Запутался я в этих сложных взаимоотношениях азиатских держав.
– Вы главное, не волнуйтесь. Скорее всего, беспорядки ликвидируют отряды национальной гвардии за день-другой, и все придет в норму. Только умоляю вас, не выходите из гостиницы! И вообще, – голос звонившего вдруг стал истерическим. – Мы не можем к вам добраться. Производство остановлено. Две недели все играли в «Тетрис», потом перекинулось на соседние заводы, и вот, началось! Люди сошли с ума! Я вынужден закончить разговор, прошу вас… – Что-то грохнуло в трубке, похожее на взрыв, и связь прервалась.
– Тоже мне, шуточки, блин, – я, раздраженно потирая виски, подошел к окну, отодвинул занавески, и со своего десятого этажа… Нет, я не обозрел с высоты птичьего полета чужой, незнакомый мне азиатский город. Гораздо хуже. То, что я увидел внизу, напоминало Рим времен нашествия Гуннов. Тут и там стелился дым, внизу горели перевернутые машины. И, О Господи! Лежали люди, вернее, тела. Я насчитал их более десятка, и мне стало не по себе.
Когда-то в детстве я видел документальный фильм: расстрел демонстрации рабочих в Петрограде-Петербурге. С крыши строчил пулемет, а внизу суетились и падали фигурки, похожие на муравьев. Скорее всего, это была подделка, выполненная по заказу Ревкома, хотя, черт его разберет. В одном я был уверен: эти люди, застывшие на мостовой, были настоящими. Еще вчера, или позавчера, а может быть сегодня. Ну да, пока я спал, вернее просыпался, с досадой прислушиваясь к крикам, звукам сирен. Я мирно лежал в своей постели, в прохладном кондиционированном воздухе, пока эти люди умирали. Кого они убивают, зачем? Неужели в гостинице «Хилтон» нет телевизора? Где же моя служба Си-Эн-Эн, они должны быть тут как тут. Как стервятники, слетающиеся на падаль.
Когда в Москве штурмовали Белый Дом, у меня в гостях был очередной мой знакомый, приехавший из Москвы. Мы сидели с ним всю ночь около экрана, а я тогда не мог ни о чем думать: отец работал в соседнем доме, вот в этой подворотне, по которой били автоматные очереди. Не подкачай, великая служба всемирного кабельного телевидения, но где же телевизор? Ах, вот он, эта коварная тумбочка, открываются деревянные дверцы…
– Мы ведем прямую трансляцию из столицы Исламской республики… Антикитайские настроения, выразившиеся в многочисленных погромах магазинов и предприятий, принадлежащих этническим китайцам… Наши камеры установлены на десятом этаже гостиницы «Хилтон», в самом центре разыгравшихся беспорядков. Сообщают о большом количестве жертв среди мирного населения. Силы общественного порядка пытаются… Политические обозреватели отмечают возросшие анти-правительственные настроения среди восставших. Они обвиняют правительство в про-китайских настроениях, что едва ли согласуется с радикальным анти-китайским курсом, которого придерживалось правительство Республики на протяжении последних… В Индианаполисе сегодня завершается матч на кубок… «Красные носки» удивили своих болельщиков, выиграв у…
Человечество развивается по спирали. Господи, осточертели мне все с их конфликтами. Я не знаю Китайских богов, равно как и Японских. Их там много, или нет? Свисают с деревьев красные кисточки, воют трубы, нет. Нет, нет, и нет, я не Буддист, не Кришнаит, не последователь Мао, Ленина, Сталина и Пол-Пота. Я даже не Христианин, да и не иудей, хотя я вполне согласен с десятью заповедями. Я просто хочу жить, встречать рассвет, любить любимых мной женщин и детей, плавать в море, работать, при чем здесь религия? Я не люблю мужчин с правильными черепами, у них обычно узко посаженные свинячьи глазки, кислый запах изо рта, и осознание причастности. К чему угодно: к народу, нации, религии, идее, всему что дорого нам и ценно, просто к историческому наследию.
Я запутался в происходящем, а ведь хочется есть. И курить. А курить в номере нельзя. Даже табличка специальная на стене приделана. И сигареты у меня кончились. Разрешают ли законы Республики курить? Того и гляди, однорукий, вращающий белками глаз палач, увидев горящую в моем рту сигарету, взмахнет искривленным янычарским лезвием, и стану я таким же одноруким. Да пошли они все к черту! Все, спускаюсь в ресторан.
