Айя — это Алида, которая на самом деле моя мать. В этой жизни наконец-то ей удалось сделать Талиса почти что своим сыном, если можно так выразиться. По крайней мере, она была к этому очень близка. И, вне сомнения, Тависток держал ее при себе потому, что Талис, когда умирал, все еще верил, что Алида желает ему только самого наилучшего.
Дядя Тавистока, Хьюберт — это был Хью Келлон, который в течение всех этих лет по-прежнему старался способствовать тому, чтобы мы были вместе.
Улыбаясь, я смотрела вверх, на полог постели. Дороти — это была Дария, которая по-прежнему любила слушать мои истории и по-прежнему хотела, чтобы у нее было много мужчин. Ее желание, чтобы все мужчины восхищались ею и обожали ее, исполнилось. Не было такого мужчины, который бы не обратил внимания на Дарию! Так что мы с ней в течение нескольких веков были подругами.
Потом, покривившись, я сообразила, что, хотя я никогда и не видела эту Фиону, но это, без всякого сомнения, леди Фрэнсис. Несколько сотен лет прошло, а она, конечно, все по-прежнему мечтает отнять у меня моего мужчину.
Вошла служанка и поставила поднос мне на колени. Я пристально рассматривала ее. Интересно, а ее я знала в прошлой жизни? Но, насколько я смогла определить, нет, не знала.
— Будут еще приказания, мадам? — спросила она
— Да нет, больше ничего не надо. Когда я проспала целую ночь, мне стало намного лучше. Служанка улыбнулась:
— Не ночь, а две ночи и день, вот сколько вы спали. Его светлость приказал вас не будить.
Когда служанка вышла, я набросилась на еду и съела все, что было на подносе. Но не наелась, и от голода мне захотелось съесть даже цветы, которые стояли в вазе. «Две ночи и день», — думала я, улыбаясь. Ничего удивительного, что мне кажется, будто меня сверху придавили тонной одеял.
Когда я доела, в комнату вошел мой муж. В тот момент, глядя на него, я вся задрожала от волнения, вспоминая все, что мы перенесли, чем мы были друг для друга и что он когда-то не захотел жить без меня. И я сейчас не буду жить без него.
— Рад, что вам сегодня лучше, — равнодушно произнес он.
Теперь-то я знала, какой он на самом деле, какой он внутри нежный и ранимый. «Как и сама я, — подумалось мне. — Люди вокруг думают, что я человек жесткий и циничный, но на самом деле я другая».
— Талли, — произнесла я, не подумав, и протянула ему руку. Но он ее не взял.
— Теперь вы забыли, как меня зовут.
— Нет-нет, не забыла. Просто дело в том, что…
— А в чем же дело? В том, что теперь я столько знаю?
— Тэйви, я хочу начать все сначала. Мы любим друг друга. Я же знаю, что вы меня любите. Вы меня всегда любили и всегда будете любить только меня.
В какой-то момент мне показалось, что в его глазах мелькнули слезы. Но он тотчас овладел собой.
— Да, — отрывисто сказал он. — Я вас всегда любил, но я не могу с вами… мы не можем . — Не договорив до конца, он резко повернулся и быстро вышел из комнаты.
Я осталась одна в комнате.
— Да, — сказала я вслух. — Знаю. Мы не можем. «Чтобы ты никогда не любила никого кроме меня», — вот что сказал Талис.
«Чтобы ты всегда меня любил и хотел, но никогда не имел», — вот что сказала Калли.
Как мне объяснила Нора, эти проклятия не дают мне и моей половине встретиться, из-за них мы ненавидели друг друга и не верим друг другу. И из-за того, что в начале века мы не смогли ничего решить и сделали столько ошибок, в 1994 году мы не можем встретиться вообще.
После того, что я видела в шестнадцатом веке, во времена королевы Елизаветы, после того, как я насмотрелась на то, как другие люди манипулируют Талисом и Калласандрой, я была готова все забыть и все простить.
— Здесь и сейчас я отменяю свое проклятие, — громко произнесла я, наполовину, конечно, в шутку. Но внутри у меня появилось какое-то странное чувство, будто холодок побежал под кожей. Проклятия, произнесенные всерьез — это, конечно, серьезнее, чем проклятия, отмененные в шутку.
Итак, как же мне отменить свое проклятие?
Первым моим желанием было, чтобы Нора сейчас как-нибудь оказалась здесь и я спросила бы у нее, что мне делать. Может быть, отменить проклятие можно с помощью магического кристалла, или игрушечных куколок, которые похожи на человечков. Или, может, лучше попробовать дохлых лягушек или истолченные в порошок рога единорога?
