Уже солнце стало клониться к горизонту, когда мы наконец затряслись по полному бездорожью, подпрыгивая в кузове как на взбесившемся мустанге. А что было с нашей установкой!
Вспомнить страшно, да делать нечего, возвращаться поздно, а Миша все гнал и гнал по степи, словно бревна вез, а не полный кузов молодых гениев.
Ну ничего, кое-как доехали, вывалились со стонами на колючую траву и только хотели было отлежаться, как Миша взял нас в оборот. Уж очень ему хотелось посмотреть, как мы будем татарина из хронотрещины вытаскивать, да еще и поспеть с соответствующими подробностями на свадьбу. Не без труда привел он нас в чувство, угостил самых хилых припрятанной под сиденьем в машине водкой, таскал все на себе как лошадь и даже пел казачьи песни - словом, создавал рабочую обстановку. Собрали мы наш гроб за рекордный срок - всего за два часа, осталось только синхронизировать каналы. Миша между тем аж подпрыгивал от нетерпения, Владимиров старательно прилаживает на макушку шляпу, Эдик с Никитой возятся с фотовспышкой, а каналы, как назло, не налаживаются. Занимался этим почетным делом, как вы, наверное, уже догадались, некто Литвинов. Ну и ругали меня тогда! Все спешат, надрываются, а я, растяпа, никак не могу одновременно привести до красных делений на шкалах стрелки всех четырех индикаторов фаз. То ли укачало меня в дороге прилично, то ли водка подействовала на пустой желудок, только не получается, хоть убей! Но, между прочим, помочь мне никто не рвался, дело это нервное, а я специально у жены вязать научился, словом, редкий был специалист. Наконец Миша выдохся меня подбадривать, плюнул и полез в машину. И тут все отчетливо услышали, как из кармана его брюк вывалилась на землю связка ключей - звякнула она так очень выразительно. Все, конечно, заорали. Мишка выругался, вылез из машины и стал ползать по земле. Но ключей почему-то не нашел, хотя был трезв как стеклышко, да и не стемнело еще, только-только смеркаться начинало. Ползал он так потешно, что даже я бросил осточертевшие верньеры и стал его подбадривать криками: «Давай, давай!» Ну, смотрим, обалдел человек, ключи найти не может, стали помогать. Все штаны на коленях вытерли - нет ключей! Скоро мы сдались, хотели было отдохнуть, а Мишка стонет - на свадьбу опаздывает, а пешком, между прочим, километров десять топать. Тут Генка Владимиров вытер пот с благородного кандидатского лба и закричал: «Эврика!»
- Хронотрещина! - благоговейно выдохнул Корин.
- Да, но об этом мы не сразу догадались. Сначала заставили Мишку вывернуть карманы и, как прозорливо предсказал Владимиров, обнаружили там приличную дыру. Но ключей нигде не было, и волей-неволей пришлось подумать о трещине. Взял меня тогда шофер очень вежливо за бока и повел без лишних слов к хроноизлучателю - мол, спасай. Ну, я и взялся, уже не спеша, с чувством ответственности, и начал старательно елозить белым лучом по вытоптанной траве. И вот тогда я впервые понял, что такое синхронизация…
- Нашли ключи-то? - не выдержав, спросил Корин.
- Да как сказать… С одной стороны, вроде бы нашли. Когда я с синхронизацией совладал, слышу - все аж ахнули. Есть ключи! Лежат как миленькие на ровном месте около самой кабины и ехидно поблескивают. Еле Мишку удержали, а то так бы и кинулся под луч. Только вот в чем штука - то ли у меня руки дрожали, то ли синхронизация каналов все время сбивалась, но едва я выключу хронополе, как от ключей и следа не остается. До сих пор вижу эту сцену: сидят трое будущих светил физики на земле кружком, чтобы, значит, под луч не попасть, и держат шофера Мишу под микитки, а ключи с нами в прятки играют. Чуть я поле сниму, все четверо, как по команде, бросаются в центр круга, а там, ясно, опять ничего нет… Маялись все страшно, а обо мне уж и говорить нечего.
Однако не сладили все-таки с Мишкой. Когда в шестой раз ключи опять из небытия вынырнули, он закричал, расшвырял ребят, схватил ключики - только мы его и видели. Как с ним ничего не случилось, до сих пор не пойму…
- Здорово, - сказал Корин с завистью. - Пойду я тоже в спасатели, Григорий Львович, сил моих нет сидеть в лабораториях или, еще хуже, корпеть над дурацкими чертежами. Живое дело куда интереснее, правда?
- Да… - с сомнением протянул Литвинов, поглядев на часы. - Практика так практика. Кстати, Игорь, не откажите в любезности, поднимитесь в башню - скоро будет вечерняя оперативка, ну так скажите Рюмину, что я вас уполномочил, и послушайте, что старики наговорят. И еще… - Он заколебался на секунду, но твердо сказал: - Может, все-таки попробуете без меня отладить синхронизацию?..
