Что значит — полевой бинокль?
— Господи… ну, это шутка… неудачная…
— Шутить будете с… обслугой… Следствие же — дело серьезное… А что вы можете сказать о телохранительнице покойной?
— Об Эке? Ничего. Я мало ее знал.
— Ее нанял сам хозяин?
— Да.
— Когда?
— Я точно не помню… По-моему, в начале лета. Недели через две после свадьбы…
— А у самого Корабельникова была личная охрана?
— Нет.
— Странно… Фигура такого масштаба — и без телохранителей… Вам самому не казалось это странным? В конце концов, он — глава крупного концерна… Ему по статусу положено.
— Я не могу это комментировать. А вы… Вы можете поинтересоваться этим вопросом у него самого. Или у начальника службы безопасности компании.
— Поинтересуюсь, — клятвенно заверил Кондратюк. — А вам не казалось странным, что, не имея телохранителей, Корабельников нанял их для собственной жены?
— Я не могу это комментировать.
Чертов Кондратюк сменил сардоническую улыбку на ироническую. Он бы и сам прокомментировал сей прискорбный факт, будь его воля. Еще как бы прокомментировал! Почтенный старец О. А. Корабельникоff, как и положено почтенному старцу, был по-старчески немощно-ревнив. И наверняка боялся, что его молодая жена наставит ему рога с более молодыми самцами. Потому-то и был нанят телохранитель. И телохранителем оказалась женщина, уж с этой стороны пивной барон никакой подставы не ожидал. И, очевидно, не был знаком с пословицей «Пусти козла в огород». Или — позабыл за ненадобностью. Вот она и напомнила о себе. Остальные вопросы были гораздо более невинными (общалась ли Мариночка с кем-нибудь из подчиненных Корабельникоffа, где вообще преуспевающий бизнесмен отрыл себе та-а-кую жену и чем она занималась до встречи с Корабельникoffым); вопросы были невинными, но от Кондратюка Никита вышел как выжатый лимон. И тут же снова попал в крепкие, заискивающе-дружеские объятия Нонны Багратионовны.
— Ну как? — тут же поинтересовалась она исходом беседы. — О чем вас спрашивали, Никита?
— Думаю, о том же, о чем и вас…
— Понимаю, понимаю… А…обо мне разговора не было? — тихонько завибрировала секретарша. Очевидно, летние шаловливые откровения с Никитой все еще не давали ей покоя.
— О вас? Нет.
— Несчастье… Несчастье… Вы только подумайте, какое несчастье… Все-таки она дрянь…
— Да кто же, Нонна Багратионовна?
— Мариночка… Мало того что заставила его так страдать… Так теперь за его спиной еще и шептаться будут… Нет, не зря она мне не нравилась с самого начала… — не удержалась Нонна Багратионовна. Хотела удержаться — и не удержалась. — Вот ведь говорила, что гиена… Гиена и есть…
— Да… "Мудрому дано знать еще одно качество гиены: камень драгоценный у нее в глазу…….
Черт, как давно он не вспоминал этот проклятый стишок, навязанный Мариночкой и навсегда осевший в его мозгу. Давно не вспоминал, а теперь вспомнил. Что-то еще было в этом стишке… Что-то про ворожбу. Тогда Мариночка сказала ему, что не умеет ворожить. Видно, и вправду не умела, если так и не смогла просчитать свой собственный и такой быстрый финал…
— Что? Что вы сказали, Никита?
Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как изменилась в лице секретарша. Звездчатый анис, белый мускус и даже иланг-иланг, так настойчиво выпиравшие из Нонны Багратионовны, стушевались и поникли, а за ними следом потянулись бергамот, шафран и ваниль. Теперь Нонна Багратионовна пахла не разухабисто-заголенными кварталами Амстердама, а спертым библиотечным хранилищем.
— Что? — еще раз повторила Нонна Багратионовна.
— А что? — удивился Никита.
— Откуда вы знаете этот… м-м… стих?
— Это Мариночка… Она как-то прочитала его мне… А я вот… запомнил…
— Странно…
— Что именно?
— Странно, что безмозглая певичка… какая-то легкомысленная фря… процитировала вам Филиппа Танского.
— А кто такой Филипп Танский?
Глупый вопрос, тут же посчитал про себя Никита, наверняка это один из любимчиков Нонны Багратионовны, растущий на соседней грядке с Гийомом Нормандским. Столько лет работая у Корабельникоffа на хлебной должности секретарши, Нонна так и не смогла отказаться от своего голоштанного, но такого упоительного научного прошлого.
— Кто такой? Средневековый поэт. А… почему она вдруг вам его прочитала, этот стих?
— Не помню. Наверное, был повод.
— И на кого же она намекала?
— Что значит — намекала?
— Ну… Подобные стихи всегда аллегоричны… О ком вы говорили с ней?
