Женщин не было, одни мужчины. Когда мы вышли из леса, все замерло. Выделка шкур, помол зерна, починка рыболовных сетей, подпитка огня – все остановилось, все пали на колени, спиной к нам, каменными лицами к земле.
Безносого отослали. Протягивая Сладкой Мари ее волосы, он по-прежнему смотрел в землю. Так он и удалился – сделал два шага назад, повернулся на пятках и пулей бросился прочь. Это вывело ведьму из себя. Она что-то прошипела ему вслед или, быть может, плюнула.
Мы пошли в правое здание. Оно было поднято над землей, и вела туда лесенка из разновысоких обрубков бревна. От лесной почвы нижний этаж отстоял на четыре-пять футов, со всех четырех сторон тянулись бамбуковые загородки. Когда я шагнула в коридор, который шел вдоль стены, выходившей во двор, мне почудился под ногами шорох. Я находилась там, под тростниковой крышей, когда в дверь, завешанную полосками оленьей шкуры, вошла Сладкая Мари. Лишь только хозяйка скрылась из виду, работники, как я заметила, вернулись к своим занятиям.
Внутренняя отделка длинного вигвама была скромная, мебели немного. Во всех стенах имелись окна, но все же было темно. Я различила деревянные обрубки, служившие на сей раз стульями, и на них парусиновые подушки, из которых торчал мох. Один за другим стояли два дощатых стола, третий, у дальней стены, был развернут поперек узкого помещения. Внутри никого не было, кроме Сладкой Мари, Пятиубивца и меня.
Следуя за Сладкой Мари в дальний конец комнаты, я услышала вроде бы сопенье и фырканье, и дощатый пол у моих ног выгнулся. Я остановилась. Тишина. Еще шаг-другой и… если бы Пятиубивец не схватил меня за локоть, я бы ступила на окровавленную бамбуковую решетку, которая была вставлена в пол, а может быть, и провалилась бы сквозь нее, и уж во всяком случае сломала бы каблук… Стойте. Рассказ об этом чудном приспособлении еще впереди.
А теперь скажу только, что меня направили в темный угол, где нашлась сложенная на полу перемена платья – штаны из оленьей кожи и просторная блуза с завязками по вороту и краю рукавов, чтобы не забрались внутрь кусачие насекомые. Блуза была не черная, как мне сперва показалось, а скорее кипяченная с индиго; это была синева полуночи, когда светит месяц; я носила ее долго и с удовольствием.
Мы втроем уселись на обрубки бревен, расположенные треугольником. Сладкая Мари сидела спиной к стене, на которую повесила свои волосы. Скоро из коридора явились остальные – пятясь, кланяясь темноте, где мы сидели. Зажгли сальные свечи, но толку от них было мало. И двое мужчин, увечья которых скрыл от меня милосердный сумрак, начали готовить еду. Пока мы ожидали трапезы, Сладкая Мари сказала:
– Назови какую-нибудь сестру.
– Себастьяна д'Азур.
– Нет. Сладкая Мари не знает такой. Другую.
– Она живет во Франции и была знакома с французской королевой, перед тем как…
– Другую! – Она засадила рогатым каблуком по сосновому полу.
Да, под нами кто-то находился, сейчас ерзал и стучал… чем? Лапой, когтями, рылом? А может, это постукивала человеческая рука?
– Линор, – сказала я, стараясь не думать об этих звуках. – Ее называют Герцогиней, и…
– А, ну да, – проговорила ужасная сестра. – Сладкая Мари слышала об этой нью-йоркской шлюхе. Кошки хорошо знакомы с одной ведьмой, которая недавно с ней водилась, да, да. Ведьмой, которая, как ты, искала Сладкую Мари. Ведьмой, которая пыталась… забрать у Сладкой Мари. Которую кошки выследили и разорвали, и…
Тут Пятиубивец вроде бы шикнул, и, к моему удивлению, старая карга прикусила язык. Но очень скоро она заговорила вновь, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– Что же, Сладкой Мари не разрешается говорить в компании о кошках? – Этот вопрос она буквально промяукала, но потом вскрикнула, и так пронзительно, что я, глядя во все глаза, увидела, как подскочили двое поваров, а потом упали и замерли. Ножи у них в руках трепетали. Лезвия тускло поблескивали, отражая скудный свет. Пятиубивец присвистнул, и повара вернулись к работе, а ведьма заявила: – Сладкая Мари не желает слушать о француженках и шлюхах. Другую!
– Эжени, – предложила я, – родом из Нового Орлеана. Она была жрицей при королеве, Саните Деде, но не имеет ничего общего с Мари Лаво, Парижской Вдовой, которая сейчас…
– Никакая она не ведьма! Никакая не ведьма, эта Парижская Вдова. Низкопробная заклинательница, торговка прахом.
Коммерция на страхе. Да Сладкая Мари спустит с этой fausse Мари шкуру, если только… если она явится к Зеркальному озеру… Говори еще. Сладкая Мари хочет еще.
