Но через некоторое время Маруся полуголая вбежала в прокуренный холл.
— С Илией что-то случилось! — воскликнула она испуганно.
Компания поднялась наверх. Илия лежал, уткнувшись лицом в несвежую простыню. Лежал в одной рубашке, крепкие икры уже начали сипеть. Даже мертвый он выглядел необычайно сильным, одежда, казалось, только скрывала его истинную мощь.
— Хорошо жил, еще лучше умер! — искренне сказал Радомирец. — Не каждый так сумеет.
За окном все так же заливались соловьи, только цикады смолкли — настал час, когда выпадает утренняя роса. Какой-то большой жук долго метался по комнате, пока наконец вслепую не нашел окна и не улетел. Его надоедливое жужжанье разогнало мысли, Сашо захотелось спать. Да и пора было — еще полчаса-час, и небо на востоке начнет светлеть.
Он уже задремывал, как вдруг почувствовал рядом с собой чье-то горячее, тяжело дышащее тело.
— Криста, ты? — спросил он изумленно.
— Какая Криста! — обиженно ответила Донка. — Это я, дурачок!
— Ты вроде бы должна быть с Кишо, — пробормотал юноша, засовывая руку под теплую комбинацию.
— Шутишь! — сказала Донка. — С этим кактусом!
— Он не слышал, когда ты проходила через холл?
— Услышит он, как же!.. Грохочет, как водопад!
Немного спустя, они лежали рядом и курили. Тело ее остыло, твердый гладкий живот после пережитого напряжения стал мягким. Кончик ее сигареты описывал в темноте небольшие светлые эллипсы, от него веяло легким теплом табачного дыма.
— Почему ты решил, что это Криста? — спросила Донка.
— А что я мог подумать, если ты за весь вечер ни разу на меня не взглянула, — пробормотал Сашо.
— Чего мне было глядеть, ты все время не сводил глаз с Кристы.
Сашо виновато замолк. Объясняться было уже поздно.
— И я советую тебе оставить ее в покое, — продолжала Донка. — Она еще нетронутая.
— В каком смысле? — озадаченно спросил Сашо.
— В буквальном.
— Интересно! И чем же ты это объясняешь?
— Думаю, у нее какой-то комплекс насчет мужчин, — ответила Донка и в темноте невидимо зевнула. — Отец у нее сбежал из дома, когда ей было всего два года. И с тех пор не подавал никаких признаков жизни.
Сашо помолчал.
— Сейчас это часто случается. Но обычно девушки реагируют как раз наоборот.
— Ты прав, но Криста слишком впечатлительна. И очень любит свою мать.
— Она по крайней мере не слышала, как ты встаешь?
— Чтоя, сумасшедшая? Я дождалась, пока она заснет.
Донка замолчала. Небо в квадрате окна заметно посветлело, уже не было видно ни одной звезды. Юноша чувствовал какие-то смутные угрызения совести — отчего? Ладно, завтра все пройдет и забудется. Не забудется только котенок со сломанной лапкой, его грустный и беспомощный взгляд… «Мяу!»
— Тебе надо идти, девочка, — сказал он. —Как бы Криста не проснулась.
— Хорошо, — сказала Донка. — Когда мы увидимся?
— Над этим вопросом стоит подумать.
Но она словно не обратила никакого внимания на его слова и не рассердилась.
— С этой дачей ты просто кум королю… Никаких проблем.
Утром, пока они садились в машину, девушки были молчаливы и поглядывали вокруг с ледяным безразличием. Один только Кишо сказал:
— Я голоден, как волк.
— Сейчас я отвезу вас в «Шумако», там готовят отличную похлебку из потрохов.
Весь двор был в росе, искрившейся на солнце. Небо сияло, как начищенное. Сашо давно уже заметил, что только тут, под косматым боком Витоши, у неба бывает такой красивый фарфоровый блеск.
5
Сашо проводил дядю на аэродром, сам донес ему вещи. Но в последний момент, перед тем как войти в зал ожидания международных линий, академик, непонятно почему, забыл оглянуться и попрощаться. Сашо так и остался стоять с открытым ртом, потом усмехнулся и направился к выходу. Ему бы остановиться и немного подождать, имей он хоть какое-нибудь представление о старческой памяти. Дядя заметил свою оплошность, лишь пройдя паспортный контроль. Он вернулся, заглянул за барьер — никого. Академику вдруг стало очень тяжело, и это чувство не оставляло его до самого самолета.
