Рядом с мольбертом стояли повернутые к стене полотна. Мэри принялась с любопытством рассматривать их. На одном был изображен интерьер церкви – вероятно, его церкви, – каким он выглядит в летние сумерки: освещен был лишь купол и своды арок, странный зеленоватый отсвет лежал на них.
Неожиданный и непонятный свет этот так поразил Мэри, что, отставив было картину, она вновь вернулась к ней и посмотрела еще раз.
Возможно, этот зеленый отблеск был характерной особенностью церкви в Олтернане, и художник лишь точно передал его. Тем не менее в нем было что-то призрачное и жутковатое. Мэри подумала, что, будь у нее свой дом, она не захотела бы повесить такую картину на стене.
Выразить словами то, что так смущало ее в этой картине, она бы не смогла, но ей показалось, что какой-то не признающий церкви, враждебный дух пробрался в храм и это его тень лежит на всем. Мэри взглянула на другие картины – везде та же зловещая зеленая тень. Даже отлично написанный пейзаж, где была изображена пустошь у холма Браун-Вилли в весенний день с высоко плывущими над вершиной облаками, был омрачен этим льющимся откуда-то зеленым светом. Да и в нарочито подчеркнутых контурах облаков было что-то странное и давящее.
Тут Мэри впервые задумалась: может быть, все дело в его аномалии, в том, что он альбинос? От этого он все видит и воспринимает искаженно.
Возможно, этим-то все объяснялось. И все же Мэри не могла избавиться от неприятного чувства. Она собрала холсты и поставила их на место, лицом к стене. Потом еще раз оглядела комнату. В ней не было ничего примечательного – скудная обстановка: ни книг, ни безделушек. Даже письменный стол был пуст, словно им вовсе не пользовались. Она провела рукой по крышке, подумав, пишет ли за ним свои проповеди Фрэнсис Дейви. Потом, неожиданно для себя, сделала нечто невероятное – выдвинула узкий ящик. Он тоже был пуст.
Устыдившись своего поступка, Мэри хотела тотчас задвинуть его, как вдруг заметила, что угол листа бумаги, которым он был застелен, отогнут. На оборотной стороне виднелся какой-то набросок. Мэри вытащила лист и взглянула на него. Там опять была нарисована церковь, но на сей раз на скамьях сидели прихожане, а на кафедре стоял сам викарий. Сначала она не заметила в рисунке ничего необычного. Выбор сюжета был вполне естественен для викария, умевшего рисовать. Но тут она вгляделась повнимательнее.
Это был вовсе не рисунок, а карикатура, гротескная и злая. Прихожане были одеты в свое лучшее воскресное платье. Но у них были… бараньи головы.
Они внимали священнику с тупым и торжественным видом, разинув пасти и сложив в молитве копыта. Морды были выписаны тщательно, как будто каждая олицетворяла живую душу, но у всех было одинаковое идиотское выражение ничего не понимающих, ко всему безучастных существ. Проповедником в черной мантии, с венчиком белых волос, был сам Фрэнсис Дейви. У него была волчья морда, и он издевательски скалился, глядя на внимающее ему стадо.
Это была насмешка, кощунственная, пугающая. Мэри быстро перевернула рисунок и положила его назад, задвинув ящик. Она отошла от стола и снова села в кресло у камина. Ей было не по себе. И зачем только она полезла в этот ящик! Словно заглянула в чужую душу, не имея на то никакого права. Это должно было оставаться между автором рисунка и Богом.
Послышались шаги по дорожке. Девушка поспешно поднялась и отодвинула лампу от кресла, чтобы свет не падал на ее лицо.
Кресло стояло спинкой к двери, и Мэри сидела, ожидая появления викария.
Но он так долго не входил, что она обернулась. Он стоял позади нее, неслышно войдя в комнату через холл. От неожиданности девушка вздрогнула. Он подошел к ней.
– Простите меня, – произнес он, – вы не ждали, что я так скоро вернусь. Я вторгся в ваши мечты.
Она покачала головой и пролепетала слова извинения. Он снял пальто, остановился у камина, в своем черном облачении, и спросил, как она чувствует себя и как спала.
– Вы уже поели? – поинтересовался он и, когда она ответила отрицательно, вытащил из кармана часы и сверил их с настенными. Было без нескольких минут шесть.
– Мы уже как-то ужинали вместе, Мэри Йеллан. Поужинаем и сегодня. Но на сей раз, если не возражаете, стол накроете вы. Поднос с едой на кухне.
Ханна должна была все подготовить, и беспокоить ее мы не станем. А я тем временем напишу с вашего позволения несколько строк.
Мэри заверила его, что чувствует себя вполне отдохнувшей и будет только рада помочь. Он кивнул головой и со словами: "Тогда без четверти семь", – повернулся к ней спиной, давая понять, что хотел бы остаться один.
Мэри направилась на кухню, все еще испытывая некоторое смущение от его неожиданного появления и радуясь, что у нее есть полчаса, чтобы прийти в себя. Она была явно не готова к разговору с ним. Может быть, он наскоро поужинает и вернется к письменному столу, оставив ее наедине со своими мыслями. Лучше бы она не открывала этот злосчастный ящик; карикатура никак не шла у нее из головы. Она чувствовала себя как ребенок, который узнал секрет, тщательно скрываемый от него родителями, и теперь мучается от вины и стыда, боясь проболтаться. Она предпочла бы поесть в одиночестве, и лучше бы он обращался с ней как с прислугой, а не как с гостьей. Сейчас же она не знала, как держаться с ним: он был учтив и обходителен, но при этом не считал неудобным отдавать ей распоряжения. На кухне Мэри почувствовала себя увереннее в атмосфере знакомых ей запахов и не спеша занялась ужином.
Башенные часы отбивали каждую четверть. Мэри хотелось, чтобы они замедлили свой ход. Вот уже пробило три четверти, и он, наверное, уже ждет ее. Взяв поднос, она направилась в гостиную, очень надеясь, что выражение ее лица не выдаст ее душевного состояния.
Фрэнсис Дейви стоял спиной к камину. Стол был придвинут ближе к огню.
Мэри не смотрела на викария, но почувствовала на себе его испытующий взгляд.
Ее движения сразу сделались неловкими. Она заметила, что он сложил мольберт и поставил холст к стене. А вот письменный стол впервые на ее памяти находился в полном беспорядке и был завален бумагами и письмами. В камине догорали листы бумаги.
Они сели за стол, и он предложил ей кусок холодного пирога.
– Неужели Мэри Йеллан настолько утратила свое любопытство, что даже не хочет спросить меня, как я провел день? – насмешливо произнес он наконец.
Девушка покраснела, вновь испытывая острое чувство вины.
– Разве ваши дела должны меня касаться? – спросила она.
– Разумеется, должны, – возразил он. – Именно вашими делами я занимался весь день. Вы ведь просили меня о помощи?
Мэри чувствовала страшную неловкость и не знала, что сказать.
– Я еще не поблагодарила вас за то, что вы сразу же откликнулись и прибыли в "Ямайку", – пробормотала она в смущении, – а также за то, что предоставили мне ночлег и позаботились, чтобы я подольше поспала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78