Пришлось выбирать между сотрудничеством с ними, с одной стороны, и... сами знаете, что было – с другой.
– Сашенька, но неужели они могли вот так, запросто, вас убить? – все еще ужасалась Настасья Тимофеевна, не в силах поверить в то, что рассказывал Банда.
– Могли, Настасья Тимофеевна. Могли, – Банда замолчал, подыскивая слова, которые бы наиболее точно передали Большаковым причину именно такого его решения. – Но не только из-за страха смерти я согласился на предложение ФСБ. И не столько. Как вы знаете, с нами приехал один парень, тоже бывший офицер-"афганец", с которым мы когда-то вместе воевали. Он сейчас журналист в одном довольно большом городе и вместе со своими коллегами занялся интересным делом – темными махинациями, которые затрагивают интересы большого количества людей. Очень сильно затрагивают, поверьте.
– Ты говори, говори, мы все поймем, – подбодрил его Большаков, более чем кто-либо из присутствовавших понимавший, что такое государственные или служебные тайны.
– Так вот. Оказалось, что подобные дела волнуют и российскую службу безопасности, и они предложили мне заняться разработкой именно этого дела, заодно помогая нашему общему с Олежкой Востряковым другу. Я согласился.
– А что, ему надо было отказаться? – снова вставила Алина, но ее остановил отец:
– Подожди, дочь. Ты, Александр, хотел рассказать что-то еще? Или мне показалось?
– Да, – Банда уже давно понял, что в его быстром согласии на предложение Котлярова было и еще что-то, о чем он ранее и не подозревал. И теперь, уже успев сформулировать для себя эту причину, не посчитал нужным скрыть ее от самых близких для него людей. – Был и еще один повод пойти на работу в службу безопасности. Понимаете, единственное, чему я научился в жизни, – это служить, воевать и, как это ни страшно звучит, – убивать. Да-да! – горячо воскликнул Банда, заметив, что Настасья Тимофеевна хотела что-то возразить. – Да, к сожалению, это правда. И когда я, профессионал, занимался охраной вашей дочери, я не чувствовал удовлетворения. То есть я хочу сказать, что всегда был способен на гораздо большее, чем работа телохранителя, хотя и про этот труд не хочу сказать ничего плохого...
Банда внезапно прервался, испугавшись, что никто его не понимает, да и не хочет разбираться в его побуждениях и чувствах, но, встретившись с внимательными и участливыми взглядами своих собеседников, постарался закончить мысль, высказав ее как можно более лаконично:
– Короче, я хотел сказать, что я уже не очень молод, мне целых двадцать девять лет, почти тридцать. А кто я? Что я? Я хочу снова просить у вас руки вашей дочери и хочу при этом быть уверен, что твердо стою на ногах, понимаете?
– Да, Сашенька, мы все понимаем, и ты не сомневайся... – начала было Настасья Тимофеевна, но снова отец прервал ее, поставив в разговоре точку:
– Александр, мы действительно поняли тебя. И мы все, – он обвел взглядом свою семью, – мы все одобряем твой выбор своего собственного пути. И хочу добавить вот еще что: я всю жизнь был не только ученым, специалистом в своей области, но и военным. И как военный я скажу тебе так – твоя новая работа поможет тебе послужить Родине. А это все же, что бы ни говорили в наши смутные времена, – большая честь и великая миссия для мужчины. Единственное, о чем прошу тебя, прошу, как сына, – думай, когда выполняешь приказ. В вашей работе это особенно важно, как заповедь врачей, – главное, не навреди... Ну а теперь, я думаю, всем пора спать. Уже слишком поздно.
И, поднявшись, генерал Большаков удалился в свою комнату, оставив женщинам право разместить Банду на ночь. На его первую «официальную» ночь в квартире Большаковых...
* * *
Мать поняла дочь без слов и, постелив Банде для отвода глаз в гостиной, дала дочке вторую подушку и лукаво подмигнула:
– Иди-иди, жди своего жениха. А то я не знаю, что вы и без меня все давно успели, – подтолкнула она дочку к дверям ее комнаты.
– Мама! – вспыхнула от смущения Алина, но тут же сделала «круглые», невинно-изумленные глаза и прижалась к матери:
– Слушай, а как ты догадалась?
– Ладно, Лиса Патрикеевна, ложись спать...
* * *
Наконец-то Алина и Сашка остались одни.
Дверь в комнату Алины была закрыта, но Банда робко стоял, прислонившись к ней спиной, не решаясь ступить и шагу. Как долго он ждал этого момента, мечтая о нем бессонными ночами, страшась, что он может больше никогда не наступить.