В коридоре гостиницы было подозрительно пусто, но лифт все-таки работал. Вот таковы мы, черствые человеческие существа, голодный спазм, возникающий в желудке, пересиливает холодный ужас. За стеклянными дверьми на улице лежат трупы. А я брожу среди пустынных столиков, я здесь сегодня единственный посетитель, исключая разве что розовощекого господина в черном костюме с игривой бабочкой. Он бросает на меня отчаянный взгляд, ему хочется поговорить, но нас друг другу не представили. Правильно, это типичный англичанин. Он вытирает губы салфеткой и открывает позавчерашний «Дейли Телеграф».
– Сколько с меня?
– Двенадцать долларов. – Официант молоденький, с коричневой кожей, загоревшей под местным солнцем. Лицо его белое от страха.
– Да, у вас тут Содом и Гоморра
– Простите, – он непонимающе смотрит на меня, конечно, библейские легенды неизвестны в этой стране.
– Неважно. Скажите, у вас продаются сигареты?
– Извините, – официант становится пепельно-серым. – Магазин в отеле закрыт. Вы же понимаете, чрезвычайная ситуация.
– Что, во всей гостинице не осталось сигарет? А в баре, у вас наверняка есть бар…
– Бегите, господин, бегите, скорее. – официант исчез.
– Да погодите вы, вот деньги. – Я запнулся, потому что стеклянные двери гостиницы превратились вначале в огненное облако, а затем в хрустальный дождь осколков, и вслед за ними в холл ворвалась толпа приземистых аборигенов со стальными прутьями в руках. Они что-то громко кричали на неизвестном языке, и, повинуясь инстинкту, я сполз на пол, спрятав голову под ресторанным столиком.
Как у младенца, учащегося ходить, мир открылся передо мной совсем с иной точки зрения. Ножки столиков были обшарпаны, похоже, бесконечные посетители ресторана били по ним своими лакированными ботинками, дамскими туфельками на каблучках. Прямо передо мной на грязном ковре лежала наполовину засохшая креветка в кровавых подтеках томатного соуса. Ее черные глазки-бусинки светились вечным укором дальним родственникам, вовремя выползшим из океана на берег, эволюционировавшим, построившим города, корабли, рыболовные сети…
– Мистер, – это англичанин, читавший «Дейли Телеграф», тоже поддался страусиному инстинкту самосохранения. – Как вы думаете, они нас убьют?
– Непременно, – я любил английский юмор, от которого успел отвыкнуть в Америке. – Только перед смертью выполнят последнее желание. Какое у вас последнее желание? Я знаю, выпить виски с содовой, выкурить сигару. – В моей голове вихрем пронеслись десятки анекдотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Вы главное, не волнуйтесь. Скорее всего, беспорядки ликвидируют отряды национальной гвардии за день-другой, и все придет в норму. Только умоляю вас, не выходите из гостиницы! И вообще, – голос звонившего вдруг стал истерическим. – Мы не можем к вам добраться. Производство остановлено. Две недели все играли в «Тетрис», потом перекинулось на соседние заводы, и вот, началось! Люди сошли с ума! Я вынужден закончить разговор, прошу вас… – Что-то грохнуло в трубке, похожее на взрыв, и связь прервалась.
– Тоже мне, шуточки, блин, – я, раздраженно потирая виски, подошел к окну, отодвинул занавески, и со своего десятого этажа… Нет, я не обозрел с высоты птичьего полета чужой, незнакомый мне азиатский город. Гораздо хуже. То, что я увидел внизу, напоминало Рим времен нашествия Гуннов. Тут и там стелился дым, внизу горели перевернутые машины. И, О Господи! Лежали люди, вернее, тела. Я насчитал их более десятка, и мне стало не по себе.
Когда-то в детстве я видел документальный фильм: расстрел демонстрации рабочих в Петрограде-Петербурге. С крыши строчил пулемет, а внизу суетились и падали фигурки, похожие на муравьев. Скорее всего, это была подделка, выполненная по заказу Ревкома, хотя, черт его разберет. В одном я был уверен: эти люди, застывшие на мостовой, были настоящими. Еще вчера, или позавчера, а может быть сегодня. Ну да, пока я спал, вернее просыпался, с досадой прислушиваясь к крикам, звукам сирен. Я мирно лежал в своей постели, в прохладном кондиционированном воздухе, пока эти люди умирали. Кого они убивают, зачем? Неужели в гостинице «Хилтон» нет телевизора? Где же моя служба Си-Эн-Эн, они должны быть тут как тут. Как стервятники, слетающиеся на падаль.
