– Вопросов много. До ужина – один. Что бы вы со мной сделали… попытались сделать, – поправился я, – если бы я отказался от вашего предложения?
– Арчи сбросил бы вас в пропасть, – спокойно уверил меня Мещерский.
– Я не стал бы на вашем месте настолько необдуманно рисковать таким преданным человеком.
– И умелым, – добавил с хитрой усмешкой Мещерский. – Взгляните – в обойме вашего пистолета давно уже нет патронов.
– Разве? – удивился я. – Пригласите его.
– Он сейчас сам войдет.
– Слушай, Архар, – я повернулся к открывшейся двери. – Стань-ка к стене. Твой шеф уверяет, что ты разрядил мой пистолет. – И я направил ствол ему в лоб.
Они переглянулись. Анчар почесал нос, блеснул зубами из-под усов, покачал головой, отказываясь.
– Ну то-то, шалун, – я самодовольно откинулся на спинку кресла. – Можешь идти. Патроны положишь на столик.
– Ужин накрыт на веранде. Вита ждет. – И он бесшумно вышел, подбрасывая на ладони мои патроны.
– Капитан, поручаю вам возглавить группу наблюдения.
– Понял.
– Одного из наблюдателей в горах снять. Двоим там делать нечего. Оставить Ворона.
– Понял.
– Серого пока не трогать.
– Не понял…
– Он опытный сыщик. Он может найти то, что нам нужно.
– Разумно…
– Отставить! В ваших оценках не нуждаюсь.
– Виноват.
– Ворону сообщите: основное внимание при наблюдении сосредоточить теперь на Сером. Русалке – держать жесткий контроль под водой; особо укажите: Серого пока не трогать.
– Трудно будет ее удержать, вы ей обещали…
– Ваша проблема, Капитан.
– Понял. Свободен?
– Вашего предшественника Крутого возьмите с собой в море – пусть утонет. Мне разгильдяи не нужны. Не справитесь с поручением – не успеете пожалеть. Все! Кругом, шагом марш!
Ужин прошел в теплой дружеской обстановке. В атмосфере любви и доверия.
Изысканный стол (от фирмы «Анчар и К°») – зелень, сыр и брынза, жаркое из молодого козленка, браконьерски добытого в горах с помощью арбалета, чудесное вино с терпким привкусом мореного дуба, длинные – уставала рука с бокалом – поучительные тосты (Анчарова же производства).
Луна над морем, вечерний аромат роз, чуть слышный плеск волн, застенчивый ветерок, робко качавший язычки свечей. И цикады, цикады, цикады, мать их… Ничего из-за них не слышно. Зато они предостерегающе смолкают, если их что-то спугнет, например, сухо треснувшая ветка под легким копытцем. Либо под тяжелым неосторожным «берцем»…
Вообще-то со стороны гор мы прикрыты домом, но эти посиделки надо все-таки ненавязчиво отменить.
Когда посвежело, мы перешли в дом. Сидели возле камина, слушали музыку, светски беседовали. Давно я так не работал. И главное – за денежки.
Зашла луна. Почернела беззвездная ночь. Я вышел и обошел дом, в котором весьма кстати светились почти все окна. Ну, конечно, там, где были раздернуты шторы: смотри – не хочу, стреляй – не промахнешься. Это дело тоже надо поломать. Ненавязчиво.
Когда я поднимался на веранду, всей похолодевшей спиной почувствовал упершийся мне в спину взгляд. Внимательный. Через ночную оптику.
Властно потянуло оглянуться. Да только зачем? Если кто-то и ночью ведет наблюдение за виллой, вряд ли он будет чиркать спички в своем гнезде, освещая свою бандитскую рожу.
Ладно, дружок, завтра я тобой займусь. Чего откладывать?
Я выключил свет, бросил под одеяло пистолет и распахнул окно. Ночь глухо и молча спала в темноте. И только в сакле теплился огонек. Наверное, Анчар молится за души убиенных им кровников.
Или за то, что не подставил опрометчиво свой лоб под мою пулю. И что это было, с патронами? Предосторожность? Проверка? А если проверка, то на что? На мою профпригодность, на мою бдительность или доверие? На мою истинную позицию в этом мутном деле? Кто знает? Ну не так уж важно, кто знает. Важно, что я должен это знать.
Все-таки не надо исключать, что все это – хорошо продуманная провокация. Начиная с «секс-бомбы» в пансионате. Если так задумано, то задумано хорошо. Заманить Серого в это глухое ущелье, расслабить его и подготовить, а потом нагрянут жаждущие мести бандюки, развернут толковище, кое о чем поспрашивают и с удовольствием сбросят его в глубокую пропасть или в глубокое море. А море – большое, ищи его потом…
Море-то большое, но небо все одно много больше.
С этой теплой мыслью я и уснул.
Проснулся рано – от мерных трескучих ударов. Закурил, подошел к окну.
У порога своей сакли Анчар яростно колол дрова, к вечерним шашлыкам джигит готовился. Голый до пояса, седые волосы, схваченные вокруг головы ремешком, спадают на плечи, покрытые седой же шерстью. В этом суровом «камуфляже», на фоне каменной хижины, издалека, он был похож не на Сталина, а на старого викинга. Или могучего и беспощадного снежного – вернее, заснеженного – человека. Если он своей лапой возьмет Серого за горло – заикой оставит. И дрова он колол умело: сперва несколько легких намечающих ударов, затем – один, от души, решающий – и буковый чурбак распадается на равные полешки, враз и дружно осыпающиеся вокруг колоды, стянутой стальным обручем. На ней он, наверное, и свою браконьерскую добычу разделывает. А если Мещерский посоветует, то и голову отделить сумеет. Тому же Серому, например…
Анчар воткнул топор в колоду, положил на макушку свою любимую плоскую войлочную шапочку и стал, напевая «по аэродрому, по аэродрому», класть у стены поленницу, чтобы каждое сухое полешко еще и напиталось солнечным жаром.
Пора и мне, стало быть, за работу. Долгая дорога начинается с первого шага, мудрые китайцы говорят.
Я поменял пижаму на плавки, покопался в чуланчике – подобрал себе ласты, маску и трубку – и пошел на пляж: не терпелось взглянуть на этот «райский» уголок со стороны моря. Тем более что утреннее солнышко оченно к тому располагало: невысоко поднявшись над водой, могло бросить какой-нибудь шальной луч в линзы бинокля. Если он там, в зарослях, есть, конечно. И если им, дурак, пользуется. Что вряд ли…
Море тихо шуршало, играя мелкими ракушками и крабовыми клешнями; край его, набегая на берег игрушечной волной, таял в песке, пузырясь и шипя. Словно песок был уже горячим, а вода еще холодной.
Я присел на вырубленную из цельного камня скамью (не Анчар ли топором потрудился?) и, мечтательно склонив к плечу голову (не спится дураку), стал вглядываться в романтически-розовую морскую гладь.
Справа ее грубо обрубал крутой, почти вертикальный срез горы. По центру, километрах в двух от берега, купалось несколько островков, точнее – камней, будто торчали из воды лобастые головы любопытных морских чудищ. И шнырял между ними красивый белый катерок. Любопытный такой, застенчивый.
Слева берег был не так крут. Прижавшись к нему, сонно покачивались расчаленные яхты:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79