И вот теперь этот долгожданный миг настал, они остались одни, они в полной безопасности, вокруг тишина и покой. Но куда подевалась решительность Банды? Куда испарились все те слова, которые он хотел ей сказать именно в эти минуты? Почему не слушаются руки и ноги?
Он стоял у дверей и молча смотрел на девушку.
Алина тоже была страшно смущена. Она тоже мечтала о том, чтобы оказаться наконец в объятиях своего Банды. Даже в подвале арабов, в самые страшные дни заключения, ей по ночам снился он, его широкая грудь, его ласковые руки и нежные губы. И теперь – вот он, рядом. Но почему так страшно взглянуть на него? Почему так трудно вымолвить хоть слово?
В отличие от Банды, чувства которого полностью подавили в нем способность говорить и двигаться, Алина, наоборот, развила от волнения бурную деятельность – она включила музыкальный центр, долго перебирала компакт-диски, выбирая самый созвучный тому, что творилось в ее душе.
Она задернула шторы. Она несколько раз взбила подушки. Она зачем-то навела порядок на своем туалетном столике, сгребя помаду и флакончики с лаком для ногтей в ящик. Все это она проделывала, боясь даже повернуть голову в сторону любимого.
И вдруг...
Они сами не поняли, как это произошло.
Какая-то невероятная сила бросила их в объятия друг друга. Они слились в долгом нежном поцелуе.
Поцелуе, от которого кружится голова и замирает сердце.
Постепенно их губы становились все жарче и нетерпеливее, огонь страсти вспыхнул и окатил волной их молодые разгоряченные тела.
Руки Сашки соскользнули с плеч девушки на талию, нежно сжали ее, потом опустились к бедрам и страстно охватили их. Сашка как будто заново изучал такое родное, такое до, боли знакомое девичье тело.
Алина возбужденно расстегивала рубашку на груди парня и, справившись наконец с пуговицами, жадно припала губами к теплому любимому телу, к этому восхитительному торсу, к этой могучей груди единственного в ее жизни мужчины, заснуть на которой, крепко прижавшись, – было для нее самым большим счастьем.
Но теперь ни о каком сне не могло быть и речи.
Она с жадностью истосковавшейся по ласке женщины целовала его мускулистую грудь, гладила его шею, волосы, спину.
Банда растворялся в ее ласках. Ноготки девушки нежно царапали спину, и сладостная дрожь пробегала по всему его телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Сашенька, но неужели они могли вот так, запросто, вас убить? – все еще ужасалась Настасья Тимофеевна, не в силах поверить в то, что рассказывал Банда.
– Могли, Настасья Тимофеевна. Могли, – Банда замолчал, подыскивая слова, которые бы наиболее точно передали Большаковым причину именно такого его решения. – Но не только из-за страха смерти я согласился на предложение ФСБ. И не столько. Как вы знаете, с нами приехал один парень, тоже бывший офицер-"афганец", с которым мы когда-то вместе воевали. Он сейчас журналист в одном довольно большом городе и вместе со своими коллегами занялся интересным делом – темными махинациями, которые затрагивают интересы большого количества людей. Очень сильно затрагивают, поверьте.
– Ты говори, говори, мы все поймем, – подбодрил его Большаков, более чем кто-либо из присутствовавших понимавший, что такое государственные или служебные тайны.
– Так вот. Оказалось, что подобные дела волнуют и российскую службу безопасности, и они предложили мне заняться разработкой именно этого дела, заодно помогая нашему общему с Олежкой Востряковым другу. Я согласился.
– А что, ему надо было отказаться? – снова вставила Алина, но ее остановил отец:
– Подожди, дочь. Ты, Александр, хотел рассказать что-то еще? Или мне показалось?
– Да, – Банда уже давно понял, что в его быстром согласии на предложение Котлярова было и еще что-то, о чем он ранее и не подозревал. И теперь, уже успев сформулировать для себя эту причину, не посчитал нужным скрыть ее от самых близких для него людей. – Был и еще один повод пойти на работу в службу безопасности. Понимаете, единственное, чему я научился в жизни, – это служить, воевать и, как это ни страшно звучит, – убивать. Да-да! – горячо воскликнул Банда, заметив, что Настасья Тимофеевна хотела что-то возразить. – Да, к сожалению, это правда. И когда я, профессионал, занимался охраной вашей дочери, я не чувствовал удовлетворения. То есть я хочу сказать, что всегда был способен на гораздо большее, чем работа телохранителя, хотя и про этот труд не хочу сказать ничего плохого...
