Она, видимо, хотела укрепить в себе чувство контакта со всей планетой, которая продолжала вращаться, даже выходя из-под контроля Слуки. — Если Феникс, или как там его еще кличут, есть на карте, то этого мне за глаза хватит
— Он там есть, можешь не сомневаться, — буркнула Паскаль. Ее палец пополз по району взрыва вверх и остановился на крошечной нумерованной точке в пустынных и безлюдных предгорных районах. — Это единственный поселок в интересующих нас местах. И вообще — единственный в северных широтах. А кроме того, он называется Феникс.
— А что о нем еще известно?
Адъютант Слуки, низенький человечек с маленькими набриолиненными усиками и козлиной бородкой, что-то тихо сказал своему компьютеру, видимо, приказав карте дать еще какую-то информацию. На экране появилось несколько значков возле общей таблицы.
— Не так уж много. Просто несколько многосемейных бараков, соединенных трубопроводами. Подземные мастерские. Никаких путей сообщения, хотя маленькая посадочная площадка есть.
— Население?
— Трудно назвать населением, — произнес адъютант. — Около сотни или что-то в этом роде. Всего восемнадцать жилых помещений для семей. Большая часть жителей — выходцы из Кювье. — Он пожал плечами. — Фактически если она и впрямь думала ударить по колонии, то мы отделались легким испугом. Сотня человек или около того… что ж… это трагедия. Но я удивлен, почему она не ударила по более крупной цели. Ведь никто из нас даже не знал о существовании этого поселения. И вдруг выбирается такая точка — почти ничего не значащая… Вам это не кажется странным?
— Дивное в своей абсурдности рассуждение, — отозвался Силвест, против желания кивая головой.
— Что?
— Я говорю о человеческой способности горевать. Она не дает возможности ощутить должную эмоциональную реакцию, если число мертвых достигает лишь нескольких десятков человек. В таком случае сострадание не просто выравнивается: оно исчезает, оно падает до нуля. Согласитесь, это так. Никто из нас не сожалеет об этих людях. — Силвест поглядел на карту. Он думал, каково это было для тех людей, когда они услышали о тех нескольких секундах жизни, которые им отвела Вольева. Он думал, были ли среди них такие, которые бежали из своих домов, чтобы увидеть небо и на несколько долей секунды ускорить грядущую аннигиляцию. — Но я знаю одно: теперь у нас есть все доказательства, что эта женщина держит слово. А это значит, что вы должны отпустить меня к ним.
— Мне не хочется терять вас, — сказала Слука. — Но, кажется, у меня нет выбора. Вы, конечно, захотите связаться с ними?
— Разумеется, — ответил Силвест — И, конечно, со мной уйдет и Паскаль. Но есть еще кое-что, что вы должны сделать для меня до ухода.
— Услуга? — В голосе Слуки звучала слабая насмешка, как будто это было нечто, чего она от него никак не ожидала. — Так что же я могу сделать для вас теперь, когда мы стали добрыми друзьями?
Силвест усмехнулся.
— Фактически ее будете оказывать не вы, а доктор Фолкэндер. Дело касается моих глаз.
Со своего наблюдательного пункта — плавающего в воздухе и подвешенного на кронштейнах кресла — Триумвир Вольева рассматривала результаты своей работы на лежащей у нее под ногами планете. Эта работа очень четко и во всех деталях отражалась на проекционном голографическом дисплее капитанской рубки. Последние десять часов она наблюдала преимущественно рану на теле Ресургема, которая распространяла свои темные циклопические отростки от центра к периферии. Это служило доказательством, что погода в том регионе, как и на всей планете, получила толчок к формированию нового и опасного равновесия. Согласно собранным местным данным, колонисты называли подобное состояние атмосферы «бритвенными» бурями по причине «бреющего» эффекта пыли и песка, переносимого сильными ветрами. На это было интересно смотреть, как смотрят на вскрытие неизвестного вида животных. Хотя у Вольевой и был больший опыт знакомства с чужими планетами, чем у других членов команды, все же существовали вещи, которые ее удивляли и тревожили на этих мирах. Тревожило, например, то, что простая дыра, проделанная в литосфере Ресургема, оказала столь сильный эффект не только в непосредственной близости от места, которое атаковала Вольева, но и в тысячах километрах от него. Она прекрасно понимала, что в конце концов на планете не останется ни одной точки, которая во вполне измеряемых масштабах не будет затронута ее действиями, пыль, которую она подняла в атмосферу, рано или поздно сядет. Мелкие, черные, слегка радиоактивные пылинки распределятся относительно равномерно по всей планете.
