Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь... Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.
Я высвободил руку и кивнул Марочниковой.
- Благодарю вас, мне пора.
Она слабо кивнула в ответ, не сводя с Золотова взгляда, в котором отчетливо читалась откровенная брезгливость. Очевидно, он даже через свою толстую шкуру почувствовал этот взгляд.
Когда я вернулся к своему столику, ребята допивали кофе.
- Ну ты даешь! - встретил меня Таганцев. - Как же ты такую девушку приманил?
Мы расплатились и прошли к выходу, на улице попрощались, ребята повернули налево, а я - направо.
Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да впереди, на ярко освещенной площадке перед памятником, сидела одинокая девушка. Это оказалась Марочникова.
- Почему вы не идете домой?
- Да так как-то... Засиделась, задумалась... - В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что карандашные контуры ее глаз чуть-чуть расплылись. Плакала?
- О чем же, если не секрет?
- О жизни. У каждого своя жизнь, и каждый сам ее устраивает. Так ведь считается? - В голосе чувствовалась горечь.
Точно, плакала.
- Считается-то так, но бывает и по-другому. И вообще, пустынный сквер в вечернее время не лучшее место для подобных размышлений.
- Сейчас пойду. - Она встала и, зябко поежившись, обхватила плечи руками. - Вы не можете меня проводить?
- Увы, нет. Танца вполне достаточно.
- Достаточно? Для чего?
- Для выговора.
- Но почему? - Марочникова снова опустилась на скамейку. - Что в этом плохого?
- Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.
- Вот оно как... А посидеть со мной вы можете?
Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.
Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.
Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине - вполне.
- Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже... С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно...
- Да, я исповедник в силу профессии, - попытался я перевести разговор в шутку. - Только вот грехов не отпускаю.
- Жалко... Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?
- Как говорится, искупать вину.
- Искупать... Как она там?
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?
- Скажите, я вам нравлюсь?
- Гм... Ну...
- Я неточно выразилась, - поправилась она. - Я вообще могу кому-нибудь нравиться?
- Несомненно, и, наверное, очень многим... - Я все еще пребывал в растерянности.
- А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими. Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: "Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!" Для него главное - тряпки, деньги... Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет пятки лизать и каждое слово ловить! А мне: "Знай свое место!" Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и поэт!
- Какие стихи?
- О, там очень тонкая издевка! Мол, кто он и кто я! Если найду, дам вам почитать.
Марочникова разволновалась не на шутку, она глубоко дышала, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.
- А сам-то... Если бы вы знали, какое он ничтожество!
Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.
- Ладно, не хочу сейчас об этом говорить...
- На допросе вы были настроены по-другому. И считали Золотова "нормальным парнем".
- Ну вы же меня спрашивали об убийстве... К этому он отношения не имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же интересуют факты. И вообще, со следователем лучше не откровенничать...
- Если вы так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним... - я запнулся, подбирая слово, - дружить?
- Куда от него денешься? Он как паук - оплетает со всех сторон... Марочникова уткнулась лицом в спинку скамейки и заплакала. Плакала она тихо, но горько и безысходно...
Эти резкие смены настроения, быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нервную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий груз, который не с кем разделить.
- Ну, мне пора. - Я написал номер своего телефона, протянул листок Марочниковой и встал.
Марочникова подняла голову и смахнула слезы со щек. В глазах продолжала блестеть влага, и мне показалось, что она смотрит с некоторой укоризной. Очевидно, в ее представлении совсем не так должен вести себя мужчина в подобной ситуации.
- Знаете, как мне плохо одной... - Во взгляде теплилась надежда.
Я вспомнил разговор с Лагиным, когда он предостерегал меня от поджидающих следователя искушений.
- Я не гожусь на роль утешителя.
Искушение не овладело мною, так что даже не с чем было бороться. Слишком многое стояло между нами.
Начался мелкий дождик. В асфальте отражались уличные фонари и свет фар проезжающих автомобилей. Было свежо, даже прохладно. И я не мог надышаться чистым, без ароматов, дистиллированным воздухом умытого ночного города.
ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ
На следующий день с утра я занялся текущими делами. Напечатал обвинительное заключение по делу Криницына, подшил его, заполнил карточки статотчетности и пошел к прокурору.
Белов сидел, закопавшись в бумаги, и время от времени делал какие-то пометки большой синей ручкой.
- Дело Криницына, Павел Порфирьевич, - ответил я на его вопросительный взгляд.
- Хорошо. - Белов достал листок учета дел, находящихся в производстве следователей, и поставил птичку. - А что у вас с другими делами?
- Акименко и Годенко - почти окончено.
Белов сделал еще одну пометку.
- Дело Вершиковой, конечно, тоже окончите.
- Не уверен.
И в ответ на вопросительно выгнутую бровь я выложил прокурору все свои сомнения.
- Э, Дмитрий Арсентьевич, признаться, такого от вас не ожидал, - с укоризной проговорил он, когда я закончил.
- Чего "такого"? - не понял я.
- Такого мальчишества, даже, извините, дилетантства! "Кажется, наверное, не похоже..." Да разве это следственные категории? Вы же профессионал и должны оперировать только фактами. Фактами! Ваши внутренние сомнения к делу не приобщишь и в приговоре на них не сошлешься... - Белов говорил устало и даже несколько обиженно оттого, что ему приходится повторять банальные вещи, учить меня прописным истинам, азам следственного ремесла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Я высвободил руку и кивнул Марочниковой.
