XXII
Затем они вернулись к лежавшему в беспамятстве Фраскито; вскоре пришел и Хорек, статный молодец, развязный в обхождении, лицом смахивавший на цыгана, в широкополой шляпе, туго подпоясанный факой, и сразу же заявил, что пострадавшего скоро увезут в больницу. Бенина запротестовала и принялась уверять Хорька, что у Понте такая болезнь, которая требует домашнего ухода в лоне семьи, а в больнице он непременно умрет, так что лучше уж она отвезет его в дом сеньоры доньи Франсиски Хуарес: та хоть и обеднела, но еще в состоянии совершить такой акт милосердия, тем более что Понте ее земляк и, кажется, дальний родственник. В это время несчастный кабальеро пришел в себя и, узнав свою благодетельницу, принялся целовать ей руки, называть ее ангелом и говорить всякие чудные слова — так он обрадовался, увидев ее рядом с собой. Фитюлька, для вящей убедительности топнув ногой, отправила обеих лахудр исполнять свои обязанности на панели возле дома, Хорек спустился к посетителям таверны, а с бедньш Понте остались только Бенина и ее подруга; они надели на него сюртук и пальто, чтобы он был готов к поездке по городу.
— Теперь, дон Фраскито, когда здесь все свои, скажите нам, по какой причине вы не сделали того, что я вам велела.
— Что именно, сеньора?
1 Ф а к а — широкий и длинный пояс.
— Дать Бернарде песету в погашение долга за ночлег... Может, вы потратили ее на что-нибудь очень нужное, скажем, на краску для усов? Если так, тут уж ничего не скажешь.
— На косметику? Нет... клянусь вам, нет,— ответил Фраскито слабым голосом, с превеликим трудом выдавливая из себя слова.— Я ее потратил... но не на это... Мне надо было при... при... сейчас скажу... приобрести фото... график».
Он сунул руку в карман пальто и среди мятых бумаг отыскал небольшой сверток, из которого извлек фотографию размером с обыкновенную почтовую открытку.
— Кто эта мадама? — спросила Фитюлька, взяв фотографию, чтобы разглядеть ее хорошенько.— Красивая, ничего не скажешь...
— Я хотел,— продолжал Фраскито, переводя дух после каждого слова,— показать Обдулии, что она изумительно похожа на...
— Но это не портрет нашей девочки,— сказала Бенина, глядя на фотографию.— Лицом немного похожа, а в остальном — совсем другая женщина.
— Что вы там толкуете, похожа, не похожа. Для меня они — одна и та же личность... Что одна, что другая, не отличишь.
— Но кто же это?
— Императрица Евгения... Разве вы не видите? Такой фотографии нигде не было, только в заведении Лаурента, и меньше чем за песету они не захотели ее отдать... А я обязан был приобрести ее, чтобы показать Обдулии, какое между ними сходство...
— Пресвятая дева! Дон Фраскито, никак вы умом тронулись... Отдать песету за фотографию!
Но бедный кавалер остался при своем мнении и, осторожно обернув карточку бумагой, положил ее обратно в карман, застегнул пальто и попробовал встать — задача эта оказалась ему не по силам, подняться он так и не смог, ноги, тонкие, как барабанные палочки, его не держали. Как всегда в подобных случаях, Бенина действовала молниеносно: она пошла за извозчиком, но прежде ей надо было завершить еще одно дело первостепенной важности. Благодаря своей настырности, она быстро управилась с тем и с другим и вскоре вернулась на Медиодиа-Чика на извозчике с десятью дуро в кармане; у самого дома ей повстречались пьянчужка Петра и ее подруга Четвертинка, которые, громко разговаривая, выходили из таверны Хорька.
— Мы все уже знаем,— насмешливо сказала Петра,— вы увозите его к себе. Так и поступают порядочные женщины, когда хотят оказать услугу какому-нибудь мужчине... Ну, ну, чего же тут стыдиться... Почему бы и нет?
— Конечно!.. Раз вы ничего не имеете против, то я... А что?
— Да ничего... Подумала и сказала.
— А уж как вы порадовали слепого Альмудену!
— Что с ним?
— Ждал вас весь вечер... Но как вы могли прийти, если вы разыскивали хворого кабальеро!..
— Он просил кое-что вам передать, если встретим вас.
— Что же?
— Сейчас вспомню... Ах да: чтоб вы не покупали _торшок...
— Горшок с семью дырками... У него такой есть, он привез его из своей страны.
— Понятно.
— А вы что же, открываете фабрику и будете изготовлять цедилки? А то зачем столько дыр?
— Не мелите вы языком, болтушки. Ступайте с богом.
— Да еще вы прикатили на карете! Вот это шик! Видно, денег невпроворот!
— Замолчите вы... Лучше помогли бы спустить его вниз и посадить в коляску.
— Извольте, с полным нашим удовольствием.
То-то была потеха для всех обитательниц дома, включая тех, которые в это время прохаживались неподалеку по панели! Пока Фраскито несли вниз, они пели ему куплеты на похоронный лад, отпускали соленые шуточки в адрес его и Бенины, но та, не обращая никакого внимания на крики и смех этого подлого отребья, села в коляску вместе с анда-лусским кабальеро, которого запихали туда, как узел с бельем, и велела кучеру ехать на улицу Империаль, да поживей.
Нетрудно догадаться, как велико было изумление доньи1 Франсиски, когда она увидела, что Бенина и извозчик вносят в ее дом недвижное тело, вроде бы умирающего. Несчастная сеньора провела остаток дня и часть вечера в ужасной тревоге и сейчас, увидев такую странную картину, не верила своим глазам, ей казалось, что она видит страшный сон. Но лукавая служанка поспешила успокоить госпожу, сказав, что никакой это не труп, а тяжело больной, не кто иной, как сам Фраскито Понте Дельгадо родом из Альхесираса, которого она подобрала на улице; и, не пускаясь в дальнейшие объяснения по поводу столь неслыханного события, тут же постаралась укрепить дрогнувший дух доньи Паки отрадной новостью: у нее в кармане девять с лишним дуро, и денег этих хватит на то, чтобы заплатить срочные долги и еще прожить день-другой без особых забот.
— Ах, какой тяжкий груз сняла ты с моей души! — воскликнула госпожа, воздевая руки.— Благослови тебя бог! Теперь мы в состоянии выполнить долг милосердия, приютив этого беднягу... Вот видишь? Господь одновременно и помогает нам, и велит помогать ближним. К нам вместе пришли божья милость и христианский долг.
— Надо все принимать, как располагает... тот, кому подвластны громы.
— Куда же мы поместим это бедное пугало? — спросила донья Пака, щупая рукой лоб Фраскито, который, хотя и был в сознании, ни говорить, ни двигаться не мог, а лежал мертвым телом на полу у стены.
Когда дочь и сын доньи Паки ушли к своим семейным очагам, их кровати были проданы, и теперь возникла проблема постели для больного, однако Нина решила ее в один миг, предложив перенести свою кровать в комнатушку, служившую столовой, и положить на нее Фраскито. А сама она постелит на циновку тюфяк, и, может быть, им и удастся вырвать горемычного старика из когтей смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71