– Сергей Сергеевич, я к вам подъеду, если позволите? – сказал Константинов. – Прямо сейчас.
– Или через пятнадцать минут, или вечером, Константин Иванович, – ответил тот.
– Операцию начинаете?
– Значительно хуже. Еду в ВАК.
– Отменить поездку нельзя?
– Что-нибудь случилось?
– Случилось.
Вогулев выслушал Константинова, снял трубку телефона, набрал номер.
– Ирина Фадеевна, – сказал он, – я опоздаю на час. Пожалуйста, сделайте так, чтобы докторские Гаврилина, Дарьяловой и Мартиросяна без меня не рассматривали – завалят ведь доброжелатели. Что? Ну скажите им, задерживаюсь на срочной операции. Спасибо.
Он положил трубку, помял сухой ладонью крепкое, хоть и морщинистое лицо, поднялся:
– Едем. Я звонить к нему не стану. Это как два раза про смерть спрашивать. Будете ждать в машине?
– Да. Только еще раз очень прошу: Виктор Львович никак не должен понять, что вас волнует именно тот вопрос, пожалуйста, помните это постоянно...
– Мы с ним работали в одном госпитале, Константин Иванович. Спали под одной шинелью...
– Вы неверно поняли меня – ни тени сомнения в его честности я не имею, Сергей Сергеевич.
Уже в машине Вогулев, закурив, насупился еще более:
– У меня где-то в бумагах есть фотография его девочки, ей тогда было три месяца... Мы попали в окружение под Ржевом, он дал фото, написал адрес и попросил, если я выйду, найти Оленьку. Я тогда еще на него рассердился, матом обложил. Он сказал, что, мол, его, как еврея, расстреляют наверняка, а я, быть может, спасусь... Ну я и рявкнул, что меня, большевика, и его, еврея, станут расстреливать одновременно, скорее даже – меня первым. Но он уже тогда был здоровьем хлипок, кашлял постоянно, так что я карточку оставил, такие просьбы особого рода, они святы, когда ребеночка тебе отдают трех месяцев от роду...
– А если он спросит, откуда вы узнали про его горе?
– Некролог, скажу, прочитал в газете...
– Не было в газете некролога.
– Господи, ну знакомые рассказали.
– Какие именно?
Вогулев посмотрел на Константинова:
– Вы мне чего-то недоговариваете.
– Верно.
– Почему?
– Потому что рассказывать про подозрение может ваша санитарка – пожалуйста, это не страшно. А я – ЧК, мне подозрениями делиться нельзя, мне можно только фактами оперировать.
Винтер лежал на диване, под головой у него был свернутый халат, плед натянут до подбородка.
– А, Сереженька, – тихо сказал он, и по щекам сразу же потекли быстрые, стариковские слезы. – Хорошо, что пришел... Хочешь выпить?
– Мне в ВАК надо, Витя, там трезвому-то несладко, а уж коли выпивши, да с моим характером...
– А я, знаешь, потягиваю. Иначе не могу – только глаза закрою и сразу же ее вижу...
– Да, горе страшное, Витя, даже и не знаю, что сказать тебе. Отчего не мы? Почему они, дети?
– Налей мне каплю, а?
– Спирт? – спросил Вогулев, налив в мензурку.
– Да. Помнишь, как учил меня пить?
– Это когда ты в болото провалился?
– Да.
– Я в прошлом году туда охотиться ездил. По дурости. Решил, что такая же глухомань, как была в сорок третьем. А там фарфоровый завод построили, дорогу провели, в деревнях антенны торчат...
– Ты когда видел Олю последний раз?
– Я ее никогда не видел, Витя. После войны все такие благополучные стали, такие спокойные. Это только горе людей сводит... Я ее не видал.
– Кто тебе об этом сказал?
– Гнидюк.
– Да, да, Микола... Он звонил мне...
Винтер выпил, натянул плед до подбородка, зябко поежился:
– К ней хочу, Сережа.
– Тебе еще работать надо, Витя.
– Зачем? Кому это надо? Ты еще что-то можешь, режешь, кромсаешь, смотришь в суть, а я теперь и скальпель в руки не возьму. А словам мы с тобой не верим...
– Почему ты не позвонил мне, когда Оленьку привезли в больницу, Витя?
– Меня вызвали из Дубны, когда все было кончено уже.
– Что вскрытие дало?
– Я не разрешил.
– Почему?
– По всем признакам – отек легких. Отчего? Такого я не помню, Сережа. Но я не мог, понимаешь, не мог разрешить вскрытие. Я ведь не одну ее похоронил, Сережа, я ее с ребеночком похоронил...
– Как?!
Винтер всхлипнул, потянулся тонкими, сухими, плоскими пальцами к мензурке.
– Не надо, Витя, ты ж белый совсем...
– Ах, перестань, пожалуйста! И лей больше.
Он выпил еще раз, положил ледяные пальцы на руку Вогулева:
– У тебя есть внуки?
– Внучка.
– Внучка, – повторил Винтер, – это замечательно, когда внучка, они нежнее... Я так мечтал о внучке, Сережа, господи, как я мечтал продлить счастье жизни, наблюдая младенца в доме...
– Ты убежден, что она хотела оставить ребенка?
– Я ничего не знал об этом, мне обо всем сказал Сережа...
– Муж, что ль?
– Ах, милый, не надо об этом! Муж за границей, а Сережа тот человек, который ее любил. Нет, нет, она рассталась с мужем, она же была такой честной, моя девочка, она бы никогда не посмела... Жизнь... Она еще не разведена, а он работает в каком-то секретном институте, и пошли бы парню жизнь ломать, ты же знаешь, как у нас любят ворошить чужое белье... Зачем ломать жизнь и ему? Оленьки нет, а он любил ее, пусть уж он, Сережа, не страдает. Налей еще, пожалуйста...
– Не хочешь перебраться ко мне, Витя? На время, а? Катя будет рада тебе, внучку мою понянчишь. Ну не плачь, не рви сердце...
– Спасибо тебе. Я не могу нигде быть. Скоро приедет Сережа, поселится у меня, и мы будем чувствовать все время рядом с собою нашу девочку.
– Витя, я очень тебя прошу, пока этот самый Сережа не приехал, давай я тебя заберу, а?
Винтер покачал головой, посмотрел на Вогулева громадными черными глазами, полными слез, и ответил:
– Сережа, когда я умру, похорони меня рядом с Оленькой, ладно?
Вернувшись в КГБ, Константинов собрал руководителей подразделений.
– Начинаем отрабатывать версию Дубова. Давайте-ка определим его для удобства «Лесником»: дуб – лес – «Лесник». Видимо, придется вести постоянную связь по телефону, счетчик включен, все теперь решают часы, хотя, – он отчего-то внимательно поглядел на Проскурина, – особенно сейчас всякого рода спешка и чрезмерная однолинейность могут сломать дело. В течение ближайших суток мы должны восстановить – желательно по минутам – все, связанное с последними часами жизни Ольги Винтер. Мы не имеем права никого допрашивать – это понятно, никакими уликами против Дубова мы не располагаем, поэтому работать надобно ювелирно. Это первое. Далее, необходимо проверить, кто, кроме Дубова, присутствовал на переговорах, когда министр экономики приезжал к нам в составе правительственной делегации Нагонии.
– Там был и министр обороны, – заметил Гмыря.
– Верно, только вопрос о поставках вел министр экономики. Третье. Необходимо доказать прокурору – это, видимо, придется делать мне – целесообразность эксгумации трупа и проведения экспертизы по поводу смерти Винтер. Но лучше бы, конечно, прийти к нему с более весомыми резонами, чем имеем мы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83