И он, в конце концов, получит ее, должен получить, если она не потерялась, — он, душеприказчик Берил.
— Это удобно, — сказала я.
— Я просто знаю, что он что-то замышляет. — Казалось, Марк разговаривает сам с собой.
— Еще одна из его рекламных махинаций? — предположила я, пожалуй, слишком беззаботно.
Он пригубил вино.
— Я не могу вообразить, что именно он может устроить, — продолжила я. — Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня.
— А я могу, — сказал Марк серьезно.
— Тогда, пожалуйста, объясни мне, — попросила я.
Он объяснил:
— Заголовок: «Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись».
Я засмеялась:
— Это нелепо!
Марк даже не улыбнулся.
— Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию.
— Меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить.
— Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, — предупредил Марк. — Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс.
Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал:
— О, черт.
Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек.
— Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь.
Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела.
— Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.
Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:
— Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.
— Кей Скарпетта, — сказала я с удивительным самообладанием.
Глава 5
Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк?
— Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я.
— Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, — сказал Марк.
Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.
— Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.
— Ты не заражаешь меня оптимизмом, — сказала я.
Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.
— Ты поблизости? — спросила я.
— Чуть дальше, через пару дверей. — Его глаза стреляли по сторонам. — Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?
— Я ничего с собой не привезла...
— Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.
Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.
— Что Спарацино собирается делать? — спросила я.
«Бар» оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.
— Он видел нас вместе, — добавила я. — Что теперь будет?
— Это зависит от того, что я ему скажу, — ответил Марк.
Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.
— Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?
— Ложь.
Я села на край кровати.
Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.
— Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, — произнес Марк, — что пытался помочь ему.
— Что пытался использовать меня? — сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. — Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.
— Да.
— И это ложь? — спросила я.
Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.
— Не вижу ничего смешного, — огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. — Если это ложь, Марк, то что тогда правда?
— Кей, — сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, — я уже сказал тебе правду.
Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он откинулся на стуле.
— Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?
— Нет, — сказала я. — Это как раз то, чего бы он от меня хотел.
— Как скажешь.
Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.
Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.
Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Это удобно, — сказала я.
— Я просто знаю, что он что-то замышляет. — Казалось, Марк разговаривает сам с собой.
— Еще одна из его рекламных махинаций? — предположила я, пожалуй, слишком беззаботно.
Он пригубил вино.
— Я не могу вообразить, что именно он может устроить, — продолжила я. — Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня.
— А я могу, — сказал Марк серьезно.
— Тогда, пожалуйста, объясни мне, — попросила я.
Он объяснил:
— Заголовок: «Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись».
Я засмеялась:
— Это нелепо!
Марк даже не улыбнулся.
— Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию.
— Меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить.
— Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, — предупредил Марк. — Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс.
Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал:
— О, черт.
Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек.
— Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь.
Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела.
— Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.
Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:
— Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.
— Кей Скарпетта, — сказала я с удивительным самообладанием.
Глава 5
Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк?
— Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я.
— Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, — сказал Марк.
Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.
— Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.
— Ты не заражаешь меня оптимизмом, — сказала я.
Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.
— Ты поблизости? — спросила я.
— Чуть дальше, через пару дверей. — Его глаза стреляли по сторонам. — Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?
— Я ничего с собой не привезла...
— Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.
Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.
— Что Спарацино собирается делать? — спросила я.
«Бар» оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.
— Он видел нас вместе, — добавила я. — Что теперь будет?
— Это зависит от того, что я ему скажу, — ответил Марк.
Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.
— Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?
— Ложь.
Я села на край кровати.
Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.
— Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, — произнес Марк, — что пытался помочь ему.
— Что пытался использовать меня? — сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. — Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.
— Да.
— И это ложь? — спросила я.
Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.
— Не вижу ничего смешного, — огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. — Если это ложь, Марк, то что тогда правда?
— Кей, — сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, — я уже сказал тебе правду.
Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он откинулся на стуле.
— Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?
— Нет, — сказала я. — Это как раз то, чего бы он от меня хотел.
— Как скажешь.
Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.
Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.
Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88