И я подумала о копе, которого подстрелили и из-за которого я оказалась в городе, и сказала себе: «Слушай, кто из вас свалял большего дурака, ты или он?»
— И кто же?
— В любом случае я до смерти проголодалась.
— Хм.
— И я терпеть не могу есть в одиночестве.
— Хм.
— Так что я позвонила вам.
— И вот мы здесь, — сказал Клинг.
— И наконец-то одни.
* * *
Ночью в постели она рассказала ему, как она боялась. И как она до сих пор боится.
— Ну что ты, — сказал он, — не беспокойся. — И принялся утешать ее: гладить ее бедра, целовать соски, грудь, губы.
— Все произошло так быстро, — сказала она.
— Ну что ты, что ты.
— Вдруг кто-нибудь поймет...
— С чего вдруг они поймут?
— Знаешь, люди не так уж глупы.
— Да, но каким образом они могут догадаться?
— А вдруг нас кто-нибудь видел?
— Никто нас не видел.
— Ты не можешь точно знать.
— Ты что, кого-нибудь заметила?
— Нет, но...
— И я не заметил. И нас никто не видел. Не волнуйся.
Он снова принялся нежно целовать ее. Губы, грудь. Его рука скользнула под тоненькую ткань ночной рубашки и принялась ласкать ее тело.
— Все произошло так быстро, — прошептала она.
— Так и должно было быть.
— Они будут спрашивать...
— Наверняка.
— Меня. Тебя. Они будут спрашивать.
— А мы им расскажем. Все, кроме...
— Они не дураки.
— А мы умнее.
— Они поймут.
— Нет.
— Обними меня, Джонни, я так боюсь!
— Ну что ты, Мишель, не волнуйся.
Глава 4
Двое полицейских, обыскивающих переулок, ругались. Они были уверены, что, если бы жертва не была знаменитостью, никто и не почесался бы из-за этого чертова покушения.
— К тому же, — проворчал один из полицейских, — выбрасывают оружие только спецы. Они используют холодное оружие, потом его выбрасывают, мы его находим и можем засунуть себе в задницу. А если человек не наемный убийца, он никогда не станет выбрасывать оружие. Нож ведь тоже денег стоит — вы как думали? Что по-вашему, человек станет выбрасывать нож только из-за того, что кого-то им ткнул? Не болтайте чепуху. Хороший нож стоит сорок, а то и пятьдесят баксов. И выбрасывать его только из-за того, что он немного выпачкался в крови? Да вы чего, спятили?
— А кто такая эта пострадавшая, что нам теперь приходится под дождем обыскивать этот сраный переулок? — поинтересовался второй.
— А хрен ее знает, — ответил первый. — Я о ней никогда не слыхал.
На обоих полицейских были черные накидки, и они натянули на головы капюшоны, но все равно у них уже промокли и головы, и плечи. А разглядеть что-нибудь в два часа ночи в темном переулке, да еще под этим монотонным дождем, было трудно, несмотря на то что полицейские усердно обшаривали каждый дюйм лучами своих фонариков. Хотя они и не совсем точно выражались, но все же были правы, когда говорили, что этот относительно незначительный случай прошел бы совершенно незамеченным — особенно если учесть, как много пострадавших было всего лишь в прошлую субботу в Гровер-парке, — если бы не та подробность, что жертва была актрисой, когда-то игравшей главную роль в разъездной труппе, дававшей «Энни». И вот теперь им приходилось ползать по этому сраному темному переулку и разыскивать нож, которым какой-то хмырь поцарапал какую-то никому не известную «звезду».
Ну, возможно, это была не совсем царапина, но, если судить по тому, что оба полицейских видели по телевизору перед выходом на вечернее дежурство, рана все-таки была неглубокой. Ну что там могло быть серьезного, если девицу всего несколько часов подержали в приемном покое и отпустили из больницы? А раз это была всего лишь царапина, ее нельзя было считать серьезной травмой, из-за которой предъявляется обвинение в попытке убийства или хотя бы в нападении первой степени. Это дело можно было охарактеризовать разве что как нападение второй степени, то есть нанесение легкой травмы при помощи смертоносного оружия или опасного подручного средства. Должно быть, из-за этого им и приходится шарить под дождем и искать этот нож.
— Занюханное преступление класса "Д", — сказал один из полицейских.
— Семь лет максимум, — согласился второй.
— А если привлечь пронырливого адвоката, так он вообще сведет это к нападению третьей степени.
— Класс "А".
— А мы тут тратим время на эту фигню.
— В этой стране, как только с тобой что-нибудь случается, ты тут же становишься звездой или героем, — сказал первый полицейский. — Все эти сопляки, вернувшиеся с войны в Персидском заливе, все они вдруг оказались героями. Я еще помню времена, когда парень считался героем, если он атаковал пулеметное гнездо с гранатами в руках и со штык-ножом в зубах. Вот это был герой, я понимаю! А теперь ты считаешься героем только потому, что прошел через эту трахнутую войну.