Банда внезапно прервался, испугавшись, что никто его не понимает, да и не хочет разбираться в его побуждениях и чувствах, но, встретившись с внимательными и участливыми взглядами своих собеседников, постарался закончить мысль, высказав ее как можно более лаконично:
– Короче, я хотел сказать, что я уже не очень молод, мне целых двадцать девять лет, почти тридцать. А кто я? Что я? Я хочу снова просить у вас руки вашей дочери и хочу при этом быть уверен, что твердо стою на ногах, понимаете?
– Да, Сашенька, мы все понимаем, и ты не сомневайся... – начала было Настасья Тимофеевна, но снова отец прервал ее, поставив в разговоре точку:
– Александр, мы действительно поняли тебя. И мы все, – он обвел взглядом свою семью, – мы все одобряем твой выбор своего собственного пути. И хочу добавить вот еще что: я всю жизнь был не только ученым, специалистом в своей области, но и военным. И как военный я скажу тебе так – твоя новая работа поможет тебе послужить Родине. А это все же, что бы ни говорили в наши смутные времена, – большая честь и великая миссия для мужчины. Единственное, о чем прошу тебя, прошу, как сына, – думай, когда выполняешь приказ. В вашей работе это особенно важно, как заповедь врачей, – главное, не навреди... Ну а теперь, я думаю, всем пора спать. Уже слишком поздно.
И, поднявшись, генерал Большаков удалился в свою комнату, оставив женщинам право разместить Банду на ночь. На его первую «официальную» ночь в квартире Большаковых...
* * *
Мать поняла дочь без слов и, постелив Банде для отвода глаз в гостиной, дала дочке вторую подушку и лукаво подмигнула:
– Иди-иди, жди своего жениха. А то я не знаю, что вы и без меня все давно успели, – подтолкнула она дочку к дверям ее комнаты.
– Мама! – вспыхнула от смущения Алина, но тут же сделала «круглые», невинно-изумленные глаза и прижалась к матери:
– Слушай, а как ты догадалась?
– Ладно, Лиса Патрикеевна, ложись спать...
* * *
Наконец-то Алина и Сашка остались одни.
Дверь в комнату Алины была закрыта, но Банда робко стоял, прислонившись к ней спиной, не решаясь ступить и шагу. Как долго он ждал этого момента, мечтая о нем бессонными ночами, страшась, что он может больше никогда не наступить.
И вот теперь этот долгожданный миг настал, они остались одни, они в полной безопасности, вокруг тишина и покой. Но куда подевалась решительность Банды? Куда испарились все те слова, которые он хотел ей сказать именно в эти минуты? Почему не слушаются руки и ноги?
Он стоял у дверей и молча смотрел на девушку.
Алина тоже была страшно смущена. Она тоже мечтала о том, чтобы оказаться наконец в объятиях своего Банды. Даже в подвале арабов, в самые страшные дни заключения, ей по ночам снился он, его широкая грудь, его ласковые руки и нежные губы. И теперь – вот он, рядом. Но почему так страшно взглянуть на него? Почему так трудно вымолвить хоть слово?
В отличие от Банды, чувства которого полностью подавили в нем способность говорить и двигаться, Алина, наоборот, развила от волнения бурную деятельность – она включила музыкальный центр, долго перебирала компакт-диски, выбирая самый созвучный тому, что творилось в ее душе.
Она задернула шторы. Она несколько раз взбила подушки. Она зачем-то навела порядок на своем туалетном столике, сгребя помаду и флакончики с лаком для ногтей в ящик. Все это она проделывала, боясь даже повернуть голову в сторону любимого.
И вдруг...
Они сами не поняли, как это произошло.
Какая-то невероятная сила бросила их в объятия друг друга. Они слились в долгом нежном поцелуе.
Поцелуе, от которого кружится голова и замирает сердце.
Постепенно их губы становились все жарче и нетерпеливее, огонь страсти вспыхнул и окатил волной их молодые разгоряченные тела.
Руки Сашки соскользнули с плеч девушки на талию, нежно сжали ее, потом опустились к бедрам и страстно охватили их. Сашка как будто заново изучал такое родное, такое до, боли знакомое девичье тело.
Алина возбужденно расстегивала рубашку на груди парня и, справившись наконец с пуговицами, жадно припала губами к теплому любимому телу, к этому восхитительному торсу, к этой могучей груди единственного в ее жизни мужчины, заснуть на которой, крепко прижавшись, – было для нее самым большим счастьем.
Но теперь ни о каком сне не могло быть и речи.
Она с жадностью истосковавшейся по ласке женщины целовала его мускулистую грудь, гладила его шею, волосы, спину.
Банда растворялся в ее ласках. Ноготки девушки нежно царапали спину, и сладостная дрожь пробегала по всему его телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65