В районах с умеренным климатом они будут смыты в связи с изменением колонистами погодных условий, если их работа в этом направлении будет продолжена. Но в арктических районах, где дождей не бывает, мелкая пыль будет лежать многие столетия, никем не тревожимая. Потом ее перекроют другие отложения, и она станет частью геологической истории планеты. Возможно, думала Вольева, через несколько миллионов лет на Ресургем прибудут другие существа, обладающие чем-то вроде человеческого любопытства. Они захотят узнать историю планеты и в процессе ее изучения возьмут пробы коры литосферы, что уведет их в далекое прошлое. Безусловно, слои ископаемой пыли будут не единственной тайной, с которой они столкнутся, но они наверняка задумаются над ней, хотя, может быть, и мимолетно. Вольева не сомневалась, что будущие исследователи придут к совершенно неверным выводам в отношении происхождения этой пыли. Им и в голову не придет, что этот слой — результат акта сознательного воздействия… Вольева проспала лишь несколько часов из минувших тридцати, но ее нервная энергия казалась неистощимой. Конечно, в ближайшем будущем ей придется за это расплатиться, но сейчас она чувствовала себя так, будто несется во весь опор, наполненная неизбывной силой. Но даже и при этом она не сразу вернулась из глубин напряженного внимания, когда Хегази придвинул к ней свой стул.
— Что случилось?
— Я получил кое-что, что может быть связано с нашим парнем.
— С Силвестом?
— Или с кем-то, кто выдает себя за него. — Триумвир впал в одно из своих состояний, которые, по мнению Вольевой, означали, что он вступает в полный душевный контакт с кораблем. — Не могу проследить линию связи, которой он пользуется. Она идет через Кювье, но готов держать пари, что физически он там отсутствует.
— Что же он говорит?
— Просит выйти на связь с ним. Бубнит одно и то же.
Хоури слышала чьи-то шаги, хлюпающие по полуторадюймовому слою слизи, которая затопила весь капитанский уровень.
У нее не было никакого рационального ответа на вопрос, зачем она сюда спустилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
— Он там есть, можешь не сомневаться, — буркнула Паскаль. Ее палец пополз по району взрыва вверх и остановился на крошечной нумерованной точке в пустынных и безлюдных предгорных районах. — Это единственный поселок в интересующих нас местах. И вообще — единственный в северных широтах. А кроме того, он называется Феникс.
— А что о нем еще известно?
Адъютант Слуки, низенький человечек с маленькими набриолиненными усиками и козлиной бородкой, что-то тихо сказал своему компьютеру, видимо, приказав карте дать еще какую-то информацию. На экране появилось несколько значков возле общей таблицы.
— Не так уж много. Просто несколько многосемейных бараков, соединенных трубопроводами. Подземные мастерские. Никаких путей сообщения, хотя маленькая посадочная площадка есть.
— Население?
— Трудно назвать населением, — произнес адъютант. — Около сотни или что-то в этом роде. Всего восемнадцать жилых помещений для семей. Большая часть жителей — выходцы из Кювье. — Он пожал плечами. — Фактически если она и впрямь думала ударить по колонии, то мы отделались легким испугом. Сотня человек или около того… что ж… это трагедия. Но я удивлен, почему она не ударила по более крупной цели. Ведь никто из нас даже не знал о существовании этого поселения. И вдруг выбирается такая точка — почти ничего не значащая… Вам это не кажется странным?
— Дивное в своей абсурдности рассуждение, — отозвался Силвест, против желания кивая головой.
— Что?
— Я говорю о человеческой способности горевать. Она не дает возможности ощутить должную эмоциональную реакцию, если число мертвых достигает лишь нескольких десятков человек. В таком случае сострадание не просто выравнивается: оно исчезает, оно падает до нуля. Согласитесь, это так. Никто из нас не сожалеет об этих людях. — Силвест поглядел на карту. Он думал, каково это было для тех людей, когда они услышали о тех нескольких секундах жизни, которые им отвела Вольева. Он думал, были ли среди них такие, которые бежали из своих домов, чтобы увидеть небо и на несколько долей секунды ускорить грядущую аннигиляцию. — Но я знаю одно: теперь у нас есть все доказательства, что эта женщина держит слово. А это значит, что вы должны отпустить меня к ним.
