И вот родители окачурились, и девочка осталась на улице. Она была хорошенькая, все хвалили ее красоту, а голос ее звучал, как нежная музыка. Сначала она взялась менять деньги, потом торговала чурро, у нее оказалась торговая жилка, только счастья она ей не принесла: девчонкой завладела Диега и в считанные дни научила ее пить и еще кое-чему похуже. Через три месяца Петру было не узнать. Исхудала, обносилась, от нее вечно несло перегаром. Говорила сиплым голосом, будто ее постоянно мучила перхота. Иногда Петра попрошайничала на дороге в Карабанчель 2, ночуя на каком-нибудь постоялом дворе. Время от времени кое-как смывала грязь с лица, покупала одеколон, опрыскивала свою худобу и, одолжив у кого-нибудь блузку, юбку и платок, подметала панель перед заведением Хорька на улице Медиодиа-Чика. Но нигде она больше двух-трех дней не удерживалась, ни в чем у нее не было постоянства. Кроме пристрастия к спиртному, разумеется; когда она набиралась (а пила она каждый божий день), выписывала кренделя на дороге, то и дело сваливаясь в канаву, а мальчишки над ней издевались. Отсыпалась на улице, в любом месте, где бы ни свалил ее хмель, затрещин и тумаков уже получила больше, чем у нее волос на голове. На теле живого места не осталось, сплошные синяки; несмотря на свою молодость (ей было всего двадцать два года, хоть выглядела она на тридцать), она была самой частой гостьей в полицейских участках кварталов Инклуса и Латина. С тех пор как Петра осиротела, Альмудена по доброте сердечной стал заботиться о несчастной и, понимая, как низко она пала, помогал ей, чем мог: советами, подачками и колотушками. Как-то он повстречал ее в ту минуту, когда она сводила золотушные пятна примочками с соком кактуса и расчесывала свои космы, подсушивая их на солнце. И он предложил ей жить у него за половину квартирной платы при условии, что она начисто откажется от дурной привычки напиваться до бесчувствия. Они долго спорили, прежде чем пришли к соглашению, соблюдать которое поклялись на липком пластыре и щербатом гребне, и в ту ночь Петра спала в приюте святой Касильды. Первые дни у них царило доброе
1 Ч у р р о — крендельки, поджариваемые в масле.
2 Карабанчель — южное предместье Мадрида.
13 Б. П. Гальдос согласие, Петра проявляла воздержанность в возлияниях, но как волка ни корми... Эта одержимая пороком женщина снова принялась за свое на потеху ребятне и к вящей досаде блюстителей порядка.
— Я с ней не совладать. Всегда пьяная. Это есть горе... горе. Я позволял жить ей у меня из жалость...
Заметив, что обе женщины, пропустив еще по стакану, насмешливо глядят на нее и на слепого, Бенина забеспокоилась и сказала, что ей пора идти.
— Ты уходить нет, амри,— возразил Альмудена, взяв ее за руку.— Ты оставаться со мной немного еще.
— Боюсь, как бы эти негодницы не подняли бучу. Они идут сюда.
Женщины подошли к их столику, и теперь Бенина смогла как следует разглядеть лицо Петры, действительно красивое, но такой красотой, которая пугает и отталкивает. Темные волосы, правильные, но резкие черты, прекрасные черные глаза, сходящиеся в изломе на переносице брови, четко очерченный грязный рот, словно не созданный для улыбки, тонкая и стройная благодаря худобе фигура, мятая одежда — все это придавало квартирантке Альмудены трагический вид, именно таким было впечатление, которое Петра произвела на Бенину, но та воздержалась от каких-либо замечаний на этот счет и лишь подумала, что не хотела бы повстречаться с этой женщиной в глухом месте после наступления темноты.
Что касается спутницы Петры, то трудно было сказать, молода она или уже на пороге старости. По фигуре ее можно было принять за девочку, по иссохшему лицу и морщинистой шее — за старуху, но живые глаза бегали, как у шустрого зверька. Диега была настолько худа, что Бенина невольно вспомнила андалусское выражение, которое не раз слышала от своей госпожи: «Она из тех, у кого кости того и гляди кожу проткнут». Петра поздоровалась и села, а ее подруга осталась стоять и стоя была лишь чуть-чуть выше, чем сидящий Альмудена, которого она похлопала по плечу.