— Или если тебя кто-нибудь подрезал, — поддержал второй. — Раньше если бы ты стал защищаться, отобрал у бандита нож и всадил бы этот нож ему же в горло, тогда бы тебя посчитали героем. А теперь ты герой просто потому, что на тебя напали. Сразу набегают хмыри с кинокамерами: вот человек, на которого сегодня вечером напали в подземке, он герой, ребята, посмотрите на него, он позволил всадить в себя нож, пожмите его мужественную руку.
— Герой и знаменитость, не забывай, — добавил первый.
— Да, но на этот раз она вроде бы и вправду знаменитость.
— Ты когда-нибудь о ней слышал?
— Нет.
— И я нет. Мишель Кассиди? Кто такая эта чертова Мишель Кассиди?
— Она — сиротка Энни.
— Дерьмо собачье — вот что она такое. В этой стране, как только на кого-то нападут, из него делают героя и знаменитость, и газетчики тут же начинают вокруг него суетиться. Ты заметил — теперь каждая зараза знает, как сделать так, чтобы у тебя взяли интервью? Смотри: загорается многоэтажный дом, прибегают журналисты с телекамерами, и вдруг появляется какая-нибудь дамочка в ночной рубашке. Она только накануне приехала откуда-нибудь из Колумбии, по-английски говорит еле-еле, но зато дает интервью репортерам и держится так, будто она какая-нибудь звезда из шоу «Сегодня вечером». «Ой, сьэр, это так ужасно, мой ребьенок в дальньей комнатье, я нье знаю, чьто дьелать!» Из незаконной эмигрантки она тут же превращается в чертову знаменитость, которая дает интервью.
— А на следующей неделе она уже будет рекламировать какое-нибудь средство для волос.
— Огнетушители она будет рекламировать, — поправил второй, и полицейские рассмеялись.
Дождь продолжал лить, вгоняя их в уныние.
— Ты видишь в этом переулке хоть какой-нибудь сраный нож? — спросил первый полицейский.
— Ни хрена я не вижу, кроме дождя.
— Давай посмотрим на тротуаре.
— Тут канава.
— Может, он выбросил нож в канаву.
— А может, забрал его домой и сунул под подушку, этот самый нож за пятьдесят баксов.
— Который час?
— Уже почти два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— И кто же?
— В любом случае я до смерти проголодалась.
— Хм.
— И я терпеть не могу есть в одиночестве.
— Хм.
— Так что я позвонила вам.
— И вот мы здесь, — сказал Клинг.
— И наконец-то одни.
* * *
Ночью в постели она рассказала ему, как она боялась. И как она до сих пор боится.
— Ну что ты, — сказал он, — не беспокойся. — И принялся утешать ее: гладить ее бедра, целовать соски, грудь, губы.
— Все произошло так быстро, — сказала она.
— Ну что ты, что ты.
— Вдруг кто-нибудь поймет...
— С чего вдруг они поймут?
— Знаешь, люди не так уж глупы.
— Да, но каким образом они могут догадаться?
— А вдруг нас кто-нибудь видел?
— Никто нас не видел.
— Ты не можешь точно знать.
— Ты что, кого-нибудь заметила?
— Нет, но...
— И я не заметил. И нас никто не видел. Не волнуйся.
Он снова принялся нежно целовать ее. Губы, грудь. Его рука скользнула под тоненькую ткань ночной рубашки и принялась ласкать ее тело.
— Все произошло так быстро, — прошептала она.
— Так и должно было быть.
— Они будут спрашивать...
— Наверняка.
— Меня. Тебя. Они будут спрашивать.
— А мы им расскажем. Все, кроме...
— Они не дураки.
— А мы умнее.
— Они поймут.
— Нет.
— Обними меня, Джонни, я так боюсь!
— Ну что ты, Мишель, не волнуйся.
Глава 4
Двое полицейских, обыскивающих переулок, ругались. Они были уверены, что, если бы жертва не была знаменитостью, никто и не почесался бы из-за этого чертова покушения.
— К тому же, — проворчал один из полицейских, — выбрасывают оружие только спецы. Они используют холодное оружие, потом его выбрасывают, мы его находим и можем засунуть себе в задницу. А если человек не наемный убийца, он никогда не станет выбрасывать оружие. Нож ведь тоже денег стоит — вы как думали? Что по-вашему, человек станет выбрасывать нож только из-за того, что кого-то им ткнул? Не болтайте чепуху. Хороший нож стоит сорок, а то и пятьдесят баксов. И выбрасывать его только из-за того, что он немного выпачкался в крови? Да вы чего, спятили?