Посмеиваясь таким образом, я вдруг случайно заметила, что на подносе лежит свежая газета. Я газеты обычно не читаю, но в тот момент мой взгляд упал на дату. Восьмое июня. Я вздрогнула, как ужаленная. Сначала я сама не понимала, чего так испугалась, но потом вспомнила.
Сегодня Тависток и я умрем. Сегодня кто-то нас убьет, или мы убьем друг друга, и мое тело никогда не будет найдено.
Когда я это вспомнила, моего веселья как не бывала. Убийство — дело серьезное.
Поэтому самый первый вопрос, который следует себе задать: как мне предотвратить смерть, свою и его? А если предотвратить смерть никак нельзя, то в такой случае как мне отсюда заранее смыться?
Мне на ум пришла вещь, которую мне однажды сказала Нора: «Вы будете очень счастливы вместе. Но прежде, чем вы найдете его, вам нужно еще очень многое понять».
«Понять, — подумала я. — Что же мне такое нужно понять? Что все зависит от прошлых жизней? Или что никому на голову нельзя обрушивать проклятие, в какой бы гнев ты ни пришел?»
И вот, пока я так лежала, до меня дошло, что же я должна понять: что любовь — это самое главное в жизни. Нора была совершенно права: я хотела выйти замуж за Стивена, потому что я испытывала страх одиночества. Скоро я уже не смогу родить ребенка, думала я тогда, и решаться на замужество нужно именно сейчас… Я не любила Стивена на самом деле. Одним из доказательств этого было то, что я считала его истинным совершенством. Тависток совсем не был совершенством. На самом деле он был настолько несовершенен, насколько только можно придумать. Он был горд, тщеславен, высокомерен, дерзок и к тому же думал, что я — это продолжение его самого. Да он был попросту ужасен!
Я уткнулась лицом в ладони и принялась горько плакать. Может, он и ужасен, может, несправедлив и во всем неправ. Может, он требует от меня в тысячу раз больше, чем дает сам. Но он мой! Он мой, и больше у меня нет никого и никого никогда не будет.
«Чтобы ты не любила никого кроме меня», — сказал он, и я больше никого не любила и не полюблю.
— Нужно снять проклятия! — закричала я, обращаясь к самой себе. — Нужно их снять!
Но как? Я же ничего не знаю о том, как снимаются проклятия. Я умею только сочинять истории и развлекать людей. Ну, а если бы такое произошло в какой-нибудь истории? — спросил голос у меня внутри, и я улыбнулась. Да, если бы я это сочиняла, что бы я придумала?
Я подпрыгнула в кровати. Вот оно! Мой талант — сочинять истории, и я должна использовать этот дар, данный мне от Бога, чтобы придумать выход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Дядя Тавистока, Хьюберт — это был Хью Келлон, который в течение всех этих лет по-прежнему старался способствовать тому, чтобы мы были вместе.
Улыбаясь, я смотрела вверх, на полог постели. Дороти — это была Дария, которая по-прежнему любила слушать мои истории и по-прежнему хотела, чтобы у нее было много мужчин. Ее желание, чтобы все мужчины восхищались ею и обожали ее, исполнилось. Не было такого мужчины, который бы не обратил внимания на Дарию! Так что мы с ней в течение нескольких веков были подругами.
Потом, покривившись, я сообразила, что, хотя я никогда и не видела эту Фиону, но это, без всякого сомнения, леди Фрэнсис. Несколько сотен лет прошло, а она, конечно, все по-прежнему мечтает отнять у меня моего мужчину.
Вошла служанка и поставила поднос мне на колени. Я пристально рассматривала ее. Интересно, а ее я знала в прошлой жизни? Но, насколько я смогла определить, нет, не знала.
— Будут еще приказания, мадам? — спросила она
— Да нет, больше ничего не надо. Когда я проспала целую ночь, мне стало намного лучше. Служанка улыбнулась:
— Не ночь, а две ночи и день, вот сколько вы спали. Его светлость приказал вас не будить.
Когда служанка вышла, я набросилась на еду и съела все, что было на подносе. Но не наелась, и от голода мне захотелось съесть даже цветы, которые стояли в вазе. «Две ночи и день», — думала я, улыбаясь. Ничего удивительного, что мне кажется, будто меня сверху придавили тонной одеял.
Когда я доела, в комнату вошел мой муж. В тот момент, глядя на него, я вся задрожала от волнения, вспоминая все, что мы перенесли, чем мы были друг для друга и что он когда-то не захотел жить без меня. И я сейчас не буду жить без него.
— Рад, что вам сегодня лучше, — равнодушно произнес он.
Теперь-то я знала, какой он на самом деле, какой он внутри нежный и ранимый. «Как и сама я, — подумалось мне. — Люди вокруг думают, что я человек жесткий и циничный, но на самом деле я другая».
— Талли, — произнесла я, не подумав, и протянула ему руку. Но он ее не взял.