— Отстань меня,— сказал тот, хватаясь за палку.
— Ого, с ним надо поосторожней, он злой и сердитый,— сказала Диега.
— Хай, правда ты злой и бьешь меня? — вмешалась Петра.
— Я добрый, ты плохая, пьяная.
— Ты бы хоть перед старушкой постеснялся.
— Она не есть старушка, нет.
— Откуда тебе знать, ты же ее не видишь.
— Она честная.
— Может быть, и так, ничего не хочу сказать. Но ты, значит, любишь старушек?
— Ну, я пошла, всего хорошего,— в смущении пробормотала Бенина, вставая со стула.
— Не уходите... Пошутила я.
Диега также удерживала Бенину и между прочим сообщила, что они с Петрой купили лотерейный билет,— не хочет ли она вступить в долю?
— Я не играю,— ответила Бенина,— не на что.
— А я — да, сказал марокканец,— на один песета.
— Почему бы и вам, сеньора, не войти в долю?
— Лотерея разыгрывается завтра. То-то разбогатеем,— заявила Диега.— Если повезет, клянусь святым Антонием, я вернусь на улицу Сьерпе. Мы ведь с тобой там и повстречались, Альмудена. Помнишь?
— Нет, я не помнишь...
— Ты с ней познакомился, еще когда жил на старой квартире, на Медиодиа-Чика.
— Ну да, его там звали Мулей Аббас.
— А тебя — Четвертинкой, из-за того, что ты такая маленькая.
— Обзываться неприлично, верно, Альмуденилья? Добрые люди называют друг дружку христианским именем, которое дано при крещении. А вас, сеньора, как зовут?
— Бенина.
— Вы, случаем, не из Толедо?
— Нет, сеньора, я из... ну, в общем, с Гуадалахары, мы жили в двух лигах 1 от реки.
— А я — из Себольи, это под Талаверой... Но скажи-ка, Альмудена, почему эта Петрилья так по-свински называет тебя — Хай? Как тебя звали единоверцы в этой твоей, не в обиду будь сказано, богомерзкой стране?
— Я звать его Хай, потому что он есть из мавров,— ответила за слепого трагическая фигура, подлаживаясь под его речь.
— Имя мне — Мордехай,— пояснил Альмудена,— и я родился в очень хороший деревня, у нас ее называть Уллах Бергели, близко от город Сус... О, это чудесный земля, красивый... Много деревья, оливки, мед, цветы, финиковый пальма, сильно хороший земля.
'Лига — путевая мера длины, равная 5572 м.
Воспоминание о родной стране пробудило в душе слепого пылкий энтузиазм, и он принялся описывать ее такими красочными и поэтическими гиперболами, что все три женщины немало позабавились и слушали его с восхищением. Это побудило его рассказать некоторые эпизоды из своей жизни, полной потрясающих событий, опасных начинаний и фантастических приключений. Сначала он рассказал, как пятнадцатилетним подростком бежал из отчего дома и с тех пор скитался по белу свету, ни разу за все эти годы не получив весточки из родных краев и не ведая, что сталось с его семьёй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
1 Ч у р р о — крендельки, поджариваемые в масле.
2 Карабанчель — южное предместье Мадрида.
13 Б. П. Гальдос согласие, Петра проявляла воздержанность в возлияниях, но как волка ни корми... Эта одержимая пороком женщина снова принялась за свое на потеху ребятне и к вящей досаде блюстителей порядка.
— Я с ней не совладать. Всегда пьяная. Это есть горе... горе. Я позволял жить ей у меня из жалость...
Заметив, что обе женщины, пропустив еще по стакану, насмешливо глядят на нее и на слепого, Бенина забеспокоилась и сказала, что ей пора идти.
— Ты уходить нет, амри,— возразил Альмудена, взяв ее за руку.— Ты оставаться со мной немного еще.
— Боюсь, как бы эти негодницы не подняли бучу. Они идут сюда.
