– Если позволите, я пойду умоюсь и переоденусь.
Я отправился наверх, оделся, и, когда спустился снова, обед был уже подан. Мы молча заняли свои места. По давней привычке Сиком часто вмешивался в наш разговор за обедом, если хотел что-нибудь сказать, и в тот вечер, когда обед подходил к концу, обратился к кузине Рейчел:
– Вы показали мистеру Филиппу новые портьеры, мадам?
– Нет, Сиком, – ответила она. – Я не успела. Но если у мистера Филиппа есть желание посмотреть, могу показать их после обеда. Попросите Джона принести их в библиотеку.
– Портьеры? – недоуменно спросил я. – Какие портьеры?
– Разве вы не помните? – удивилась кузина Рейчел. – Я же вам говорила, что заказала портьеры для голубой спальни. Сиком их видел, и они произвели на него большое впечатление.
– Ах да, – сказал я, – теперь припоминаю.
– Я в жизни не видел ничего подобного, сэр, – сказал Сиком. – И верно, ни в одном доме в наших краях нет такого.
– Их привезли из Италии, Сиком, – объяснила кузина Рейчел. – Их можно купить только в одном магазине в Лондоне. Мне сказали про него во Флоренции. Хотите взглянуть, Филипп, или вам неинтересно?
В ее голосе звучали надежда и тревога, словно она хотела услышать мое мнение и вместе с тем опасалась быть навязчивой. Не знаю почему, но я чувствовал, что краснею.
– О да, – сказал я, – с удовольствием взгляну на них.
Мы встали из-за стола и пошли в библиотеку. Вскоре Сиком вместе с Джоном принес ткань и разложил ее перед нами. Он был прав. Ничего подобного не было во всем Корнуолле. Я не видел ничего, даже отдаленно напоминающего их, ни в Лондоне, ни в Оксфорде. Богатая парча и тяжелый шелк. Такое можно увидеть только в музее.
– Вот это как раз для вас, сэр, – почти шепотом, будто в церкви, сказал Сиком.
– Голубая ткань для полога над кроватью, – сказала кузина Рейчел, – а синяя с золотом – для портьер и покрывала. А что скажете вы, Филипп?
Она вопросительно взглянула на меня. Я не знал, что ответить.
– Вам не нравится? – спросила она.
– Очень нравится, – ответил я. – Но… – Меня бросило в жар. – …Все это, наверное, очень дорого стоит?
– О да, дорого, – ответила она. – Такая ткань всегда дорого стоит, но она и через много лет будет как новая, Филипп. Поверьте, ваш внук и правнук будут спать в голубой спальне с этим покрывалом на кровати и с этими портьерами на окнах. Вы согласны, Сиком?
– Да, мадам, – сказал Сиком.
– Но главное – нравятся ли они вам, Филипп? – снова спросила она.
– Конечно, – проговорил я, – как могут они не нравиться?
– В таком случае они ваши, – сказала кузина Рейчел. – Это мой подарок вам. Уберите их, Сиком. Утром я напишу в Лондон, что мы их оставляем.
Сиком и Джон сложили ткань и вышли. Я ощутил на себе взгляд кузины Рейчел и, не желая отвечать на него, вынул трубку и дольше, чем обычно, раскуривал ее.
– Вас что-то беспокоит? – спросила она. – Что именно?
Я не знал, как ей ответить. Мне не хотелось обижать ее.
– Вам не следует делать мне такие подарки, – с трудом проговорил я.
– Это слишком дорого.
– Но я хочу подарить вам эти драпировки, – возразила она – В сравнении с тем, что вы для меня сделали, мой подарок – сущий пустяк.
– Очень мило с вашей стороны, но все же я думаю, что вам не стоит этого делать.
– Позвольте мне самой судить, – заявила она. – Я уверена, что когда вы увидите комнату заново отделанной, то останетесь довольны.
Я чувствовал себя донельзя неловко, и не потому, что она со свойственной ей импульсивностью и щедростью хотела сделать мне подарок, который еще вчера я принял бы без колебаний, но после того, как я прочел отрывок проклятого письма, меня преследовали сомнения – не обернется ли то, что она хочет сделать для меня, против нее самой и, уступая ей, не положу ли я начало тому, чего и сам до конца не понимаю.
Вскоре она сказала:
– Книга о садах очень пригодится нам при планировке вашего парка. Я совсем забыла, что когда-то подарила ее Эмброзу. Вам обязательно надо просмотреть все гравюры. Конечно, они не совсем подходят к здешним краям, но некоторые детали вполне можно позаимствовать. Например, терраса, выходящая на море, а с противоположной стороны – нижний сад, как на одной римской вилле, где я обычно останавливалась. В книге есть гравюра с его изображением. И место подходящее есть – там, где когда-то была старая стена.
Не знаю, как это получилось, но с неожиданной для себя самого бесцеремонностью я вдруг спросил:
– Вы и родились в Италии?
– Да, – ответила она, – разве Эмброз вам не писал? Семья моей матери всегда жила в Риме, а мой отец, Александр Корин, был из тех, кто редко засиживается на одном месте. Он терпеть не мог Англию – по-моему, он не слишком ладил со своим семейством здесь, в Корнуолле. Ему нравилась жизнь Рима; они с матерью очень подходили друг другу, но вели довольно странное и в чем-то рискованное существование, вечно без гроша в кармане. Ребенком я этого не понимала, но когда выросла…
– Они оба умерли? – спросил я.
– О да. Отец умер, когда мне было шестнадцать лет. Пять лет мы жили вдвоем с матерью. Пока я не вышла за Козимо Сангаллетти. То были страшные пять лет; мы постоянно переезжали из города в город. Юность моя была далеко не безоблачной, Филипп. Не далее как в прошлое воскресенье я невольно сравнивала Луизу и себя в ее возрасте.
Значит, когда она в первый раз вышла замуж, ей был двадцать один год.
Как сейчас Луизе. Я подумал: на что они жили, пока она не встретила Сангаллетти? Возможно, давали уроки итальянского. Не потому ли Рейчел пришла мысль заняться этим и здесь?
– Моя мать была очень красива, – сказала она. – Совсем не похожа на меня. Кроме цвета волос. Высокая, статная. И как многие женщины ее типа, она неожиданно резко сдала, располнела, перестала следить за собой. Я была рада, что отец не дожил до этого. Рада, что он не увидел многого, что она позволяла себе, да и я тоже.
Она говорила ровно, спокойно; в голосе ее не было горечи. Я смотрел, как она сидит у камина, и думал о том, сколь мало я о ней знаю, да и едва ли когда-нибудь узнаю о ее прошлом больше того, что она рассказала. Она назвала юность Луизы безоблачной и была права. И я вдруг подумал, что то же самое можно сказать и обо мне. Помимо опыта, приобретенного в Харроу и Оксфорде, я ничего не знал о жизни за пределами своих пятисот акров земли. Что значило для такой женщины, как кузина Рейчел, переезжать с места на место, менять один дом на другой, на третий, выйти замуж раз, второй? Закрыла ли она за собой дверь в прошлое, никогда не вспоминая о нем, или ее преследовали воспоминания – изо дня в день, из года в год?
– Он был намного старше вас? – спросил я.
– Козимо? – отозвалась она. – О нет, примерно на год. Мою мать ему представили во Флоренции, ей давно хотелось познакомиться с семейством Сангаллетти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94