— Мне не хочется терять вас, — сказала Слука. — Но, кажется, у меня нет выбора. Вы, конечно, захотите связаться с ними?
— Разумеется, — ответил Силвест — И, конечно, со мной уйдет и Паскаль. Но есть еще кое-что, что вы должны сделать для меня до ухода.
— Услуга? — В голосе Слуки звучала слабая насмешка, как будто это было нечто, чего она от него никак не ожидала. — Так что же я могу сделать для вас теперь, когда мы стали добрыми друзьями?
Силвест усмехнулся.
— Фактически ее будете оказывать не вы, а доктор Фолкэндер. Дело касается моих глаз.
Со своего наблюдательного пункта — плавающего в воздухе и подвешенного на кронштейнах кресла — Триумвир Вольева рассматривала результаты своей работы на лежащей у нее под ногами планете. Эта работа очень четко и во всех деталях отражалась на проекционном голографическом дисплее капитанской рубки. Последние десять часов она наблюдала преимущественно рану на теле Ресургема, которая распространяла свои темные циклопические отростки от центра к периферии. Это служило доказательством, что погода в том регионе, как и на всей планете, получила толчок к формированию нового и опасного равновесия. Согласно собранным местным данным, колонисты называли подобное состояние атмосферы «бритвенными» бурями по причине «бреющего» эффекта пыли и песка, переносимого сильными ветрами. На это было интересно смотреть, как смотрят на вскрытие неизвестного вида животных. Хотя у Вольевой и был больший опыт знакомства с чужими планетами, чем у других членов команды, все же существовали вещи, которые ее удивляли и тревожили на этих мирах. Тревожило, например, то, что простая дыра, проделанная в литосфере Ресургема, оказала столь сильный эффект не только в непосредственной близости от места, которое атаковала Вольева, но и в тысячах километрах от него. Она прекрасно понимала, что в конце концов на планете не останется ни одной точки, которая во вполне измеряемых масштабах не будет затронута ее действиями, пыль, которую она подняла в атмосферу, рано или поздно сядет. Мелкие, черные, слегка радиоактивные пылинки распределятся относительно равномерно по всей планете.
В районах с умеренным климатом они будут смыты в связи с изменением колонистами погодных условий, если их работа в этом направлении будет продолжена. Но в арктических районах, где дождей не бывает, мелкая пыль будет лежать многие столетия, никем не тревожимая. Потом ее перекроют другие отложения, и она станет частью геологической истории планеты. Возможно, думала Вольева, через несколько миллионов лет на Ресургем прибудут другие существа, обладающие чем-то вроде человеческого любопытства. Они захотят узнать историю планеты и в процессе ее изучения возьмут пробы коры литосферы, что уведет их в далекое прошлое. Безусловно, слои ископаемой пыли будут не единственной тайной, с которой они столкнутся, но они наверняка задумаются над ней, хотя, может быть, и мимолетно. Вольева не сомневалась, что будущие исследователи придут к совершенно неверным выводам в отношении происхождения этой пыли. Им и в голову не придет, что этот слой — результат акта сознательного воздействия… Вольева проспала лишь несколько часов из минувших тридцати, но ее нервная энергия казалась неистощимой. Конечно, в ближайшем будущем ей придется за это расплатиться, но сейчас она чувствовала себя так, будто несется во весь опор, наполненная неизбывной силой. Но даже и при этом она не сразу вернулась из глубин напряженного внимания, когда Хегази придвинул к ней свой стул.
— Что случилось?
— Я получил кое-что, что может быть связано с нашим парнем.
— С Силвестом?
— Или с кем-то, кто выдает себя за него. — Триумвир впал в одно из своих состояний, которые, по мнению Вольевой, означали, что он вступает в полный душевный контакт с кораблем. — Не могу проследить линию связи, которой он пользуется. Она идет через Кювье, но готов держать пари, что физически он там отсутствует.
— Что же он говорит?
— Просит выйти на связь с ним. Бубнит одно и то же.
Хоури слышала чьи-то шаги, хлюпающие по полуторадюймовому слою слизи, которая затопила весь капитанский уровень.
У нее не было никакого рационального ответа на вопрос, зачем она сюда спустилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197