— Теперь вы забыли, как меня зовут.
— Нет-нет, не забыла. Просто дело в том, что…
— А в чем же дело? В том, что теперь я столько знаю?
— Тэйви, я хочу начать все сначала. Мы любим друг друга. Я же знаю, что вы меня любите. Вы меня всегда любили и всегда будете любить только меня.
В какой-то момент мне показалось, что в его глазах мелькнули слезы. Но он тотчас овладел собой.
— Да, — отрывисто сказал он. — Я вас всегда любил, но я не могу с вами… мы не можем . — Не договорив до конца, он резко повернулся и быстро вышел из комнаты.
Я осталась одна в комнате.
— Да, — сказала я вслух. — Знаю. Мы не можем. «Чтобы ты никогда не любила никого кроме меня», — вот что сказал Талис.
«Чтобы ты всегда меня любил и хотел, но никогда не имел», — вот что сказала Калли.
Как мне объяснила Нора, эти проклятия не дают мне и моей половине встретиться, из-за них мы ненавидели друг друга и не верим друг другу. И из-за того, что в начале века мы не смогли ничего решить и сделали столько ошибок, в 1994 году мы не можем встретиться вообще.
После того, что я видела в шестнадцатом веке, во времена королевы Елизаветы, после того, как я насмотрелась на то, как другие люди манипулируют Талисом и Калласандрой, я была готова все забыть и все простить.
— Здесь и сейчас я отменяю свое проклятие, — громко произнесла я, наполовину, конечно, в шутку. Но внутри у меня появилось какое-то странное чувство, будто холодок побежал под кожей. Проклятия, произнесенные всерьез — это, конечно, серьезнее, чем проклятия, отмененные в шутку.
Итак, как же мне отменить свое проклятие?
Первым моим желанием было, чтобы Нора сейчас как-нибудь оказалась здесь и я спросила бы у нее, что мне делать. Может быть, отменить проклятие можно с помощью магического кристалла, или игрушечных куколок, которые похожи на человечков. Или, может, лучше попробовать дохлых лягушек или истолченные в порошок рога единорога?
Посмеиваясь таким образом, я вдруг случайно заметила, что на подносе лежит свежая газета. Я газеты обычно не читаю, но в тот момент мой взгляд упал на дату. Восьмое июня. Я вздрогнула, как ужаленная. Сначала я сама не понимала, чего так испугалась, но потом вспомнила.
Сегодня Тависток и я умрем. Сегодня кто-то нас убьет, или мы убьем друг друга, и мое тело никогда не будет найдено.
Когда я это вспомнила, моего веселья как не бывала. Убийство — дело серьезное.
Поэтому самый первый вопрос, который следует себе задать: как мне предотвратить смерть, свою и его? А если предотвратить смерть никак нельзя, то в такой случае как мне отсюда заранее смыться?
Мне на ум пришла вещь, которую мне однажды сказала Нора: «Вы будете очень счастливы вместе. Но прежде, чем вы найдете его, вам нужно еще очень многое понять».
«Понять, — подумала я. — Что же мне такое нужно понять? Что все зависит от прошлых жизней? Или что никому на голову нельзя обрушивать проклятие, в какой бы гнев ты ни пришел?»
И вот, пока я так лежала, до меня дошло, что же я должна понять: что любовь — это самое главное в жизни. Нора была совершенно права: я хотела выйти замуж за Стивена, потому что я испытывала страх одиночества. Скоро я уже не смогу родить ребенка, думала я тогда, и решаться на замужество нужно именно сейчас… Я не любила Стивена на самом деле. Одним из доказательств этого было то, что я считала его истинным совершенством. Тависток совсем не был совершенством. На самом деле он был настолько несовершенен, насколько только можно придумать. Он был горд, тщеславен, высокомерен, дерзок и к тому же думал, что я — это продолжение его самого. Да он был попросту ужасен!
Я уткнулась лицом в ладони и принялась горько плакать. Может, он и ужасен, может, несправедлив и во всем неправ. Может, он требует от меня в тысячу раз больше, чем дает сам. Но он мой! Он мой, и больше у меня нет никого и никого никогда не будет.
«Чтобы ты не любила никого кроме меня», — сказал он, и я больше никого не любила и не полюблю.
— Нужно снять проклятия! — закричала я, обращаясь к самой себе. — Нужно их снять!
Но как? Я же ничего не знаю о том, как снимаются проклятия. Я умею только сочинять истории и развлекать людей. Ну, а если бы такое произошло в какой-нибудь истории? — спросил голос у меня внутри, и я улыбнулась. Да, если бы я это сочиняла, что бы я придумала?
Я подпрыгнула в кровати. Вот оно! Мой талант — сочинять истории, и я должна использовать этот дар, данный мне от Бога, чтобы придумать выход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129