.. Все обложки — наши, от «Плейбоя» до «Мужского разговора», был и такой журнальчик, отпечатанный в Финляндии, ничего особенного, радость холостяка, но мы и там засветились.
— Ну мы и засветились. Мы с тобой шалавы, Рыысенок, — сказала мне Динка после этого паскудного «Мужского разговора». — Шмары, потаскухи… Что там еще? Что нам нашепчет твой Словарь синонимов?…
Словарь синонимов мне тоже подарил Ленчик. Когда ткнул нос в дневник. И еще парочку словарей. Образовывайся, мол, Рысенок, всяко пригодится.
— Потаскухи, шлюхи, кокотки, магдалины, гетеры, дамы полусвета, — исправно начала перечислять я. — Путаны, ночные бабочки, жертвы общественного темперамента…
— Во-во, — Динка тогда чуть с кровати не упала. — Жертвы общественного темперамента! Очень точно. Это как раз про нас с тобой, Ры-ысенок…
«Ры-ысенок» — это у нее получалось ничуть не хуже, чем у Ленчика, вот только — с уничижительным подтекстом, с растянутым дебильным «ы-ы»… Дебильная кличка, и сама ты дебилка, Ренатка… Она первая начала меня ненавидеть, Динка, сначала — она, а потом уже я… Мы бы, наверное, убили друг друга, если бы не умерли в этом доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес. И если бы ей не пришла в голову идея убить Ленчика. Свалить в кучу все наши пять клипов, отснятых за два года, перемешать их и выудить из колоды пиковый туз под названием «идеальное убийство». Опять же — cпасибо Ленчику, куда ж мы без него… Он сам отснял все пять клипов, он сам придумывал для них сюжеты. Еще какие сюжеты! Только в первом клипе мы оставались живы, в первом и в четвертом. Во втором погибала Динка, в пятом — я, а в третьем — мы обе… Красивая это была смерть, ничего не скажешь, прыжок со скалы, снежной скалы, растопленной огнем, а сколько Ленчик понагнал техники, а сколько дней мы снимали концовку!… Динка успела переболеть ангиной, я — гриппом, а Ленчик получил воспаление легких… Но что такое воспаление легких по сравнению с тоннами постеров во всех самых модных журналах, с полугодовым первым местом во всех чартах, русским триумфом на VMA, номинацией на «Грэмми», а о приблудных отечественных номинациях — от лучшего клипа до лучшего дуэта и говорить не приходилось…
Неужели все это были мы?
Неужели «Таис» — это были мы?
Жалкие соплячки, которых Ленчик нашел на помойке, отмыл, наштукатурил, укоротил юбчонки, облил водой, чтобы лучше просматривалась грудь, и выпустил в ошалевший мир шоу-бизнеса… Сразу же притихший мир шоу-бизнеса, сразу же… Неужели это были мы, Динка и Ренатка, блондиночка-брюнеточка-какие-нах-нимфеточки!…
Одна стриженая, другая — длинноволосая; одна — веселая, другая — грустная; одна — дерзкая, другая — нежная… Одна — другая, одна — другая, никаких Инь и Янь, Инь и Янь — к чертям собачьим, мы, Динка и Ренатка, соплячки, мокрощелки, малолетки — вот сплошная нирвана, вот сплошное совершенство!…
— Заткните пасть, твари живородящие! Заткните пасть и делайте то, что я вам говорю, — орал Ленчик, когда Динка провоцировала бунт на корабле.
Я никогда не провоцировала, я была Рысенком: кусок сахара в пасть, и бери Рысенка голыми руками. Я всегда была на стороне Ленчика, даже за минуту до того, как мы умерли в доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес, даже за секунду. Я-то знала, что Ленчик прав.
Прав, прав.
Дина Агеева и Рената Кибардина, кому мы могли быть интересны сами по себе, без Ленчика и проекта «Таис»? Динка со своей престарелой бабкой и престарелой кошкой, мы даже делали ставки: кто окочурится быстрее, — бабка или кошка. Динка со своей незаконченной музыкальной школой по классу аккордеона и тупым детским ансамблем, где она даже солисткой не была… Или я со своим алкоголиком-папашей, тьфу, гадость… Но я-то была солисткой — в другом ансамбле, не в Динкином, и голос у меня самый настоящий, и волосы — самые настоящие, спелая пшеница, на них-то Ленчик и клюнул… Сначала — на мои длинные и светлые, а потом — на Динкины, короткие и беспробудно-черные… Лучше не придумаешь, ха-ха…
На кастинге мы оказались рядом — я и Динка, почти рядом, но я не обратила на нее никакого внимания. Так же, как и она на меня. Поначалу. Да и с какой радости — на кастинге тусовалось около пяти сотен взмокших и трясущихся девчонок; таких же, как и мы, — с бабками, кошками, мамиками и папиками, с музыкальными школами и прочей фигней, включая внешние данные. Там было с три десятка по-настоящему клевых чувих, просто красавиц, ей-богу… Из-за этих трех десятков я чуть было не ушла, ловить-то было нечего, коню понятно. И ушла бы, если бы какая-то телка не попросила у меня сигарету. Телкой впоследствии и оказалась Динка, но тогда я не знала, что это — Динка. Мы просто покурили в туалете задрипанного клубешника, где проходил кастинг. Покурили и перебросились парой ничего не значащих фраз. Но все-таки перебросились, ничто так не сближает, как сигареты, выкуренные в вонючем клозете…
— Есть у меня шансы, как думаешь? — спросила я у Динки, еще не зная, что это — Динка.