Сомнительно было, чтобы Сладкая Мари слышала об остальных обитательницах Киприан-хауса, имена из книг тоже не шли мне на ум… Но тут у меня в голове всплыло одно имя, и я проворно его назвала, потому что мое молчание уже начало, судя по всему, раздражать Сладкую Мари.
– Пегги Итон. – Эта самая бесславная из сестер жила тогда в Пенсаколе.
Сладкая Мари вскочила на ноги. Нагнувшись ко мне, насколько позволяли повешенные на крюк волосы, она взяла меня за подбородок, развернула лицом к себе и, показывая глаз, спросила:
– Ты знаешь эту ведьму? Наставницу Сладкой Мари в искусстве войны?
Услышав, что я с ней не знакома, Сладкая Мари отпустила меня и села. Было ли для нее облегчением услышать, что я не знакома с Пегги Итон, что не имею представления о тайном их сообщничестве, если таковое имело место? Или… Увы, гадать об обычаях, капризах, желаниях Сладкой Мари – занятие бесплодное. Ограничимся тем, что она села, по всей видимости удовлетворенная. И вскоре наши мысли обратились к ужину. С тех пор как я вместе с Риохо покинула лагерь, мне ни разу не удалось как следует поесть, однако, наблюдая за стряпней, я забыла про голод, так как:
Повара взялись за двух водяных черепах, которые ползали по столу; перевернув черепах, они стали выдирать из-под панциря нежное мясо. За дверью, где-то во дворе (оттуда шел дым), виднелся костер; туда, наверно, и направился один из двух поваров с черепашьим мясом в руке. Его заменил за кухонным столом третий повар, явившийся с двумя громадными окунями. Рыбу быстро разделали; я наблюдала и думала: «Мы у самого берега. Это хорошо». Но дальше мне пришло в голову: «Бежать невозможно. Кошки уже знают мой запах».
Повара молча входили и выходили, на причудливый манер выказывая почтение темноте, где мы сидели. Наконец третий повар (исполнявший свое дело, по-моему, безупречно) подошел к нам с оловянными тарелками в руках. На них были черепашье мясо и рыба, а также изрядная порция какого-то пряного желе. По примеру Пятиубивца я стала есть руками. Что касается Сладкой Мари, то она посмотрела на свою тарелку, одобрила вроде бы содержимое, но вернула тарелку повару. Не получив никаких приказаний, он все же принес трубку, уже раскуренную, и пока мы с Пятиубивцем ели, Сладкая Мари курила какой-то табак с резким запахом и зеленым дымом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Безносого отослали. Протягивая Сладкой Мари ее волосы, он по-прежнему смотрел в землю. Так он и удалился – сделал два шага назад, повернулся на пятках и пулей бросился прочь. Это вывело ведьму из себя. Она что-то прошипела ему вслед или, быть может, плюнула.
Мы пошли в правое здание. Оно было поднято над землей, и вела туда лесенка из разновысоких обрубков бревна. От лесной почвы нижний этаж отстоял на четыре-пять футов, со всех четырех сторон тянулись бамбуковые загородки. Когда я шагнула в коридор, который шел вдоль стены, выходившей во двор, мне почудился под ногами шорох. Я находилась там, под тростниковой крышей, когда в дверь, завешанную полосками оленьей шкуры, вошла Сладкая Мари. Лишь только хозяйка скрылась из виду, работники, как я заметила, вернулись к своим занятиям.
Внутренняя отделка длинного вигвама была скромная, мебели немного. Во всех стенах имелись окна, но все же было темно. Я различила деревянные обрубки, служившие на сей раз стульями, и на них парусиновые подушки, из которых торчал мох. Один за другим стояли два дощатых стола, третий, у дальней стены, был развернут поперек узкого помещения. Внутри никого не было, кроме Сладкой Мари, Пятиубивца и меня.
Следуя за Сладкой Мари в дальний конец комнаты, я услышала вроде бы сопенье и фырканье, и дощатый пол у моих ног выгнулся. Я остановилась. Тишина. Еще шаг-другой и… если бы Пятиубивец не схватил меня за локоть, я бы ступила на окровавленную бамбуковую решетку, которая была вставлена в пол, а может быть, и провалилась бы сквозь нее, и уж во всяком случае сломала бы каблук… Стойте. Рассказ об этом чудном приспособлении еще впереди.
А теперь скажу только, что меня направили в темный угол, где нашлась сложенная на полу перемена платья – штаны из оленьей кожи и просторная блуза с завязками по вороту и краю рукавов, чтобы не забрались внутрь кусачие насекомые. Блуза была не черная, как мне сперва показалось, а скорее кипяченная с индиго; это была синева полуночи, когда светит месяц; я носила ее долго и с удовольствием.
