Всеобщее молчание на Зеркальном озере я объясняла кровавыми деяниями Сладкой Мари, ее измывательством над подчиненными, из которых ни один не осмеливался заговорить со мной или даже встретиться взглядом. Если я заговаривала с кем-нибудь, он затихал и глядел поверх моего плеча, пока я не замолкала. Иные даже скрючивались в привычной позе и дрожали, а когда я их отпускала, бросались бежать. Пятиубивец, тот ронял иногда слова, но очень скупо; чуть разговорчивей он становился, когда меня вместе с ним отпускали с острова.
Со своим молчаливым проводником и охранителем я углублялась в болотистую местность, помогая сельскохозяйственным работникам кормить лошадей сеном, собирать урожай бобов или замии, из которых пекли хлеб, но не представляла себе даже приблизительно, где находится Зеркальное озеро, потому что каждый раз покидала остров с повязкой на глазах и возвращалась тем же способом. Сладкая Мари на этом настаивала.
Вначале я старалась держаться подальше от ведьмы, но мне было решительно нечем заняться. И вот со временем я обратилась к ней. Она всячески демонстрировала, что, снисходя ко мне, делает большое одолжение. Иногда я сопровождала ее в прогулках (мне никогда не предлагалось нести ее волосы и, соответственно, не приходилось отказываться от этой чести), и она бросала мимоходом, что пурпурные плоды опунции, к примеру, «восхитительны», или нацеливала свой жезл на какую-нибудь ядовитую траву: «Лист тройной обходи стороной». Если я задавала ей прямой вопрос, она отфыркивалась или отбрехивалась, смолкала или плела небылицы. Лишь изредка она удостаивала меня ответом. И самым нелюбимым был вопрос, который я задавала чаще всего: не поступало ли в ответ на письма, отосланные с гонцами и торговцами, каких-нибудь новостей о Селии?
Позднее ведьма допустила меня наблюдать за ее занятиями, естество которых… нет, естественного в ее занятиях не было ничего, хотя она воображала себя чем-то вроде целительницы. В длинном вигваме напротив нашей странной трапезной Сладкая Мари хранила свои «целительные» средства. На полу был выстроен целый лабиринт из разноцветных склянок на низеньких подставках из расщепленного и сплетенного бамбука. Здесь были ножи, скальпели, спринцовки, инструменты для скарификации. Расхаживая среди всего этого, ведьма высоко поднимала свои волосы, чтобы не нарушить тщательный порядок. Когда Сладкая Мари впервые оставила меня в этой аптеке одну, я сделала опись, включившую в себя: гваяковое дерево, сарсапарель, лобелию, воробейник, воронец, коку, ялапу, хинную корку, а также бальзамы и травы, как местные, так и привозные, взятые из ее садов или выписанные по почте (переписку она вела очень оживленную). Сад находился за этим самым вигвамом, и вскоре мне было поручено за ним ухаживать. Ядов на участке хватало, это точно. По стене вигвама вилась лиана циссампелос парейра. Под деревом ангельской трубы (аромат дивный, тычинки ядовитые) рос его меньший собрат – грубая и крепкая дьявольская труба. Еще я ухаживала за лаконосом, ривиной и различными маками. В садоводческих трудах я следовала не Сладкой Мари, а «Механике действия ядов» Мида (пособие, рекомендуемое заинтересованным ведьмам вроде меня). Этот и другие тома я обнаружила в небогатой библиотечке Зеркального озера.
Прошло несколько месяцев, может быть, полгода, прежде чем ведьма показала мне свои книжные запасы, скудные и чересчур специальные. В «Pharmacopoeia Londinensis», датированной 1618 годом, разбираются свойства многих ингредиентов, в числе которых порошок мумии, олений пенис, экскременты различных животных (хомо сапиенс среди них не на последнем месте). И еще я на Зеркальном озере впервые прочитала Бурхаве, который в своем сборнике конца прошлого века нахваливает полезные свойства драконовой крови, скорпионьего жира, гадючьих таблеток, крабьих глаз и мела. Найдя не столь радикальные рецепты Эскулапа, я порадовалась. В дополнение к этим и другим томам (от «Materia Medica Americana» до самой расхожей «Фармакопеи Соединенных Штатов») имелись трактаты на индейских языках, включая и слоговую азбуку семинолов, переписанные от руки самой ведьмой. Как ни странно, Сладкая Мари не составляла собственную книгу; книг других ведьм у нее тоже не имелось. То есть я не нашла «Книг теней», хотя вскрывала половицы, ощупывала крюки в деревьях, на которых висели седла, и так далее. По-видимому, сестра предпочитала письма, которые рассылала своим тайным корреспондентам через гонцов. (Несомненно, вблизи Зеркального озера пролегал почтовый тракт; гонцы редко отсутствовали дольше двух дней… Но, как ни досадно, я даже сейчас не догадываюсь, где находилось убежище сестры.)
Однажды (уже как будто наступало лето) Сладкая Мари позвала меня во двор. Там я нашла прежнего, всеми забытого Просперо. Он протянул мне дар, который я жадно выхватила из его беспалых рук: «Полное собрание сочинений Шекспира» в сафьяновом переплете, несомненно доставшееся ему от убитых актеров. Каждый день, едва рассветет, я обращалась к Барду – это была единственная важная для меня книга, – и в ожидании, пока Сладкая Мари даст мне задание или отпустит меня на волю, читала, читала, читала.
Однажды тем же летом я увидела работников, выстроившихся в ряд перед третьим сооружением лагеря – квадратным запертым домиком, где жила в одиночестве Сладкая Мари, допускавшая к себе одного лишь Пятиубивца. Они собрались на трубные звуки морской раковины, которые и меня оторвали от «Макбета».
Я вышла из-за длинного вигвама. Там и сям в лагере были выставлены горящие факелы. При их свете я разглядела двадцать два обитателя Зеркального озера и сосчитала их, пока они стояли рядами. Я заметила, что Сладкая Мари в последнее время не сидела сложа руки. На многих ее подданных виднелись свежие, еще не зарубцевавшиеся раны самого жалостного вида. Мароны черепашьим шагом перемещались мимо окошка в стене домика. Там стоял двадцать третий по счету, Пятиубивец, протягивая братьям янтарные склянки. Те их быстро опрокидывали, как делают пьяницы. Что это был за эликсир, подобно водам реки киконов у Овидия, обращавший людей в камень?
Когда я приблизилась, от меня, вопреки привычному, никто не шарахнулся; все были слишком поглощены напитком. Когда очередь дошла до последнего, уже стемнело; затем они отправились к себе на деревья (веревочные мосты, платформы из сосны и гамаки, свитые из пеньки, служившие им жильем) и, одурманенные, уснули. Тем временем по острову бродили звери. Да, в Дни Выдачи пантер выпускали из клеток, кабанов – из-за бамбуковых перегородок; приходили и другие звери – бурые медведи, волки, лисы и миллионы птиц… между которыми существовала странная гармония, мир, незнакомый Ною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134