Племя шак-а-шаманак не ушло из этих мест только потому, что идти было некуда. Повсюду простирались непроходимые болотистые леса, и этот островок пригодной для жизни земли казался им единственным во всем мире. Их предки жили и умирали на этой земле, они сами родились и выросли тут. Они остались.
Таврос Тригаранус жил в заброшенном храме, в развалинах древнего города. Изредка по ночам он подкрадывался к деревне и похищал заигравшегося ребенка, юношу, который поджидал свою возлюбленную в тени Деревьев, или охотника, задержавшегося в лесу.
Шли годы. Поколения людей в деревушке сменяли друг друга, а Тригаранус оставался вечным. Понятие бессмертия наконец обрело для него свое истинное значение – он понял, что бессмертен. Хотя оно представлялось ему каким-то странным – он не мог умереть ни от старости, ни от болезни, но его вполне можно было Убить. Однако хищные звери давно обходили стороной исполинского зверобога, а люди боялись даже помыслить 0 том, чтобы воспротивиться ему. Спустя столетия никого из дикарей уже не удивляла необходимость еженедельно приносить кровавые жертвы своему божеству, обитавшему в древнем храме, – ведь так было всегда.
Со временем росло одиночество Тригарануса и его ненависть к непонятливым и глупым людям. Будучи разумным, он обнаружил, что ему ведомы понятия любви, красоты и счастья. Но сами счастье, красота и любовь остаются ему недоступными. Одинокий немой мозг, обреченный на жалкое существование среди примитивного, народа, постепенно угасал в темнице собственного тела.
Уйти Тригаранус тоже никуда не мог. Не приспособленный для самостоятельной жизни, он не умел добывать пищу – а мяса ему требовалось много. И хотя голодная смерть не грозила зверобогу, его ненасытность причиняла мучения. К тому же он уже не верил, что где-нибудь встретит более радушный прием и найдет друзей, – и, строго говоря, в этом был абсолютно прав. Не желая стать гонимым и жалким в иных местах, он остался богом там, где родился. Когда же он обнаружил, что нелепые люди могут любить и быть счастливы, то стал уничтожать их уже с наслаждением, отказывая им в том, в чем они когда-то отказали ему. Он радовался, когда несчастная мать билась в истерике у околицы деревни, с ужасом вслушиваясь в отчаянные вопли похищенного им ребенка.
Он был изгоем среди богов и людей. Его небесный отец – Джоу Лахатал – так никогда и не вспомнил о страшной твари, которую поселил в заброшенном городе. Единственное, что он даровал своему нелепому детищу, – это видение собственной его смерти. Тригаранус знал, что умрет от руки маленького человеческого существа, которое не убоится его в час своей гибели, которое обратится, к нему как к равному и вызовет на равный бой. И он был заранее благодарен тому, кто избавит .его от этой постылой жизни, вызволит из клетки.
Шак-а-шаманак со временем поняли, что проще привязывать к столбам у разрушенного храма избранные ими самими жертвы, чем подвергать риску абсолютно всех. Зверобог привык к тому, что беспомощных пленников приводят прямо к нему, – его существование сводилось только к ожиданию этого момента да к постоянной дреме в промежутках. И чем обильнее была жертва, тем дольше он потом не беспокоил людей.
Дикари ловили любых путешественников, которые имели несчастье забраться в глубь лесной чащобы, именуемой на картах Тор Ангех. Всем пленникам грозила неизбежная смерть от клыков вечно голодного бога, и Тор Ангех стал пользоваться дурной славой во внешнем мире.
Тригаранус уже и сам не помнил, чего он ждал от каждого следующего человека, стоявшего перед ним у столба. Но он никогда сразу не нападал на свои жертвы, а всегда выжидал некоторое время.
Существо, которое могло действительно стать полубогом, превратилось в демона, отвратительную тварь-людоеда, еще одно исчадие Джоу Лахатала. Он был свиреп, злобен и кровожаден. Но все же где-то внутри почти неслышный ему самому тихий голос твердил свое – он лелеял безумную надежду освободиться, вырваться любой ценой, дождаться противника, а не жертву и проиграть ему поединок, дав шанс убить себя и тем самым избавить от тоски и муки одиночества.
Таврос Тригаранус ждал.
Маленький отряд добрел наконец до относительно твердой почвы и расположился на отдых. Пока Джан-гарай и Ловалонга стояли на страже, остальные устраивали на краю леса небольшой лагерь. Бордонкай натаскал офомную кучу хвороста, заодно выворачивая с корнем и приглянувшиеся деревца, а Эйя и Габия хлопотали о ночлеге. Каэтана готовила на костре, альв помогал ей-в основном вспоминая рецепты, слушая содержание которых все изнывали от желания попробовать эти изысканные блюда.
– Воршуд, немедленно прекрати, – наконец не выдержала Габия. – Просто невыносимо слышать, чего, сколько и как слопали твои ненасытные предки. Обжора несчастный.
– Мои предки, равно как и я, – с достоинством возразил альв, – вовсе не являются обжорами, как ты овершенно неправильно и оскорбительно, я бы сказал, выразилась. Все альвы отличаются екяонность к гурманству, но это, знаете ли, ближе к гуманизму, чем к обжорству.
Эйя принюхался:
– Скажите, пожалуйста, дорогая Каэ, а что вы готовите?
– Траву, – коротко ответила голодная Каэтана.
Бордонкай тоскливо заглянул в котелок, кипевший над костром, потянул носом и недоверчиво спросил:
– И это все?
– Есть еще немного хлеба, – упавшим голосом поведала Габия. – А что делать?
– Придется мне сбегать на охоту, – предложил Эйя. – В самом деле, так хочется есть. Я туда и обратно, вдруг что-нибудь попадется... – С этими словами он принял уже знакомый своим спутникам облик.
Белый волк, сверкнув желтыми глазами, бесшумно скрылся в зарослях.
– И откуда у него силы? – Габия блаженно растянулась на траве у костра, потягиваясь и отогреваясь. – Я даже не столько хочу есть, сколько спать... Мне бы суток двое...
– Положим, не только тебе, – мечтательно протянул Джангарай. – Жаль, и часа лишнего не найдется... – Он не успел договорить.
Ловалонга предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к каким-то едва слышным движениям в темноте леса. Все замерли, взявшись за оружие. Бордонкай бесшумно положил на землю дрова и потянул из-за спины свою Ущербную Луну, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах. Джангарай неуловимым взмахом обнажил один из мечей. Лишь Каэ рассеянно помешивала ложкой в котелке (чего только не найдешь в мешке у альва?), – из всех спутников она да Габия были на свету, и они не показывали виду, что маленький отряд насторожился. Напряжение достигло крайней точки, когда кусты зашевелились и на поляну выбрался волк чудовищных размеров.
– Тьфу ты, – в сердцах сплюнул Джангарай, пряча, меч, – а я-то подумал...
Но Габия внезапно насторожилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145