— А кто такая эта пострадавшая, что нам теперь приходится под дождем обыскивать этот сраный переулок? — поинтересовался второй.
— А хрен ее знает, — ответил первый. — Я о ней никогда не слыхал.
На обоих полицейских были черные накидки, и они натянули на головы капюшоны, но все равно у них уже промокли и головы, и плечи. А разглядеть что-нибудь в два часа ночи в темном переулке, да еще под этим монотонным дождем, было трудно, несмотря на то что полицейские усердно обшаривали каждый дюйм лучами своих фонариков. Хотя они и не совсем точно выражались, но все же были правы, когда говорили, что этот относительно незначительный случай прошел бы совершенно незамеченным — особенно если учесть, как много пострадавших было всего лишь в прошлую субботу в Гровер-парке, — если бы не та подробность, что жертва была актрисой, когда-то игравшей главную роль в разъездной труппе, дававшей «Энни». И вот теперь им приходилось ползать по этому сраному темному переулку и разыскивать нож, которым какой-то хмырь поцарапал какую-то никому не известную «звезду».
Ну, возможно, это была не совсем царапина, но, если судить по тому, что оба полицейских видели по телевизору перед выходом на вечернее дежурство, рана все-таки была неглубокой. Ну что там могло быть серьезного, если девицу всего несколько часов подержали в приемном покое и отпустили из больницы? А раз это была всего лишь царапина, ее нельзя было считать серьезной травмой, из-за которой предъявляется обвинение в попытке убийства или хотя бы в нападении первой степени. Это дело можно было охарактеризовать разве что как нападение второй степени, то есть нанесение легкой травмы при помощи смертоносного оружия или опасного подручного средства. Должно быть, из-за этого им и приходится шарить под дождем и искать этот нож.
— Занюханное преступление класса "Д", — сказал один из полицейских.
— Семь лет максимум, — согласился второй.
— А если привлечь пронырливого адвоката, так он вообще сведет это к нападению третьей степени.
— Класс "А".
— А мы тут тратим время на эту фигню.
— В этой стране, как только с тобой что-нибудь случается, ты тут же становишься звездой или героем, — сказал первый полицейский. — Все эти сопляки, вернувшиеся с войны в Персидском заливе, все они вдруг оказались героями. Я еще помню времена, когда парень считался героем, если он атаковал пулеметное гнездо с гранатами в руках и со штык-ножом в зубах. Вот это был герой, я понимаю! А теперь ты считаешься героем только потому, что прошел через эту трахнутую войну.
— Или если тебя кто-нибудь подрезал, — поддержал второй. — Раньше если бы ты стал защищаться, отобрал у бандита нож и всадил бы этот нож ему же в горло, тогда бы тебя посчитали героем. А теперь ты герой просто потому, что на тебя напали. Сразу набегают хмыри с кинокамерами: вот человек, на которого сегодня вечером напали в подземке, он герой, ребята, посмотрите на него, он позволил всадить в себя нож, пожмите его мужественную руку.
— Герой и знаменитость, не забывай, — добавил первый.
— Да, но на этот раз она вроде бы и вправду знаменитость.
— Ты когда-нибудь о ней слышал?
— Нет.
— И я нет. Мишель Кассиди? Кто такая эта чертова Мишель Кассиди?
— Она — сиротка Энни.
— Дерьмо собачье — вот что она такое. В этой стране, как только на кого-то нападут, из него делают героя и знаменитость, и газетчики тут же начинают вокруг него суетиться. Ты заметил — теперь каждая зараза знает, как сделать так, чтобы у тебя взяли интервью? Смотри: загорается многоэтажный дом, прибегают журналисты с телекамерами, и вдруг появляется какая-нибудь дамочка в ночной рубашке. Она только накануне приехала откуда-нибудь из Колумбии, по-английски говорит еле-еле, но зато дает интервью репортерам и держится так, будто она какая-нибудь звезда из шоу «Сегодня вечером». «Ой, сьэр, это так ужасно, мой ребьенок в дальньей комнатье, я нье знаю, чьто дьелать!» Из незаконной эмигрантки она тут же превращается в чертову знаменитость, которая дает интервью.
— А на следующей неделе она уже будет рекламировать какое-нибудь средство для волос.
— Огнетушители она будет рекламировать, — поправил второй, и полицейские рассмеялись.
Дождь продолжал лить, вгоняя их в уныние.
— Ты видишь в этом переулке хоть какой-нибудь сраный нож? — спросил первый полицейский.
— Ни хрена я не вижу, кроме дождя.
— Давай посмотрим на тротуаре.
— Тут канава.
— Может, он выбросил нож в канаву.
— А может, забрал его домой и сунул под подушку, этот самый нож за пятьдесят баксов.
— Который час?
— Уже почти два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73