— И не мечтай, — сказала Динка, еще не зная, что это — я.
— Да я и сама в курсе дела, — я привыкла со всеми соглашаться, со всеми и во всем. Привычка, выработанная моим очумевшим от водки папашкой. Попробуй, не согласись, сразу получишь по рогам…
— А если в курсе дела — какого хрена приперлась? — сразу же схамила Динка, куря мою лее сигарету, вот сука…
— А ты?
— Да просто делать неча… Приколоться решила.
— Я тоже — решила…
— Юмористка… Тебе сколько лет, юмористка?
— Почти шестнадцать, — шестнадцать мне должно было исполниться через три месяца. — А тебе?
Динка пропустила мой вопрос мимо ушей, потом она часто пропускала мои вопросы мимо ушей… Да и ответы — тоже.
— Значит, почти шестнадцать, — она глубоко затянулась и выпустила изо рта кольцо дыма идеальной формы. Идеальной — я даже засмотрелась. — А знаешь, что с тобой будет лет через десять?
Меня совсем не интересовало, что случится со мной через десять лет, но сказать об этом наглой остроскулой девчонке я почему-то не решилась.
— И что же со мной будет через десять лет?
— Отрастишь задницу еще больше и будешь похожа на жирную свинью, — с оттягом произнесла Динка. — И кто тебе только присоветовал сюда припереться?
Сука. Я бы заплакала, честное слово, заплакала, если бы пропускала тренировки со своим гнусным папахеном. Вот кто любил меня пооскорблять, так это папашка — уж он-то старался вовсю. Но тренировок я не пропускала и потому никак не отреагировала на злобный Динкин выпад. Не отреагировала — и все. И даже не покраснела возмущенно.
— По телевизору рекламу увидела, — кротко сказала я. — По кабельному каналу… Продюсерский центр «Колесо»… «Стань звездой»… И прочая ботва…
— Меньше телевизор смотреть надо…
Она затушила сигарету о подоконник, бросила окурок на пол и потащилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Ну мы и засветились. Мы с тобой шалавы, Рыысенок, — сказала мне Динка после этого паскудного «Мужского разговора». — Шмары, потаскухи… Что там еще? Что нам нашепчет твой Словарь синонимов?…
Словарь синонимов мне тоже подарил Ленчик. Когда ткнул нос в дневник. И еще парочку словарей. Образовывайся, мол, Рысенок, всяко пригодится.
— Потаскухи, шлюхи, кокотки, магдалины, гетеры, дамы полусвета, — исправно начала перечислять я. — Путаны, ночные бабочки, жертвы общественного темперамента…
— Во-во, — Динка тогда чуть с кровати не упала. — Жертвы общественного темперамента! Очень точно. Это как раз про нас с тобой, Ры-ысенок…
«Ры-ысенок» — это у нее получалось ничуть не хуже, чем у Ленчика, вот только — с уничижительным подтекстом, с растянутым дебильным «ы-ы»… Дебильная кличка, и сама ты дебилка, Ренатка… Она первая начала меня ненавидеть, Динка, сначала — она, а потом уже я… Мы бы, наверное, убили друг друга, если бы не умерли в этом доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес. И если бы ей не пришла в голову идея убить Ленчика. Свалить в кучу все наши пять клипов, отснятых за два года, перемешать их и выудить из колоды пиковый туз под названием «идеальное убийство». Опять же — cпасибо Ленчику, куда ж мы без него… Он сам отснял все пять клипов, он сам придумывал для них сюжеты. Еще какие сюжеты! Только в первом клипе мы оставались живы, в первом и в четвертом. Во втором погибала Динка, в пятом — я, а в третьем — мы обе… Красивая это была смерть, ничего не скажешь, прыжок со скалы, снежной скалы, растопленной огнем, а сколько Ленчик понагнал техники, а сколько дней мы снимали концовку!… Динка успела переболеть ангиной, я — гриппом, а Ленчик получил воспаление легких… Но что такое воспаление легких по сравнению с тоннами постеров во всех самых модных журналах, с полугодовым первым местом во всех чартах, русским триумфом на VMA, номинацией на «Грэмми», а о приблудных отечественных номинациях — от лучшего клипа до лучшего дуэта и говорить не приходилось…
Неужели все это были мы?
Неужели «Таис» — это были мы?
