Аннеке же даже не взглянула в мою сторону, но лицо ее горело.
При виде мистера Вордена мэр был крайне удивлен. Он ожидал увидеть знакомое лицо какого-нибудь шутника, переодетого для случая, а вместо того здесь стоял незнакомый господин почтенной наружности, несомненно духовное лицо.
— Здесь, верно, какое-нибудь недоразумение, — сказал мэр. — С какой стати побеспокоили этих господ наравне с Тен-Эйком? — спросил он у констебля.
— Мне было приказано пригласить сюда и сообщников мистера Гурта! Так вот они!
— Послушайте, Гурт, скажите же мне, кто эти господа, которых я имею честь видеть у себя?
— Я давно сказал бы вам это, господин мэр, если бы нас не ввел констебль, а в таких случаях я все представления предоставляю делать ему!
Как я мог заметить, мэр с трудом сдерживал смех: очевидно, мы очутились не в руках строгого судьи, а в гостях у милейшего человека.
— Этот уважаемый священник только что прибыл из Англии и на следующий день будет говорить проповедь в церкви Святого Петра для поучения всех нас, не исключая и мисс Мэри Уаллас, если она соблаговолит прийти послушать его, по свойственной ей доброте и снисходительности.
Взглянув на Мэри, я увидел, что она скорее была огорчена случившимся, чем возмущена поведением Гурта. Аннеке же была, видимо, шокирована откровенностью и нескромностью Гурта, который так явно афишировал свои чувства к ее подруге.
— Прекрасно, — сказал мэр, — я весьма рад видеть вас у себя, ваше преподобие!
— А этот молодой человек — мистер Корнелиус Литльпэдж из Сатанстое в Вест-Честере!
Мэр любезно поклонился, но, видимо, не знал, что ему теперь делать с нами. Что молодые шалуны крали у соседей птицу и свиней и затем устраивали себе грандиозный ужин, это было дело довольно обычное; что две группы таких шалунов похищали одни у других такой ужин, который иногда успевал несколько раз перейти из рук в руки, прежде чем бывал съеден, тоже случалось нередко; но до сего дня еще никому не приходило в голову дерзнуть похитить ужин из кухни мэра.
В первый момент возмущения этим поступком мистер Кюйлер послал за констеблем, но затем одумался и при виде замешанных в это глупое дело двух посторонних, из которых одно было духовное лицо, решил сменить гнев на милость.
— Идите себе с Богом, Ханс, — сказал он, обращаясь к констеблю, — когда мне понадобятся ваши услуги, я пошлю за вами. — А вам, господа, я хочу доказать, что старый Петер Кюйлер умеет угостить своих гостей даже вопреки столь опасному соседству, как соседство шалуна Гурта Тен-Эйка. Мисс Уаллас, позвольте мне предложить вам руку! Мистер Ворден, вероятно, не откажется повести мою жену к ужину, и остальные господа последуют нашему примеру.
Гурт поспешил предложить руку одной из дочерей хозяина дома, сын мистера Кюйлера повел Аннеке к ужину, а я должен был удовольствоваться оставшейся барышней, кажется, также родственницей хозяев.
Надо отдать справедливость — наспех собранный ужин был превосходен и, пожалуй, не уступал первому. Хозяин дома всячески старался доказать нам, что мы все прощены и что теперь мы у него желанные гости. Мы старались помочь ему в этом со своей стороны, хотя я не могу сказать, что чувствовал себя вполне хорошо.
Мистер Кюйлер, желая показать, что он смотрит на всю эту проделку как на шутку, от души смеялся и подтрунивал над случившимся. Мистер Ворден очень мило отшучивался, и мэр был им совершенно очарован.
Видя, что Гурт не совсем в своей тарелке, мэр, желая выказать ему свое расположение, сказал:
— Гурт, налейте себе вина и чокнитесь со мной или же выпейте его за здоровье одной из присутствующих дам!
— Я уже пил, мэр, за здоровье одной из них сегодня, но за ваше я выпью с удовольствием. Но прежде я должен признаться, что мне весьма совестно за мою глупую проделку. В оправдание могу сказать только то, что вам известно, какие мы бесшабашные головы: все мы — молодые альбанийцы, и как только задето наше самолюбие и нам необходим ужин…
— То в таком случае, что же делают? Расскажите нам, мой милый, это может нам пригодиться! Впрочем, теперь я знаю: его добывают у соседей. Но скажите, почему у вас явился столь внезапный аппетит на стряпню моей кухарки? Разве кухарка Ван Брюнта не могла приготовить ужин вам?