Мы втроем уселись на обрубки бревен, расположенные треугольником. Сладкая Мари сидела спиной к стене, на которую повесила свои волосы. Скоро из коридора явились остальные – пятясь, кланяясь темноте, где мы сидели. Зажгли сальные свечи, но толку от них было мало. И двое мужчин, увечья которых скрыл от меня милосердный сумрак, начали готовить еду. Пока мы ожидали трапезы, Сладкая Мари сказала:
– Назови какую-нибудь сестру.
– Себастьяна д'Азур.
– Нет. Сладкая Мари не знает такой. Другую.
– Она живет во Франции и была знакома с французской королевой, перед тем как…
– Другую! – Она засадила рогатым каблуком по сосновому полу.
Да, под нами кто-то находился, сейчас ерзал и стучал… чем? Лапой, когтями, рылом? А может, это постукивала человеческая рука?
– Линор, – сказала я, стараясь не думать об этих звуках. – Ее называют Герцогиней, и…
– А, ну да, – проговорила ужасная сестра. – Сладкая Мари слышала об этой нью-йоркской шлюхе. Кошки хорошо знакомы с одной ведьмой, которая недавно с ней водилась, да, да. Ведьмой, которая, как ты, искала Сладкую Мари. Ведьмой, которая пыталась… забрать у Сладкой Мари. Которую кошки выследили и разорвали, и…
Тут Пятиубивец вроде бы шикнул, и, к моему удивлению, старая карга прикусила язык. Но очень скоро она заговорила вновь, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– Что же, Сладкой Мари не разрешается говорить в компании о кошках? – Этот вопрос она буквально промяукала, но потом вскрикнула, и так пронзительно, что я, глядя во все глаза, увидела, как подскочили двое поваров, а потом упали и замерли. Ножи у них в руках трепетали. Лезвия тускло поблескивали, отражая скудный свет. Пятиубивец присвистнул, и повара вернулись к работе, а ведьма заявила: – Сладкая Мари не желает слушать о француженках и шлюхах. Другую!
– Эжени, – предложила я, – родом из Нового Орлеана. Она была жрицей при королеве, Саните Деде, но не имеет ничего общего с Мари Лаво, Парижской Вдовой, которая сейчас…
– Никакая она не ведьма! Никакая не ведьма, эта Парижская Вдова. Низкопробная заклинательница, торговка прахом.
Коммерция на страхе. Да Сладкая Мари спустит с этой fausse Мари шкуру, если только… если она явится к Зеркальному озеру… Говори еще. Сладкая Мари хочет еще.
Сомнительно было, чтобы Сладкая Мари слышала об остальных обитательницах Киприан-хауса, имена из книг тоже не шли мне на ум… Но тут у меня в голове всплыло одно имя, и я проворно его назвала, потому что мое молчание уже начало, судя по всему, раздражать Сладкую Мари.
– Пегги Итон. – Эта самая бесславная из сестер жила тогда в Пенсаколе.
Сладкая Мари вскочила на ноги. Нагнувшись ко мне, насколько позволяли повешенные на крюк волосы, она взяла меня за подбородок, развернула лицом к себе и, показывая глаз, спросила:
– Ты знаешь эту ведьму? Наставницу Сладкой Мари в искусстве войны?
Услышав, что я с ней не знакома, Сладкая Мари отпустила меня и села. Было ли для нее облегчением услышать, что я не знакома с Пегги Итон, что не имею представления о тайном их сообщничестве, если таковое имело место? Или… Увы, гадать об обычаях, капризах, желаниях Сладкой Мари – занятие бесплодное. Ограничимся тем, что она села, по всей видимости удовлетворенная. И вскоре наши мысли обратились к ужину. С тех пор как я вместе с Риохо покинула лагерь, мне ни разу не удалось как следует поесть, однако, наблюдая за стряпней, я забыла про голод, так как:
Повара взялись за двух водяных черепах, которые ползали по столу; перевернув черепах, они стали выдирать из-под панциря нежное мясо. За дверью, где-то во дворе (оттуда шел дым), виднелся костер; туда, наверно, и направился один из двух поваров с черепашьим мясом в руке. Его заменил за кухонным столом третий повар, явившийся с двумя громадными окунями. Рыбу быстро разделали; я наблюдала и думала: «Мы у самого берега. Это хорошо». Но дальше мне пришло в голову: «Бежать невозможно. Кошки уже знают мой запах».
Повара молча входили и выходили, на причудливый манер выказывая почтение темноте, где мы сидели. Наконец третий повар (исполнявший свое дело, по-моему, безупречно) подошел к нам с оловянными тарелками в руках. На них были черепашье мясо и рыба, а также изрядная порция какого-то пряного желе. По примеру Пятиубивца я стала есть руками. Что касается Сладкой Мари, то она посмотрела на свою тарелку, одобрила вроде бы содержимое, но вернула тарелку повару. Не получив никаких приказаний, он все же принес трубку, уже раскуренную, и пока мы с Пятиубивцем ели, Сладкая Мари курила какой-то табак с резким запахом и зеленым дымом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134