— спросил Эдвард, пораженный до глубины души. — Тебе действительно все это приснилось?
— Да, — отозвался Уильям, успевший за время короткой паузы задуматься о чем-то другом. — Но это еще не все. Вслед за ветром, порожденным огромной разницей давлений, из шахты полезли вымершие чудовища — мастодонты, стегозавры, трицератопсы — в огромном количестве и принялись разбегаться по пустыне кто куда, словно возвращались, чтобы вновь обрести потерянную некогда страну.
— А что стало с Пичем? — спросил Эдвард.
— Убит на месте, — ответил Уильям. — Камень разбил ему голову. Как, по-твоему, это вероятно?
— Конечно, камень мог его убить, — задумчиво отозвался Эдвард. — Если удар был достаточно сильным, то, конечно, мог.
— Я не о том. Я говорю о моем сне. Может он быть вещим?
Эдвард мигнул.
— Несомненно. Думаю, да — здесь ясно читается какое-то предзнаменование. Я небольшой специалист по снам, но здесь классический случай. Не стоит сомневаться. — Эдвард вздернул к подбородку руку с непочатым стаканом, расплескав вино и залив грудь рубашки. — Черт побери! — воскликнул он, вскакивая.
Но урон был уже нанесен, и Эдвард снова сел.
— По-моему, это сюжет для хорошего рассказа — а, Уильям? О путешествии к центру Земли.
— Это никакой не рассказ. Это мой сон. Пич — ключевая фигура ко всему, голову даю на отсечение. Ашблесс это тоже понимает. Помяни мое слово. А потом я увидел этот сон. Вот уже неделю я не могу его забыть. Я собирался его записать, да Фростикос помешал — что он хотел от Пичей? Что он там вынюхивал? Мы должны это узнать.
— Я узнаю обязательно. Загляну к Вильме Пич завтра же утром. Как бы там ни было, ее нужно предупредить, что с Фростикосом следует держать ухо востро. Не к добру он к ним пожаловал. — Едва сказав это, Эдвард мгновенно почувствовал всю странность своих слов, а вместе с тем и уверенность, что скоро, очень скоро доктор явится и за Уильямом. И на этот раз без последствий не обойдется. Эдвард перебрал в памяти несколько побегов Уильяма, вспоминая каждый раз странно мягкую реакцию Фростикоса. Но теперь дело зашло слишком далеко, и с каждым днем положение осложняется.
— Пойду в кабинет — хочу изложить все на бумаге, — заявил Уильям, поднимаясь из кресла. — Возможно, ты прав, и из этого выйдет небольшой рассказ. Жалко, если такой сон пропадет даром.
Эдвард выразил согласие, от себя прибавив, что ужасно проголодался и что возиться с барбекю сил уже нет. Но после ухода Уильяма он просидел в кресле в глубокой задумчивости еще целых полчаса и только после этого встал и начал готовить обед. Он твердо решил поговорить с Вильмой Пич. С Гилом что-то было неладно, и он должен узнать, что.
Глава 9
Время близилось к полудню, когда Эдвард и профессор Лазарел вернулись из Гавиота. Уильям со свежими силами работал в сарае-лабиринте, полный обновленного сознания важности своей миссии. Все трудности науки, по его мнению, происходили от недостатка воображения. Наука с кронциркулем гонялась по клеткам за крысами, засовывала грызунам в пасти трубки и накачивала их легкие водой. Науке никогда не хватало терпения. Домашние условия и приручение — вот где кроется решение всех проблем. Акт приручения есть акт насаждения цивилизации. Решись Уильям изложить свои мысли в тезисах, он озаглавил бы их «Теория цивилизации». И мог бы поколебать господство Дарвина. Зверей всегда тянуло к местам обитания человека. Эту тенденцию можно проследить во всем эволюционном развитии. Человек насаждает цивилизацию. Собаки и кошки первыми отдали себя в ее лоно. Даже крысы предпочитают соседство с людьми привольной жизни в дикой природе. Во всем этом кроется великая истина, которую Уильям намеревался открыть.
Он осторожно натянул крохотную кукольную распашонку на тоненькие мышиные лапки. Зверек с одобрением обнюхал и осмотрел обнову. Со штанишками вышла заминка — надеть готовые было невозможно, нужно менять фасон. Необходимо придумать и скроить что-то самому. Но на первых порах должно хватить и распашонок с рубашечками. Уильям принялся насвистывать какой-то мотив. Вот уже несколько месяцев он не был так счастлив. Его существо жаждало творческой деятельности.