— Она не только могла, но и приготовила нам прекрасный ужин, но он внезапно исчез бесследно, и мне неизвестно даже, как и кем он похищен. Откровенно говоря, у нас не оставалось иного выбора, кроме вашего ужина. У нас были приглашенные, вот эти господа, и нам нечего было предложить им. Мы их звали на ужин, а ужина не было. На беду, один из наших негров проходил мимо вашей кухни, почуял чудесный запах и сообщил мне об этом. И вот под влиянием излишнего стремления к гостеприимству я и решился лишить вас ужина.
— А, так это под влиянием духа гостеприимства вы отправляете ваших гостей зарабатывать себе ужин наставительными проповедями, а сами опорожняете чужие кастрюли!
— Опорожнять кастрюли нам не пришлось, все кушанья уже были выложены на блюда, и мы забрали блюда вместе с кушаньем. Эти же господа были мною введены в заблуждение, чтобы не сказать, обмануты, как и ваша Доротея. Я их уверил, что мы отбираем отнятый у нас наш же ужин, а что в этом доме живете вы, этого они тоже не знали. Я никак не могу допустить, чтобы ни в чем не повинные люди были замешаны там, где только один виновный.
После этого чистосердечного признания липа всех присутствующих разом прояснились. Аннеке испытующе взглянула на Гурта, желая убедиться, что он говорит правду, и после того лицо ее осветилось обычной милой улыбкой, и она, обратившись ко мне, осведомилась о здоровье моей матушки. Мы сидели как раз друг против друга, так что разговаривать нам было удобно; кроме того, все перекидывались шутками, и в столовой было весьма шумно.
— Здесь в Альбани совершенно иные обычаи, чем у нас в Нью-Йорке, как вы успели убедиться, — сказала она.
— Не знаю, на что вы намекаете, на утреннее происшествие или на вечернее? — отвечал я.
— На то и на другое, если хотите, — улыбаясь отозвалась Аннеке, — эти обычаи одинаково странны для нас.
— Поверьте, мисс Мордаунт, я весьма огорчен всем случившимся, — сказал я.
— Ну, мы поговорим об этом в другой раз, — улыбнулась Аннеке, и так как все встали из-за стола, то встала и она.
Поблагодарив хозяина, все стали прощаться, потому что было уже поздно. Прощаясь со мной, Герман Мордаунт пригласил меня к завтраку на следующее утро, к девяти часам, и поручил мне передать его приглашение Дирку.
Когда мы вышли на улицу и вдвоем с мистером Ворденом направились к нашей гостинице, последний сказал мне:
— А знаешь ли, Корни, я боюсь, что новый приятель, пожалуй, окончательно скомпрометирует нас.
— Но мне казалось, что вы им очарованы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
При виде мистера Вордена мэр был крайне удивлен. Он ожидал увидеть знакомое лицо какого-нибудь шутника, переодетого для случая, а вместо того здесь стоял незнакомый господин почтенной наружности, несомненно духовное лицо.
— Здесь, верно, какое-нибудь недоразумение, — сказал мэр. — С какой стати побеспокоили этих господ наравне с Тен-Эйком? — спросил он у констебля.
— Мне было приказано пригласить сюда и сообщников мистера Гурта! Так вот они!
— Послушайте, Гурт, скажите же мне, кто эти господа, которых я имею честь видеть у себя?
— Я давно сказал бы вам это, господин мэр, если бы нас не ввел констебль, а в таких случаях я все представления предоставляю делать ему!
Как я мог заметить, мэр с трудом сдерживал смех: очевидно, мы очутились не в руках строгого судьи, а в гостях у милейшего человека.
— Этот уважаемый священник только что прибыл из Англии и на следующий день будет говорить проповедь в церкви Святого Петра для поучения всех нас, не исключая и мисс Мэри Уаллас, если она соблаговолит прийти послушать его, по свойственной ей доброте и снисходительности.
Взглянув на Мэри, я увидел, что она скорее была огорчена случившимся, чем возмущена поведением Гурта. Аннеке же была, видимо, шокирована откровенностью и нескромностью Гурта, который так явно афишировал свои чувства к ее подруге.
— Прекрасно, — сказал мэр, — я весьма рад видеть вас у себя, ваше преподобие!
— А этот молодой человек — мистер Корнелиус Литльпэдж из Сатанстое в Вест-Честере!
Мэр любезно поклонился, но, видимо, не знал, что ему теперь делать с нами. Что молодые шалуны крали у соседей птицу и свиней и затем устраивали себе грандиозный ужин, это было дело довольно обычное; что две группы таких шалунов похищали одни у других такой ужин, который иногда успевал несколько раз перейти из рук в руки, прежде чем бывал съеден, тоже случалось нередко; но до сего дня еще никому не приходило в голову дерзнуть похитить ужин из кухни мэра.
В первый момент возмущения этим поступком мистер Кюйлер послал за констеблем, но затем одумался и при виде замешанных в это глупое дело двух посторонних, из которых одно было духовное лицо, решил сменить гнев на милость.