Женщины подошли к их столику, и теперь Бенина смогла как следует разглядеть лицо Петры, действительно красивое, но такой красотой, которая пугает и отталкивает. Темные волосы, правильные, но резкие черты, прекрасные черные глаза, сходящиеся в изломе на переносице брови, четко очерченный грязный рот, словно не созданный для улыбки, тонкая и стройная благодаря худобе фигура, мятая одежда — все это придавало квартирантке Альмудены трагический вид, именно таким было впечатление, которое Петра произвела на Бенину, но та воздержалась от каких-либо замечаний на этот счет и лишь подумала, что не хотела бы повстречаться с этой женщиной в глухом месте после наступления темноты.
Что касается спутницы Петры, то трудно было сказать, молода она или уже на пороге старости. По фигуре ее можно было принять за девочку, по иссохшему лицу и морщинистой шее — за старуху, но живые глаза бегали, как у шустрого зверька. Диега была настолько худа, что Бенина невольно вспомнила андалусское выражение, которое не раз слышала от своей госпожи: «Она из тех, у кого кости того и гляди кожу проткнут». Петра поздоровалась и села, а ее подруга осталась стоять и стоя была лишь чуть-чуть выше, чем сидящий Альмудена, которого она похлопала по плечу.
— Отстань меня,— сказал тот, хватаясь за палку.
— Ого, с ним надо поосторожней, он злой и сердитый,— сказала Диега.
— Хай, правда ты злой и бьешь меня? — вмешалась Петра.
— Я добрый, ты плохая, пьяная.
— Ты бы хоть перед старушкой постеснялся.
— Она не есть старушка, нет.
— Откуда тебе знать, ты же ее не видишь.
— Она честная.
— Может быть, и так, ничего не хочу сказать. Но ты, значит, любишь старушек?
— Ну, я пошла, всего хорошего,— в смущении пробормотала Бенина, вставая со стула.
— Не уходите... Пошутила я.
Диега также удерживала Бенину и между прочим сообщила, что они с Петрой купили лотерейный билет,— не хочет ли она вступить в долю?
— Я не играю,— ответила Бенина,— не на что.
— А я — да, сказал марокканец,— на один песета.
— Почему бы и вам, сеньора, не войти в долю?
— Лотерея разыгрывается завтра. То-то разбогатеем,— заявила Диега.— Если повезет, клянусь святым Антонием, я вернусь на улицу Сьерпе. Мы ведь с тобой там и повстречались, Альмудена. Помнишь?
— Нет, я не помнишь...
— Ты с ней познакомился, еще когда жил на старой квартире, на Медиодиа-Чика.
— Ну да, его там звали Мулей Аббас.
— А тебя — Четвертинкой, из-за того, что ты такая маленькая.
— Обзываться неприлично, верно, Альмуденилья? Добрые люди называют друг дружку христианским именем, которое дано при крещении. А вас, сеньора, как зовут?
— Бенина.
— Вы, случаем, не из Толедо?
— Нет, сеньора, я из... ну, в общем, с Гуадалахары, мы жили в двух лигах 1 от реки.
— А я — из Себольи, это под Талаверой... Но скажи-ка, Альмудена, почему эта Петрилья так по-свински называет тебя — Хай? Как тебя звали единоверцы в этой твоей, не в обиду будь сказано, богомерзкой стране?
— Я звать его Хай, потому что он есть из мавров,— ответила за слепого трагическая фигура, подлаживаясь под его речь.
— Имя мне — Мордехай,— пояснил Альмудена,— и я родился в очень хороший деревня, у нас ее называть Уллах Бергели, близко от город Сус... О, это чудесный земля, красивый... Много деревья, оливки, мед, цветы, финиковый пальма, сильно хороший земля.
'Лига — путевая мера длины, равная 5572 м.
Воспоминание о родной стране пробудило в душе слепого пылкий энтузиазм, и он принялся описывать ее такими красочными и поэтическими гиперболами, что все три женщины немало позабавились и слушали его с восхищением. Это побудило его рассказать некоторые эпизоды из своей жизни, полной потрясающих событий, опасных начинаний и фантастических приключений. Сначала он рассказал, как пятнадцатилетним подростком бежал из отчего дома и с тех пор скитался по белу свету, ни разу за все эти годы не получив весточки из родных краев и не ведая, что сталось с его семьёй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71