Жалкие соплячки, которых Ленчик нашел на помойке, отмыл, наштукатурил, укоротил юбчонки, облил водой, чтобы лучше просматривалась грудь, и выпустил в ошалевший мир шоу-бизнеса… Сразу же притихший мир шоу-бизнеса, сразу же… Неужели это были мы, Динка и Ренатка, блондиночка-брюнеточка-какие-нах-нимфеточки!…
Одна стриженая, другая — длинноволосая; одна — веселая, другая — грустная; одна — дерзкая, другая — нежная… Одна — другая, одна — другая, никаких Инь и Янь, Инь и Янь — к чертям собачьим, мы, Динка и Ренатка, соплячки, мокрощелки, малолетки — вот сплошная нирвана, вот сплошное совершенство!…
— Заткните пасть, твари живородящие! Заткните пасть и делайте то, что я вам говорю, — орал Ленчик, когда Динка провоцировала бунт на корабле.
Я никогда не провоцировала, я была Рысенком: кусок сахара в пасть, и бери Рысенка голыми руками. Я всегда была на стороне Ленчика, даже за минуту до того, как мы умерли в доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес, даже за секунду. Я-то знала, что Ленчик прав.
Прав, прав.
Дина Агеева и Рената Кибардина, кому мы могли быть интересны сами по себе, без Ленчика и проекта «Таис»? Динка со своей престарелой бабкой и престарелой кошкой, мы даже делали ставки: кто окочурится быстрее, — бабка или кошка. Динка со своей незаконченной музыкальной школой по классу аккордеона и тупым детским ансамблем, где она даже солисткой не была… Или я со своим алкоголиком-папашей, тьфу, гадость… Но я-то была солисткой — в другом ансамбле, не в Динкином, и голос у меня самый настоящий, и волосы — самые настоящие, спелая пшеница, на них-то Ленчик и клюнул… Сначала — на мои длинные и светлые, а потом — на Динкины, короткие и беспробудно-черные… Лучше не придумаешь, ха-ха…
На кастинге мы оказались рядом — я и Динка, почти рядом, но я не обратила на нее никакого внимания. Так же, как и она на меня. Поначалу. Да и с какой радости — на кастинге тусовалось около пяти сотен взмокших и трясущихся девчонок; таких же, как и мы, — с бабками, кошками, мамиками и папиками, с музыкальными школами и прочей фигней, включая внешние данные. Там было с три десятка по-настоящему клевых чувих, просто красавиц, ей-богу… Из-за этих трех десятков я чуть было не ушла, ловить-то было нечего, коню понятно. И ушла бы, если бы какая-то телка не попросила у меня сигарету. Телкой впоследствии и оказалась Динка, но тогда я не знала, что это — Динка. Мы просто покурили в туалете задрипанного клубешника, где проходил кастинг. Покурили и перебросились парой ничего не значащих фраз. Но все-таки перебросились, ничто так не сближает, как сигареты, выкуренные в вонючем клозете…
— Есть у меня шансы, как думаешь? — спросила я у Динки, еще не зная, что это — Динка.
— И не мечтай, — сказала Динка, еще не зная, что это — я.
— Да я и сама в курсе дела, — я привыкла со всеми соглашаться, со всеми и во всем. Привычка, выработанная моим очумевшим от водки папашкой. Попробуй, не согласись, сразу получишь по рогам…
— А если в курсе дела — какого хрена приперлась? — сразу же схамила Динка, куря мою лее сигарету, вот сука…
— А ты?
— Да просто делать неча… Приколоться решила.
— Я тоже — решила…
— Юмористка… Тебе сколько лет, юмористка?
— Почти шестнадцать, — шестнадцать мне должно было исполниться через три месяца. — А тебе?
Динка пропустила мой вопрос мимо ушей, потом она часто пропускала мои вопросы мимо ушей… Да и ответы — тоже.
— Значит, почти шестнадцать, — она глубоко затянулась и выпустила изо рта кольцо дыма идеальной формы. Идеальной — я даже засмотрелась. — А знаешь, что с тобой будет лет через десять?
Меня совсем не интересовало, что случится со мной через десять лет, но сказать об этом наглой остроскулой девчонке я почему-то не решилась.
— И что же со мной будет через десять лет?
— Отрастишь задницу еще больше и будешь похожа на жирную свинью, — с оттягом произнесла Динка. — И кто тебе только присоветовал сюда припереться?
Сука. Я бы заплакала, честное слово, заплакала, если бы пропускала тренировки со своим гнусным папахеном. Вот кто любил меня пооскорблять, так это папашка — уж он-то старался вовсю. Но тренировок я не пропускала и потому никак не отреагировала на злобный Динкин выпад. Не отреагировала — и все. И даже не покраснела возмущенно.
— По телевизору рекламу увидела, — кротко сказала я. — По кабельному каналу… Продюсерский центр «Колесо»… «Стань звездой»… И прочая ботва…
— Меньше телевизор смотреть надо…
Она затушила сигарету о подоконник, бросила окурок на пол и потащилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119