- Благодарю вас, мне пора.
Она слабо кивнула в ответ, не сводя с Золотова взгляда, в котором отчетливо читалась откровенная брезгливость. Очевидно, он даже через свою толстую шкуру почувствовал этот взгляд.
Когда я вернулся к своему столику, ребята допивали кофе.
- Ну ты даешь! - встретил меня Таганцев. - Как же ты такую девушку приманил?
Мы расплатились и прошли к выходу, на улице попрощались, ребята повернули налево, а я - направо.
Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да впереди, на ярко освещенной площадке перед памятником, сидела одинокая девушка. Это оказалась Марочникова.
- Почему вы не идете домой?
- Да так как-то... Засиделась, задумалась... - В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что карандашные контуры ее глаз чуть-чуть расплылись. Плакала?
- О чем же, если не секрет?
- О жизни. У каждого своя жизнь, и каждый сам ее устраивает. Так ведь считается? - В голосе чувствовалась горечь.
Точно, плакала.
- Считается-то так, но бывает и по-другому. И вообще, пустынный сквер в вечернее время не лучшее место для подобных размышлений.
- Сейчас пойду. - Она встала и, зябко поежившись, обхватила плечи руками. - Вы не можете меня проводить?
- Увы, нет. Танца вполне достаточно.
- Достаточно? Для чего?
- Для выговора.
- Но почему? - Марочникова снова опустилась на скамейку. - Что в этом плохого?
- Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.
- Вот оно как... А посидеть со мной вы можете?
Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.
Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.
Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине - вполне.
- Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже... С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно...
- Да, я исповедник в силу профессии, - попытался я перевести разговор в шутку. - Только вот грехов не отпускаю.
- Жалко... Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?
- Как говорится, искупать вину.
- Искупать... Как она там?
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?
- Скажите, я вам нравлюсь?
- Гм... Ну...
- Я неточно выразилась, - поправилась она. - Я вообще могу кому-нибудь нравиться?
- Несомненно, и, наверное, очень многим... - Я все еще пребывал в растерянности.
- А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими. Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: "Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!" Для него главное - тряпки, деньги... Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет пятки лизать и каждое слово ловить! А мне: "Знай свое место!" Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и поэт!
- Какие стихи?
- О, там очень тонкая издевка! Мол, кто он и кто я! Если найду, дам вам почитать.
Марочникова разволновалась не на шутку, она глубоко дышала, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.
- А сам-то... Если бы вы знали, какое он ничтожество!
Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.
- Ладно, не хочу сейчас об этом говорить...
- На допросе вы были настроены по-другому. И считали Золотова "нормальным парнем".
- Ну вы же меня спрашивали об убийстве... К этому он отношения не имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же интересуют факты. И вообще, со следователем лучше не откровенничать...
- Если вы так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним... - я запнулся, подбирая слово, - дружить?
- Куда от него денешься? Он как паук - оплетает со всех сторон... Марочникова уткнулась лицом в спинку скамейки и заплакала. Плакала она тихо, но горько и безысходно...
Эти резкие смены настроения, быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нервную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий груз, который не с кем разделить.
- Ну, мне пора. - Я написал номер своего телефона, протянул листок Марочниковой и встал.
Марочникова подняла голову и смахнула слезы со щек. В глазах продолжала блестеть влага, и мне показалось, что она смотрит с некоторой укоризной. Очевидно, в ее представлении совсем не так должен вести себя мужчина в подобной ситуации.
- Знаете, как мне плохо одной... - Во взгляде теплилась надежда.
Я вспомнил разговор с Лагиным, когда он предостерегал меня от поджидающих следователя искушений.
- Я не гожусь на роль утешителя.
Искушение не овладело мною, так что даже не с чем было бороться. Слишком многое стояло между нами.
Начался мелкий дождик. В асфальте отражались уличные фонари и свет фар проезжающих автомобилей. Было свежо, даже прохладно. И я не мог надышаться чистым, без ароматов, дистиллированным воздухом умытого ночного города.
ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ
На следующий день с утра я занялся текущими делами. Напечатал обвинительное заключение по делу Криницына, подшил его, заполнил карточки статотчетности и пошел к прокурору.
Белов сидел, закопавшись в бумаги, и время от времени делал какие-то пометки большой синей ручкой.
- Дело Криницына, Павел Порфирьевич, - ответил я на его вопросительный взгляд.
- Хорошо. - Белов достал листок учета дел, находящихся в производстве следователей, и поставил птичку. - А что у вас с другими делами?
- Акименко и Годенко - почти окончено.
Белов сделал еще одну пометку.
- Дело Вершиковой, конечно, тоже окончите.
- Не уверен.
И в ответ на вопросительно выгнутую бровь я выложил прокурору все свои сомнения.
- Э, Дмитрий Арсентьевич, признаться, такого от вас не ожидал, - с укоризной проговорил он, когда я закончил.
- Чего "такого"? - не понял я.
- Такого мальчишества, даже, извините, дилетантства! "Кажется, наверное, не похоже..." Да разве это следственные категории? Вы же профессионал и должны оперировать только фактами. Фактами! Ваши внутренние сомнения к делу не приобщишь и в приговоре на них не сошлешься... - Белов говорил устало и даже несколько обиженно оттого, что ему приходится повторять банальные вещи, учить меня прописным истинам, азам следственного ремесла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18