— Я бы не хотел… Нонна Багратионовна… — и до этого разговор не нравился Никите, а теперь разонравился и вовсе. Если уж кто и похож был сейчас на гиену, так это сама Нонна, питающаяся падалью воспоминаний. Средневековых и не очень.
— Да, наверное… Не надо бы… В такой день… А полный текст знаете? — секретарша не удержалась и хихикнула.
— Откуда?
— А напрасно… Иногда нужно прикладываться к груди мировой культуры, милый мой Никита… Хотите послушать?
Никите было все равно, полная версия стиха, так же, как и краткая, уже не могли вдохнуть жизнь в мертвую Мариночку, но Нонна Багратионовна… Нонна Багратионовна расправила грудь, прочистила горло и выдохнула прямо в лицо Никите:
В ней совмещено
Естество мужское —
Диво-то какое! —
С женским естеством.
Так что мы зовем
Эту тварь двуполой.
Всякою крамолой
Этот зверь чреват.
Адский в нем разврат.
Человек растленный
В образе гиены.
Для нее двойник-
Пакостный блудник.
Похотлив, как шлюха.
Только твердость духа
Мужеская в нем.
Баба в остальном,
Он везде и всюду
Предается блуду…
Закончив декламацию, Нонна Багратионовна победоносно уставилась на Никиту.
— Ну что скажете, молодой человек?
— Я под впечатлением, — вытягивать из себя слова приходилось клещами. Больше всего Никите хотелось уйти, остаться наконец одному. Или — не одному, но уж не с Нонной Багратионовной, во всяком случае.
— Да-а… Если бы она рискнула прочитать это мне… Хотя бы фрагментарно… Хотя бы четыре строки, вырванные из контекста… Я бы сразу ее раскусила… Нет, не может, не может человек удержаться. Все только потому и любят загадывать загадки про себя, что втайне мечтают быть разгаданными…
* * *
…Разгадать эту загадку, впрочем, не составило особого труда — даже следствие по делу об убийстве М.В. Палий в этом преуспело. Во всяком случае, все стало ясным на вечерних мужских посиделках с Митенькой и Борей Калинкиным. Никита влился в компанию, когда Левитас и Калинкин уже приняли на грудь изрядное количество коньяка.
— Вы знакомы, Боря? — спросил Митенька у Калинкина, кивая на Никиту.
— Физиономия внутреннего протеста не вызывает… Вроде виделись… По отпечаткам пальцев определил бы точнее.
Никита даже поежился: теперь он часто думал об отпечатках пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Господи… ну, это шутка… неудачная…
— Шутить будете с… обслугой… Следствие же — дело серьезное… А что вы можете сказать о телохранительнице покойной?
— Об Эке? Ничего. Я мало ее знал.
— Ее нанял сам хозяин?
— Да.
— Когда?
— Я точно не помню… По-моему, в начале лета. Недели через две после свадьбы…
— А у самого Корабельникова была личная охрана?
— Нет.
— Странно… Фигура такого масштаба — и без телохранителей… Вам самому не казалось это странным? В конце концов, он — глава крупного концерна… Ему по статусу положено.
— Я не могу это комментировать. А вы… Вы можете поинтересоваться этим вопросом у него самого. Или у начальника службы безопасности компании.
— Поинтересуюсь, — клятвенно заверил Кондратюк. — А вам не казалось странным, что, не имея телохранителей, Корабельников нанял их для собственной жены?
— Я не могу это комментировать.
Чертов Кондратюк сменил сардоническую улыбку на ироническую. Он бы и сам прокомментировал сей прискорбный факт, будь его воля. Еще как бы прокомментировал! Почтенный старец О. А. Корабельникоff, как и положено почтенному старцу, был по-старчески немощно-ревнив. И наверняка боялся, что его молодая жена наставит ему рога с более молодыми самцами. Потому-то и был нанят телохранитель. И телохранителем оказалась женщина, уж с этой стороны пивной барон никакой подставы не ожидал. И, очевидно, не был знаком с пословицей «Пусти козла в огород». Или — позабыл за ненадобностью. Вот она и напомнила о себе. Остальные вопросы были гораздо более невинными (общалась ли Мариночка с кем-нибудь из подчиненных Корабельникоffа, где вообще преуспевающий бизнесмен отрыл себе та-а-кую жену и чем она занималась до встречи с Корабельникoffым); вопросы были невинными, но от Кондратюка Никита вышел как выжатый лимон. И тут же снова попал в крепкие, заискивающе-дружеские объятия Нонны Багратионовны.
— Ну как? — тут же поинтересовалась она исходом беседы. — О чем вас спрашивали, Никита?
— Думаю, о том же, о чем и вас…
— Понимаю, понимаю… А…обо мне разговора не было? — тихонько завибрировала секретарша. Очевидно, летние шаловливые откровения с Никитой все еще не давали ей покоя.
— О вас? Нет.