Наконец загудели двигатели, самолет стремительно промчался по взлетной полосе и скоро оторвался от земли. Видимо, академику еще не приходилось летать на таком мощном самолете, он просто физически ощущал, как машина хищно заглатывает пространство, оставаясь все такой же голодной и ненасытной. Тягостное чувство постепенно рассеялось. В конце концов племянник есть племянник, должен же он понимать своего дядю и прощать ему. Подошла стюардесса, вежливо протянула ему подносик с конфетами. Он даже не заметил, как клюнул одну — словно ребенок. Да, что бы человек ни делал, эти два возраста в самом деле до смешного похожи. Эта мысль снова опечалила его, он выплюнул конфетку и потихоньку сунул ее в пепельницу.
Когда он садился в самолет, низкое облачное небо как-то нехотя сочилось крупным серым дождем. А сейчас эту летучую металлическую коробку щедро заливало солнцем, тучи, похожие на бесконечную пустыню с меловыми барханами, остались далеко внизу. И небо здесь было другим — не таким плотным и гораздо более прозрачным, великая пустота чувствовалась за его синевой. Через некоторое время принесли обед — закуску и холодного цыпленка, который ему не понравился, но которого он все же аккуратно съел. Зато чай был очень хорош. Не успели убрать отвратительные пластмассовые подносы, как самолет пошел на снижение. «А когда-то гораздо больше времени уходило на поездку в Княжево», — подумал он. Когда-то, то есть еще до того, как в Софии появились маленькие желтые трамвайчики, которые, бренча и подпрыгивая, бегали по стальным рельсам. Как во сне мелькнули перед ним соломенные канотье, жилеты из светлой, в клеточку, ткани, отец в своем неизменном черном пиджаке. Пролетку брали рано утром, и никто не мог сказать, когда она доберется до места. Лошади, украшенные монистом и красными кисточками, устало пофыркивали, цокали копыта, запах конского пота лился через высокие, обитые кожей козлы. Иногда им встречалась другая пролетка, приветственно щелкали кнуты. Перед глазами медленно вырастали горы. Напротив него сидела девочка в голубом платьице и белых чулочках, просто сидела и смотрела на него, а он таял и изнывал от любви. Какая любовь, что за глупости? Впрочем, какой смысл обманывать самого себя?
Конечно, любовь, хотя девочка не сводила глаз не с него, а с его матросской шапочки с длинными лентами и надписью «Дерзкий». Но дерзкими были только его мечты, все прочее было лишь запах конского пота, щелканье кнутов да унылые покрикиванья извозчиков. Но не стоит думать об этом, что за старческая привычка вечно рыться в далеком прошлом, словно внутри рухнула какая-то стена и теперь воспоминания беспрепятственно разгуливают, где хотят, как чужие люди в брошенном доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— С Илией что-то случилось! — воскликнула она испуганно.
Компания поднялась наверх. Илия лежал, уткнувшись лицом в несвежую простыню. Лежал в одной рубашке, крепкие икры уже начали сипеть. Даже мертвый он выглядел необычайно сильным, одежда, казалось, только скрывала его истинную мощь.
— Хорошо жил, еще лучше умер! — искренне сказал Радомирец. — Не каждый так сумеет.
За окном все так же заливались соловьи, только цикады смолкли — настал час, когда выпадает утренняя роса. Какой-то большой жук долго метался по комнате, пока наконец вслепую не нашел окна и не улетел. Его надоедливое жужжанье разогнало мысли, Сашо захотелось спать. Да и пора было — еще полчаса-час, и небо на востоке начнет светлеть.
Он уже задремывал, как вдруг почувствовал рядом с собой чье-то горячее, тяжело дышащее тело.
— Криста, ты? — спросил он изумленно.
— Какая Криста! — обиженно ответила Донка. — Это я, дурачок!
— Ты вроде бы должна быть с Кишо, — пробормотал юноша, засовывая руку под теплую комбинацию.
— Шутишь! — сказала Донка. — С этим кактусом!
— Он не слышал, когда ты проходила через холл?
— Услышит он, как же!.. Грохочет, как водопад!
Немного спустя, они лежали рядом и курили. Тело ее остыло, твердый гладкий живот после пережитого напряжения стал мягким. Кончик ее сигареты описывал в темноте небольшие светлые эллипсы, от него веяло легким теплом табачного дыма.
— Почему ты решил, что это Криста? — спросила Донка.
— А что я мог подумать, если ты за весь вечер ни разу на меня не взглянула, — пробормотал Сашо.
— Чего мне было глядеть, ты все время не сводил глаз с Кристы.
Сашо виновато замолк. Объясняться было уже поздно.
— И я советую тебе оставить ее в покое, — продолжала Донка. — Она еще нетронутая.
— В каком смысле? — озадаченно спросил Сашо.
— В буквальном.
— Интересно! И чем же ты это объясняешь?
— Думаю, у нее какой-то комплекс насчет мужчин, — ответила Донка и в темноте невидимо зевнула. — Отец у нее сбежал из дома, когда ей было всего два года. И с тех пор не подавал никаких признаков жизни.
Сашо помолчал.