Когда в Москве штурмовали Белый Дом, у меня в гостях был очередной мой знакомый, приехавший из Москвы. Мы сидели с ним всю ночь около экрана, а я тогда не мог ни о чем думать: отец работал в соседнем доме, вот в этой подворотне, по которой били автоматные очереди. Не подкачай, великая служба всемирного кабельного телевидения, но где же телевизор? Ах, вот он, эта коварная тумбочка, открываются деревянные дверцы…
– Мы ведем прямую трансляцию из столицы Исламской республики… Антикитайские настроения, выразившиеся в многочисленных погромах магазинов и предприятий, принадлежащих этническим китайцам… Наши камеры установлены на десятом этаже гостиницы «Хилтон», в самом центре разыгравшихся беспорядков. Сообщают о большом количестве жертв среди мирного населения. Силы общественного порядка пытаются… Политические обозреватели отмечают возросшие анти-правительственные настроения среди восставших. Они обвиняют правительство в про-китайских настроениях, что едва ли согласуется с радикальным анти-китайским курсом, которого придерживалось правительство Республики на протяжении последних… В Индианаполисе сегодня завершается матч на кубок… «Красные носки» удивили своих болельщиков, выиграв у…
Человечество развивается по спирали. Господи, осточертели мне все с их конфликтами. Я не знаю Китайских богов, равно как и Японских. Их там много, или нет? Свисают с деревьев красные кисточки, воют трубы, нет. Нет, нет, и нет, я не Буддист, не Кришнаит, не последователь Мао, Ленина, Сталина и Пол-Пота. Я даже не Христианин, да и не иудей, хотя я вполне согласен с десятью заповедями. Я просто хочу жить, встречать рассвет, любить любимых мной женщин и детей, плавать в море, работать, при чем здесь религия? Я не люблю мужчин с правильными черепами, у них обычно узко посаженные свинячьи глазки, кислый запах изо рта, и осознание причастности. К чему угодно: к народу, нации, религии, идее, всему что дорого нам и ценно, просто к историческому наследию.
Я запутался в происходящем, а ведь хочется есть. И курить. А курить в номере нельзя. Даже табличка специальная на стене приделана. И сигареты у меня кончились. Разрешают ли законы Республики курить? Того и гляди, однорукий, вращающий белками глаз палач, увидев горящую в моем рту сигарету, взмахнет искривленным янычарским лезвием, и стану я таким же одноруким. Да пошли они все к черту! Все, спускаюсь в ресторан.
В коридоре гостиницы было подозрительно пусто, но лифт все-таки работал. Вот таковы мы, черствые человеческие существа, голодный спазм, возникающий в желудке, пересиливает холодный ужас. За стеклянными дверьми на улице лежат трупы. А я брожу среди пустынных столиков, я здесь сегодня единственный посетитель, исключая разве что розовощекого господина в черном костюме с игривой бабочкой. Он бросает на меня отчаянный взгляд, ему хочется поговорить, но нас друг другу не представили. Правильно, это типичный англичанин. Он вытирает губы салфеткой и открывает позавчерашний «Дейли Телеграф».
– Сколько с меня?
– Двенадцать долларов. – Официант молоденький, с коричневой кожей, загоревшей под местным солнцем. Лицо его белое от страха.
– Да, у вас тут Содом и Гоморра
– Простите, – он непонимающе смотрит на меня, конечно, библейские легенды неизвестны в этой стране.
– Неважно. Скажите, у вас продаются сигареты?
– Извините, – официант становится пепельно-серым. – Магазин в отеле закрыт. Вы же понимаете, чрезвычайная ситуация.
– Что, во всей гостинице не осталось сигарет? А в баре, у вас наверняка есть бар…
– Бегите, господин, бегите, скорее. – официант исчез.
– Да погодите вы, вот деньги. – Я запнулся, потому что стеклянные двери гостиницы превратились вначале в огненное облако, а затем в хрустальный дождь осколков, и вслед за ними в холл ворвалась толпа приземистых аборигенов со стальными прутьями в руках. Они что-то громко кричали на неизвестном языке, и, повинуясь инстинкту, я сполз на пол, спрятав голову под ресторанным столиком.
Как у младенца, учащегося ходить, мир открылся передо мной совсем с иной точки зрения. Ножки столиков были обшарпаны, похоже, бесконечные посетители ресторана били по ним своими лакированными ботинками, дамскими туфельками на каблучках. Прямо передо мной на грязном ковре лежала наполовину засохшая креветка в кровавых подтеках томатного соуса. Ее черные глазки-бусинки светились вечным укором дальним родственникам, вовремя выползшим из океана на берег, эволюционировавшим, построившим города, корабли, рыболовные сети…
– Мистер, – это англичанин, читавший «Дейли Телеграф», тоже поддался страусиному инстинкту самосохранения. – Как вы думаете, они нас убьют?
– Непременно, – я любил английский юмор, от которого успел отвыкнуть в Америке. – Только перед смертью выполнят последнее желание. Какое у вас последнее желание? Я знаю, выпить виски с содовой, выкурить сигару. – В моей голове вихрем пронеслись десятки анекдотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56