С менее покладистым аксолотлем возникли проблемы — он был тварью иного рода. Скользкий и противный, он не желал носить шляпки и куртки, и Уильяму с огромным трудом удалось натянуть на него пару штанишек, предварительно сделав в них широкую прорезь для хвоста. В поисках подходящей шляпы Уильям высыпал из коробки всю имеющуюся в его распоряжении кукольную одежду. Ему удалось найти только маленький головной убор типа берета, который обычно носят французы. Лучше уж совсем без шляпы.
Когда Эдвард распахнул дверь сарая, вид пестро разодетых зверюшек заставил его замереть — несколько секунд он просто не в силах был поверить в реальность происходящего и немного постоял, чтобы рассмотреть все как следует. Потом улыбнулся шурину.
— И кто из них кто?
— Ага! — вскричал Уильям, застегивая на мыши пальтишко. — Эдвард, иди сюда. У меня появилась отличная новая идея. В ее успехе я не сомневаюсь. Все наши прежние неудачи объясняются тем, что мы пытались двигаться в обратном направлении — от млекопитающих к эпохе амфибий. Деволюционировали животных. Но все не так примитивно. Даже самое простейшее из животных — сложная система. Нет ничего сложнее мыши. В племени грызунов имеются некоторые тенденции, которые раньше мы не удосуживались принять во внимание; одна из них, как я понял, — это природная тяга к очагам цивилизации, желание совершенствоваться. В самых общих чертах, конечно. Но этим моя величайшая догадка не ограничивается. Я хорошо знаком с Шекспиром. Елизавета отмечала врожденную способность животных предчувствовать приближение момента хаоса, крушения. В Китае, насколько я помню, по поведению свиней и коров предсказывают приближение землетрясений — эти животные необыкновенно восприимчивы ко всему, что угрожает их чувству естественного порядка, их склонности к одомашниванию и цивилизации. Что это нам дает, спросил тогда я себя. Мы ускорим этот процесс, вот что мы сделаем. Вручим животным блага цивилизации. Ставлю доллар против ореховой скорлупки, что мы скоро увидим результаты. Немного взаимовыгодного сотрудничества. Пожалуйста, помоги мне надеть на аксолотля куртку. Я никак не могу удержать его одной рукой.
Эдвард взял амфибию за спину, прижал к столу и держал так, пока Уильям возился с одеждой.
— А как же вода? — наконец спросил Эдвард. — Я не собираюсь оспаривать твою гипотезу — это стройное построение, и здесь все на месте, насколько я понимаю, — но не потеряют ли эти наряды свой цивилизующий эффект, когда намокнут?
Уильям бросил на шурина взгляд, ясно говоривший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Да, — отозвался Уильям, успевший за время короткой паузы задуматься о чем-то другом. — Но это еще не все. Вслед за ветром, порожденным огромной разницей давлений, из шахты полезли вымершие чудовища — мастодонты, стегозавры, трицератопсы — в огромном количестве и принялись разбегаться по пустыне кто куда, словно возвращались, чтобы вновь обрести потерянную некогда страну.
— А что стало с Пичем? — спросил Эдвард.
— Убит на месте, — ответил Уильям. — Камень разбил ему голову. Как, по-твоему, это вероятно?
— Конечно, камень мог его убить, — задумчиво отозвался Эдвард. — Если удар был достаточно сильным, то, конечно, мог.
— Я не о том. Я говорю о моем сне. Может он быть вещим?
Эдвард мигнул.
— Несомненно. Думаю, да — здесь ясно читается какое-то предзнаменование. Я небольшой специалист по снам, но здесь классический случай. Не стоит сомневаться. — Эдвард вздернул к подбородку руку с непочатым стаканом, расплескав вино и залив грудь рубашки. — Черт побери! — воскликнул он, вскакивая.
Но урон был уже нанесен, и Эдвард снова сел.
— По-моему, это сюжет для хорошего рассказа — а, Уильям? О путешествии к центру Земли.
— Это никакой не рассказ. Это мой сон. Пич — ключевая фигура ко всему, голову даю на отсечение. Ашблесс это тоже понимает. Помяни мое слово. А потом я увидел этот сон. Вот уже неделю я не могу его забыть. Я собирался его записать, да Фростикос помешал — что он хотел от Пичей? Что он там вынюхивал? Мы должны это узнать.
— Я узнаю обязательно. Загляну к Вильме Пич завтра же утром. Как бы там ни было, ее нужно предупредить, что с Фростикосом следует держать ухо востро. Не к добру он к ним пожаловал. — Едва сказав это, Эдвард мгновенно почувствовал всю странность своих слов, а вместе с тем и уверенность, что скоро, очень скоро доктор явится и за Уильямом. И на этот раз без последствий не обойдется. Эдвард перебрал в памяти несколько побегов Уильяма, вспоминая каждый раз странно мягкую реакцию Фростикоса. Но теперь дело зашло слишком далеко, и с каждым днем положение осложняется.