— Идите себе с Богом, Ханс, — сказал он, обращаясь к констеблю, — когда мне понадобятся ваши услуги, я пошлю за вами. — А вам, господа, я хочу доказать, что старый Петер Кюйлер умеет угостить своих гостей даже вопреки столь опасному соседству, как соседство шалуна Гурта Тен-Эйка. Мисс Уаллас, позвольте мне предложить вам руку! Мистер Ворден, вероятно, не откажется повести мою жену к ужину, и остальные господа последуют нашему примеру.
Гурт поспешил предложить руку одной из дочерей хозяина дома, сын мистера Кюйлера повел Аннеке к ужину, а я должен был удовольствоваться оставшейся барышней, кажется, также родственницей хозяев.
Надо отдать справедливость — наспех собранный ужин был превосходен и, пожалуй, не уступал первому. Хозяин дома всячески старался доказать нам, что мы все прощены и что теперь мы у него желанные гости. Мы старались помочь ему в этом со своей стороны, хотя я не могу сказать, что чувствовал себя вполне хорошо.
Мистер Кюйлер, желая показать, что он смотрит на всю эту проделку как на шутку, от души смеялся и подтрунивал над случившимся. Мистер Ворден очень мило отшучивался, и мэр был им совершенно очарован.
Видя, что Гурт не совсем в своей тарелке, мэр, желая выказать ему свое расположение, сказал:
— Гурт, налейте себе вина и чокнитесь со мной или же выпейте его за здоровье одной из присутствующих дам!
— Я уже пил, мэр, за здоровье одной из них сегодня, но за ваше я выпью с удовольствием. Но прежде я должен признаться, что мне весьма совестно за мою глупую проделку. В оправдание могу сказать только то, что вам известно, какие мы бесшабашные головы: все мы — молодые альбанийцы, и как только задето наше самолюбие и нам необходим ужин…
— То в таком случае, что же делают? Расскажите нам, мой милый, это может нам пригодиться! Впрочем, теперь я знаю: его добывают у соседей. Но скажите, почему у вас явился столь внезапный аппетит на стряпню моей кухарки? Разве кухарка Ван Брюнта не могла приготовить ужин вам?
— Она не только могла, но и приготовила нам прекрасный ужин, но он внезапно исчез бесследно, и мне неизвестно даже, как и кем он похищен. Откровенно говоря, у нас не оставалось иного выбора, кроме вашего ужина. У нас были приглашенные, вот эти господа, и нам нечего было предложить им. Мы их звали на ужин, а ужина не было. На беду, один из наших негров проходил мимо вашей кухни, почуял чудесный запах и сообщил мне об этом. И вот под влиянием излишнего стремления к гостеприимству я и решился лишить вас ужина.
— А, так это под влиянием духа гостеприимства вы отправляете ваших гостей зарабатывать себе ужин наставительными проповедями, а сами опорожняете чужие кастрюли!
— Опорожнять кастрюли нам не пришлось, все кушанья уже были выложены на блюда, и мы забрали блюда вместе с кушаньем. Эти же господа были мною введены в заблуждение, чтобы не сказать, обмануты, как и ваша Доротея. Я их уверил, что мы отбираем отнятый у нас наш же ужин, а что в этом доме живете вы, этого они тоже не знали. Я никак не могу допустить, чтобы ни в чем не повинные люди были замешаны там, где только один виновный.
После этого чистосердечного признания липа всех присутствующих разом прояснились. Аннеке испытующе взглянула на Гурта, желая убедиться, что он говорит правду, и после того лицо ее осветилось обычной милой улыбкой, и она, обратившись ко мне, осведомилась о здоровье моей матушки. Мы сидели как раз друг против друга, так что разговаривать нам было удобно; кроме того, все перекидывались шутками, и в столовой было весьма шумно.
— Здесь в Альбани совершенно иные обычаи, чем у нас в Нью-Йорке, как вы успели убедиться, — сказала она.
— Не знаю, на что вы намекаете, на утреннее происшествие или на вечернее? — отвечал я.
— На то и на другое, если хотите, — улыбаясь отозвалась Аннеке, — эти обычаи одинаково странны для нас.
— Поверьте, мисс Мордаунт, я весьма огорчен всем случившимся, — сказал я.
— Ну, мы поговорим об этом в другой раз, — улыбнулась Аннеке, и так как все встали из-за стола, то встала и она.
Поблагодарив хозяина, все стали прощаться, потому что было уже поздно. Прощаясь со мной, Герман Мордаунт пригласил меня к завтраку на следующее утро, к девяти часам, и поручил мне передать его приглашение Дирку.
Когда мы вышли на улицу и вдвоем с мистером Ворденом направились к нашей гостинице, последний сказал мне:
— А знаешь ли, Корни, я боюсь, что новый приятель, пожалуй, окончательно скомпрометирует нас.
— Но мне казалось, что вы им очарованы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66