— Несчастье… Несчастье… Вы только подумайте, какое несчастье… Все-таки она дрянь…
— Да кто же, Нонна Багратионовна?
— Мариночка… Мало того что заставила его так страдать… Так теперь за его спиной еще и шептаться будут… Нет, не зря она мне не нравилась с самого начала… — не удержалась Нонна Багратионовна. Хотела удержаться — и не удержалась. — Вот ведь говорила, что гиена… Гиена и есть…
— Да… "Мудрому дано знать еще одно качество гиены: камень драгоценный у нее в глазу…….
Черт, как давно он не вспоминал этот проклятый стишок, навязанный Мариночкой и навсегда осевший в его мозгу. Давно не вспоминал, а теперь вспомнил. Что-то еще было в этом стишке… Что-то про ворожбу. Тогда Мариночка сказала ему, что не умеет ворожить. Видно, и вправду не умела, если так и не смогла просчитать свой собственный и такой быстрый финал…
— Что? Что вы сказали, Никита?
Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как изменилась в лице секретарша. Звездчатый анис, белый мускус и даже иланг-иланг, так настойчиво выпиравшие из Нонны Багратионовны, стушевались и поникли, а за ними следом потянулись бергамот, шафран и ваниль. Теперь Нонна Багратионовна пахла не разухабисто-заголенными кварталами Амстердама, а спертым библиотечным хранилищем.
— Что? — еще раз повторила Нонна Багратионовна.
— А что? — удивился Никита.
— Откуда вы знаете этот… м-м… стих?
— Это Мариночка… Она как-то прочитала его мне… А я вот… запомнил…
— Странно…
— Что именно?
— Странно, что безмозглая певичка… какая-то легкомысленная фря… процитировала вам Филиппа Танского.
— А кто такой Филипп Танский?
Глупый вопрос, тут же посчитал про себя Никита, наверняка это один из любимчиков Нонны Багратионовны, растущий на соседней грядке с Гийомом Нормандским. Столько лет работая у Корабельникоffа на хлебной должности секретарши, Нонна так и не смогла отказаться от своего голоштанного, но такого упоительного научного прошлого.
— Кто такой? Средневековый поэт. А… почему она вдруг вам его прочитала, этот стих?
— Не помню. Наверное, был повод.
— И на кого же она намекала?
— Что значит — намекала?
— Ну… Подобные стихи всегда аллегоричны… О ком вы говорили с ней?
— Я бы не хотел… Нонна Багратионовна… — и до этого разговор не нравился Никите, а теперь разонравился и вовсе. Если уж кто и похож был сейчас на гиену, так это сама Нонна, питающаяся падалью воспоминаний. Средневековых и не очень.
— Да, наверное… Не надо бы… В такой день… А полный текст знаете? — секретарша не удержалась и хихикнула.
— Откуда?
— А напрасно… Иногда нужно прикладываться к груди мировой культуры, милый мой Никита… Хотите послушать?
Никите было все равно, полная версия стиха, так же, как и краткая, уже не могли вдохнуть жизнь в мертвую Мариночку, но Нонна Багратионовна… Нонна Багратионовна расправила грудь, прочистила горло и выдохнула прямо в лицо Никите:
В ней совмещено
Естество мужское —
Диво-то какое! —
С женским естеством.
Так что мы зовем
Эту тварь двуполой.
Всякою крамолой
Этот зверь чреват.
Адский в нем разврат.
Человек растленный
В образе гиены.
Для нее двойник-
Пакостный блудник.
Похотлив, как шлюха.
Только твердость духа
Мужеская в нем.
Баба в остальном,
Он везде и всюду
Предается блуду…
Закончив декламацию, Нонна Багратионовна победоносно уставилась на Никиту.
— Ну что скажете, молодой человек?
— Я под впечатлением, — вытягивать из себя слова приходилось клещами. Больше всего Никите хотелось уйти, остаться наконец одному. Или — не одному, но уж не с Нонной Багратионовной, во всяком случае.
— Да-а… Если бы она рискнула прочитать это мне… Хотя бы фрагментарно… Хотя бы четыре строки, вырванные из контекста… Я бы сразу ее раскусила… Нет, не может, не может человек удержаться. Все только потому и любят загадывать загадки про себя, что втайне мечтают быть разгаданными…
* * *
…Разгадать эту загадку, впрочем, не составило особого труда — даже следствие по делу об убийстве М.В. Палий в этом преуспело. Во всяком случае, все стало ясным на вечерних мужских посиделках с Митенькой и Борей Калинкиным. Никита влился в компанию, когда Левитас и Калинкин уже приняли на грудь изрядное количество коньяка.
— Вы знакомы, Боря? — спросил Митенька у Калинкина, кивая на Никиту.
— Физиономия внутреннего протеста не вызывает… Вроде виделись… По отпечаткам пальцев определил бы точнее.
Никита даже поежился: теперь он часто думал об отпечатках пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119