— Пойду в кабинет — хочу изложить все на бумаге, — заявил Уильям, поднимаясь из кресла. — Возможно, ты прав, и из этого выйдет небольшой рассказ. Жалко, если такой сон пропадет даром.
Эдвард выразил согласие, от себя прибавив, что ужасно проголодался и что возиться с барбекю сил уже нет. Но после ухода Уильяма он просидел в кресле в глубокой задумчивости еще целых полчаса и только после этого встал и начал готовить обед. Он твердо решил поговорить с Вильмой Пич. С Гилом что-то было неладно, и он должен узнать, что.
Глава 9
Время близилось к полудню, когда Эдвард и профессор Лазарел вернулись из Гавиота. Уильям со свежими силами работал в сарае-лабиринте, полный обновленного сознания важности своей миссии. Все трудности науки, по его мнению, происходили от недостатка воображения. Наука с кронциркулем гонялась по клеткам за крысами, засовывала грызунам в пасти трубки и накачивала их легкие водой. Науке никогда не хватало терпения. Домашние условия и приручение — вот где кроется решение всех проблем. Акт приручения есть акт насаждения цивилизации. Решись Уильям изложить свои мысли в тезисах, он озаглавил бы их «Теория цивилизации». И мог бы поколебать господство Дарвина. Зверей всегда тянуло к местам обитания человека. Эту тенденцию можно проследить во всем эволюционном развитии. Человек насаждает цивилизацию. Собаки и кошки первыми отдали себя в ее лоно. Даже крысы предпочитают соседство с людьми привольной жизни в дикой природе. Во всем этом кроется великая истина, которую Уильям намеревался открыть.
Он осторожно натянул крохотную кукольную распашонку на тоненькие мышиные лапки. Зверек с одобрением обнюхал и осмотрел обнову. Со штанишками вышла заминка — надеть готовые было невозможно, нужно менять фасон. Необходимо придумать и скроить что-то самому. Но на первых порах должно хватить и распашонок с рубашечками. Уильям принялся насвистывать какой-то мотив. Вот уже несколько месяцев он не был так счастлив. Его существо жаждало творческой деятельности.
С менее покладистым аксолотлем возникли проблемы — он был тварью иного рода. Скользкий и противный, он не желал носить шляпки и куртки, и Уильяму с огромным трудом удалось натянуть на него пару штанишек, предварительно сделав в них широкую прорезь для хвоста. В поисках подходящей шляпы Уильям высыпал из коробки всю имеющуюся в его распоряжении кукольную одежду. Ему удалось найти только маленький головной убор типа берета, который обычно носят французы. Лучше уж совсем без шляпы.
Когда Эдвард распахнул дверь сарая, вид пестро разодетых зверюшек заставил его замереть — несколько секунд он просто не в силах был поверить в реальность происходящего и немного постоял, чтобы рассмотреть все как следует. Потом улыбнулся шурину.
— И кто из них кто?
— Ага! — вскричал Уильям, застегивая на мыши пальтишко. — Эдвард, иди сюда. У меня появилась отличная новая идея. В ее успехе я не сомневаюсь. Все наши прежние неудачи объясняются тем, что мы пытались двигаться в обратном направлении — от млекопитающих к эпохе амфибий. Деволюционировали животных. Но все не так примитивно. Даже самое простейшее из животных — сложная система. Нет ничего сложнее мыши. В племени грызунов имеются некоторые тенденции, которые раньше мы не удосуживались принять во внимание; одна из них, как я понял, — это природная тяга к очагам цивилизации, желание совершенствоваться. В самых общих чертах, конечно. Но этим моя величайшая догадка не ограничивается. Я хорошо знаком с Шекспиром. Елизавета отмечала врожденную способность животных предчувствовать приближение момента хаоса, крушения. В Китае, насколько я помню, по поведению свиней и коров предсказывают приближение землетрясений — эти животные необыкновенно восприимчивы ко всему, что угрожает их чувству естественного порядка, их склонности к одомашниванию и цивилизации. Что это нам дает, спросил тогда я себя. Мы ускорим этот процесс, вот что мы сделаем. Вручим животным блага цивилизации. Ставлю доллар против ореховой скорлупки, что мы скоро увидим результаты. Немного взаимовыгодного сотрудничества. Пожалуйста, помоги мне надеть на аксолотля куртку. Я никак не могу удержать его одной рукой.
Эдвард взял амфибию за спину, прижал к столу и держал так, пока Уильям возился с одеждой.
— А как же вода? — наконец спросил Эдвард. — Я не собираюсь оспаривать твою гипотезу — это стройное построение, и здесь все на месте, насколько я понимаю, — но не потеряют ли эти наряды свой цивилизующий эффект, когда намокнут?
Уильям бросил на шурина взгляд, ясно говоривший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98