Когда Корин ушел, Литвинов, кряхтя, вылез из кресла и, спотыкаясь в темноте, стал искать свою сумку с пледом. Хорошо еще, что догадливый робот включил осветительный фонарь, и с его помощью Литвинову удалось не раздавить многострадальный старый термос с горячим кофе, который на этот раз почему-то стоял рядом с креслом. Наконец он вновь уселся с блаженным вздохом, включил электрообогрев пледа и подумал, что все-таки день прошел не зря. А это не так уж часто бывает, чтобы не зря. Если бы кто-нибудь подсчитал, сколько времени только они со Стельмахом убили в разнокалиберных комиссиях и комитетах, разоблачая очередного чудо-медиума, якобы контактировавшего с духом своей прабабушки посредством некоего хроноизлучения селезенки…
В последнее время Литвинову как-то особенно приятно стало общаться с молодежью, и не случайно, наверное, догадливый Герман Матвеевич дал ему такого отличного парня. «Должно быть, начинаю стареть, - подумал он, - раньше мне всегда было интереснее со сверстниками, даже в мое недолгое учительствование в Институте Времени, когда милые второкурсницы прямо на лекциях забрасывали меня интимными записочками… Ну что ж, видно, и в моей жизни после прилива наступает отлив, не это страшно, а страшно то, что он оставляет на берегу памяти. Следы, много следов рано ушедших друзей, обломки несбывшихся надежд.
Все лучшие годы, ты, Григорий Литвинов, прожил, не думая об отливе, не готовя тылы на случай отступления, и, может, сделал трагическую ошибку. Наташа никогда об этом не вспоминает, но я же вижу, как тают от боли ее добрые глаза, когда она смотрит тайком на портрет Павла… Могли я тогда, в страшном четырнадцатом, сберечь единственного сына, послав в это дьявольское ущелье в Альпах кого-нибудь другого? И Павел остался бы жив, а погиб кто-нибудь другой, скажем, белозубый Арсен или горбоносый альпинист Жак Ферарье… Нет, сам Павел никогда бы мне не простил их гибели. Справиться мог только он, как самый опытный и выдержанный спасатель, да и разве, уходя в то дождливое утро, он думал о смерти? И остались от моего мальчика только следы на нашем с Наташей берегу, да еще, может быть, помнят его те туристы из Милана, которых он спас в тот кошмарный день…»
Литвинов заставил себя выпить несколько глотков обжигающего кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Вспомнить страшно, да делать нечего, возвращаться поздно, а Миша все гнал и гнал по степи, словно бревна вез, а не полный кузов молодых гениев.
Ну ничего, кое-как доехали, вывалились со стонами на колючую траву и только хотели было отлежаться, как Миша взял нас в оборот. Уж очень ему хотелось посмотреть, как мы будем татарина из хронотрещины вытаскивать, да еще и поспеть с соответствующими подробностями на свадьбу. Не без труда привел он нас в чувство, угостил самых хилых припрятанной под сиденьем в машине водкой, таскал все на себе как лошадь и даже пел казачьи песни - словом, создавал рабочую обстановку. Собрали мы наш гроб за рекордный срок - всего за два часа, осталось только синхронизировать каналы. Миша между тем аж подпрыгивал от нетерпения, Владимиров старательно прилаживает на макушку шляпу, Эдик с Никитой возятся с фотовспышкой, а каналы, как назло, не налаживаются. Занимался этим почетным делом, как вы, наверное, уже догадались, некто Литвинов. Ну и ругали меня тогда! Все спешат, надрываются, а я, растяпа, никак не могу одновременно привести до красных делений на шкалах стрелки всех четырех индикаторов фаз. То ли укачало меня в дороге прилично, то ли водка подействовала на пустой желудок, только не получается, хоть убей! Но, между прочим, помочь мне никто не рвался, дело это нервное, а я специально у жены вязать научился, словом, редкий был специалист. Наконец Миша выдохся меня подбадривать, плюнул и полез в машину. И тут все отчетливо услышали, как из кармана его брюк вывалилась на землю связка ключей - звякнула она так очень выразительно. Все, конечно, заорали. Мишка выругался, вылез из машины и стал ползать по земле. Но ключей почему-то не нашел, хотя был трезв как стеклышко, да и не стемнело еще, только-только смеркаться начинало. Ползал он так потешно, что даже я бросил осточертевшие верньеры и стал его подбадривать криками: «Давай, давай!» Ну, смотрим, обалдел человек, ключи найти не может, стали помогать. Все штаны на коленях вытерли - нет ключей! Скоро мы сдались, хотели было отдохнуть, а Мишка стонет - на свадьбу опаздывает, а пешком, между прочим, километров десять топать. Тут Генка Владимиров вытер пот с благородного кандидатского лба и закричал: «Эврика!»