— Сейчас это часто случается. Но обычно девушки реагируют как раз наоборот.
— Ты прав, но Криста слишком впечатлительна. И очень любит свою мать.
— Она по крайней мере не слышала, как ты встаешь?
— Чтоя, сумасшедшая? Я дождалась, пока она заснет.
Донка замолчала. Небо в квадрате окна заметно посветлело, уже не было видно ни одной звезды. Юноша чувствовал какие-то смутные угрызения совести — отчего? Ладно, завтра все пройдет и забудется. Не забудется только котенок со сломанной лапкой, его грустный и беспомощный взгляд… «Мяу!»
— Тебе надо идти, девочка, — сказал он. —Как бы Криста не проснулась.
— Хорошо, — сказала Донка. — Когда мы увидимся?
— Над этим вопросом стоит подумать.
Но она словно не обратила никакого внимания на его слова и не рассердилась.
— С этой дачей ты просто кум королю… Никаких проблем.
Утром, пока они садились в машину, девушки были молчаливы и поглядывали вокруг с ледяным безразличием. Один только Кишо сказал:
— Я голоден, как волк.
— Сейчас я отвезу вас в «Шумако», там готовят отличную похлебку из потрохов.
Весь двор был в росе, искрившейся на солнце. Небо сияло, как начищенное. Сашо давно уже заметил, что только тут, под косматым боком Витоши, у неба бывает такой красивый фарфоровый блеск.
5
Сашо проводил дядю на аэродром, сам донес ему вещи. Но в последний момент, перед тем как войти в зал ожидания международных линий, академик, непонятно почему, забыл оглянуться и попрощаться. Сашо так и остался стоять с открытым ртом, потом усмехнулся и направился к выходу. Ему бы остановиться и немного подождать, имей он хоть какое-нибудь представление о старческой памяти. Дядя заметил свою оплошность, лишь пройдя паспортный контроль. Он вернулся, заглянул за барьер — никого. Академику вдруг стало очень тяжело, и это чувство не оставляло его до самого самолета.
Наконец загудели двигатели, самолет стремительно промчался по взлетной полосе и скоро оторвался от земли. Видимо, академику еще не приходилось летать на таком мощном самолете, он просто физически ощущал, как машина хищно заглатывает пространство, оставаясь все такой же голодной и ненасытной. Тягостное чувство постепенно рассеялось. В конце концов племянник есть племянник, должен же он понимать своего дядю и прощать ему. Подошла стюардесса, вежливо протянула ему подносик с конфетами. Он даже не заметил, как клюнул одну — словно ребенок. Да, что бы человек ни делал, эти два возраста в самом деле до смешного похожи. Эта мысль снова опечалила его, он выплюнул конфетку и потихоньку сунул ее в пепельницу.
Когда он садился в самолет, низкое облачное небо как-то нехотя сочилось крупным серым дождем. А сейчас эту летучую металлическую коробку щедро заливало солнцем, тучи, похожие на бесконечную пустыню с меловыми барханами, остались далеко внизу. И небо здесь было другим — не таким плотным и гораздо более прозрачным, великая пустота чувствовалась за его синевой. Через некоторое время принесли обед — закуску и холодного цыпленка, который ему не понравился, но которого он все же аккуратно съел. Зато чай был очень хорош. Не успели убрать отвратительные пластмассовые подносы, как самолет пошел на снижение. «А когда-то гораздо больше времени уходило на поездку в Княжево», — подумал он. Когда-то, то есть еще до того, как в Софии появились маленькие желтые трамвайчики, которые, бренча и подпрыгивая, бегали по стальным рельсам. Как во сне мелькнули перед ним соломенные канотье, жилеты из светлой, в клеточку, ткани, отец в своем неизменном черном пиджаке. Пролетку брали рано утром, и никто не мог сказать, когда она доберется до места. Лошади, украшенные монистом и красными кисточками, устало пофыркивали, цокали копыта, запах конского пота лился через высокие, обитые кожей козлы. Иногда им встречалась другая пролетка, приветственно щелкали кнуты. Перед глазами медленно вырастали горы. Напротив него сидела девочка в голубом платьице и белых чулочках, просто сидела и смотрела на него, а он таял и изнывал от любви. Какая любовь, что за глупости? Впрочем, какой смысл обманывать самого себя?
Конечно, любовь, хотя девочка не сводила глаз не с него, а с его матросской шапочки с длинными лентами и надписью «Дерзкий». Но дерзкими были только его мечты, все прочее было лишь запах конского пота, щелканье кнутов да унылые покрикиванья извозчиков. Но не стоит думать об этом, что за старческая привычка вечно рыться в далеком прошлом, словно внутри рухнула какая-то стена и теперь воспоминания беспрепятственно разгуливают, где хотят, как чужие люди в брошенном доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120