- Хронотрещина! - благоговейно выдохнул Корин.
- Да, но об этом мы не сразу догадались. Сначала заставили Мишку вывернуть карманы и, как прозорливо предсказал Владимиров, обнаружили там приличную дыру. Но ключей нигде не было, и волей-неволей пришлось подумать о трещине. Взял меня тогда шофер очень вежливо за бока и повел без лишних слов к хроноизлучателю - мол, спасай. Ну, я и взялся, уже не спеша, с чувством ответственности, и начал старательно елозить белым лучом по вытоптанной траве. И вот тогда я впервые понял, что такое синхронизация…
- Нашли ключи-то? - не выдержав, спросил Корин.
- Да как сказать… С одной стороны, вроде бы нашли. Когда я с синхронизацией совладал, слышу - все аж ахнули. Есть ключи! Лежат как миленькие на ровном месте около самой кабины и ехидно поблескивают. Еле Мишку удержали, а то так бы и кинулся под луч. Только вот в чем штука - то ли у меня руки дрожали, то ли синхронизация каналов все время сбивалась, но едва я выключу хронополе, как от ключей и следа не остается. До сих пор вижу эту сцену: сидят трое будущих светил физики на земле кружком, чтобы, значит, под луч не попасть, и держат шофера Мишу под микитки, а ключи с нами в прятки играют. Чуть я поле сниму, все четверо, как по команде, бросаются в центр круга, а там, ясно, опять ничего нет… Маялись все страшно, а обо мне уж и говорить нечего.
Однако не сладили все-таки с Мишкой. Когда в шестой раз ключи опять из небытия вынырнули, он закричал, расшвырял ребят, схватил ключики - только мы его и видели. Как с ним ничего не случилось, до сих пор не пойму…
- Здорово, - сказал Корин с завистью. - Пойду я тоже в спасатели, Григорий Львович, сил моих нет сидеть в лабораториях или, еще хуже, корпеть над дурацкими чертежами. Живое дело куда интереснее, правда?
- Да… - с сомнением протянул Литвинов, поглядев на часы. - Практика так практика. Кстати, Игорь, не откажите в любезности, поднимитесь в башню - скоро будет вечерняя оперативка, ну так скажите Рюмину, что я вас уполномочил, и послушайте, что старики наговорят. И еще… - Он заколебался на секунду, но твердо сказал: - Может, все-таки попробуете без меня отладить синхронизацию?..
Когда Корин ушел, Литвинов, кряхтя, вылез из кресла и, спотыкаясь в темноте, стал искать свою сумку с пледом. Хорошо еще, что догадливый робот включил осветительный фонарь, и с его помощью Литвинову удалось не раздавить многострадальный старый термос с горячим кофе, который на этот раз почему-то стоял рядом с креслом. Наконец он вновь уселся с блаженным вздохом, включил электрообогрев пледа и подумал, что все-таки день прошел не зря. А это не так уж часто бывает, чтобы не зря. Если бы кто-нибудь подсчитал, сколько времени только они со Стельмахом убили в разнокалиберных комиссиях и комитетах, разоблачая очередного чудо-медиума, якобы контактировавшего с духом своей прабабушки посредством некоего хроноизлучения селезенки…
В последнее время Литвинову как-то особенно приятно стало общаться с молодежью, и не случайно, наверное, догадливый Герман Матвеевич дал ему такого отличного парня. «Должно быть, начинаю стареть, - подумал он, - раньше мне всегда было интереснее со сверстниками, даже в мое недолгое учительствование в Институте Времени, когда милые второкурсницы прямо на лекциях забрасывали меня интимными записочками… Ну что ж, видно, и в моей жизни после прилива наступает отлив, не это страшно, а страшно то, что он оставляет на берегу памяти. Следы, много следов рано ушедших друзей, обломки несбывшихся надежд.
Все лучшие годы, ты, Григорий Литвинов, прожил, не думая об отливе, не готовя тылы на случай отступления, и, может, сделал трагическую ошибку. Наташа никогда об этом не вспоминает, но я же вижу, как тают от боли ее добрые глаза, когда она смотрит тайком на портрет Павла… Могли я тогда, в страшном четырнадцатом, сберечь единственного сына, послав в это дьявольское ущелье в Альпах кого-нибудь другого? И Павел остался бы жив, а погиб кто-нибудь другой, скажем, белозубый Арсен или горбоносый альпинист Жак Ферарье… Нет, сам Павел никогда бы мне не простил их гибели. Справиться мог только он, как самый опытный и выдержанный спасатель, да и разве, уходя в то дождливое утро, он думал о смерти? И остались от моего мальчика только следы на нашем с Наташей берегу, да еще, может быть, помнят его те туристы из Милана, которых он спас в тот кошмарный день…»
Литвинов заставил себя выпить несколько глотков обжигающего кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117