..
Женщина кивнула, зажала рукой мембрану:
– Сейчас выйдем в коридор, одну минуточку подождите...
Константинов решил не вызывать Потапенко в КГБ; во-первых, он считал, что разговор в его кабинете будет носить совершенно иной характер, женщина может растеряться, не зря ведь хороший доктор обычно наносит визит; больному и стены дома помогают, он хозяин, раскован; во-вторых, полагал Константинов, у него не было достаточных оснований для допроса, да и не его это дело, а следствия.
– Ну пошли покурим, – сказала Потапенко, положив трубку, – здесь жизни не будет.
В коридоре они устроились на диванчике, возле окна; Потапенко закурила советское «Мальборо», обхватила колено левой рукой (так обычно женщины устраиваются на пляже, причем такие женщины, которые хорошо плавают), обернулась к Константинову:
– Рая мне звонила, Константин Иванович, она просила помочь, я готова; сразу же даю вам честное слово.
– Спасибо. Вы, следовательно, в курсе того, что меня интересует?
– Да. Странно все это...
– Что именно? Почему странно?
– Понимаете, Оля приехала ко мне, глазищи больные, какая-то выжатая, я ее не помню такой... Даже не знаю, ловко ли об этом говорить... Словом, она попросила меня оценить серьги. Бриллиант с изумрудом, очень красивые...
– Почему сама не пошла к ювелиру?
– Потому что месяц назад я сестре к свадьбе купила серьги и оценивать ездила к Григорию Марковичу, есть один старик, при царе еще работал.
– Можно ведь было спросить его адрес.
– Он не примет. Он же не работает, на пенсии, он только тех принимает, с кем знаком, они такие недоверчивые, эти старики ювелиры... Но что интересно, там, в коробочке, под сафьяном, лежала записка: «Сережки от Сережки». Значит, это Дубов ей подарил.
– Это когда было?
– После того как они от Раи уехали, часа через три. Оля оставила серьги, сказала, что перед вылетом заберет, и вот...
– Где эти серьги?
– У меня... Я собиралась съездить к ее папе... Но тяжко это, говорят, старик очень плох, еле дышит...
– Ольга вам ничего не объясняла?
– Что именно?
– Ну отчего выглядит плохо? Зачем понадобилось оценивать подарок друга?
– Какие-то вещи не объясняются, Константин Иванович, даже подругам.
– А мы, мужчины, друзьям, настоящим друзьям, рассказываем всё.
– За это мы вас и любим. Так вот, Григорий Маркович оценил эти серьги. Они стоят пять или семь тысяч рублей. Причем он полагает, что они не нашего производства.
– А чьего?
– Ему кажется, это бельгийская работа; бриллиант, он считает, африканский, раньше ведь бельгийцы владели алмазными копями...
– Вы с Дубовым тоже дружны?
– Как вам сказать... Я, признаться, не очень ему симпатизирую; хоть и умен и, Оля говорила, талантлив, и не пьющий, а все равно не лежит у меня к нему сердце.
– Отчего?
– Не знаю. Не лежит, и все тут. Я и на поминки не пошла, знала, что будет представление , а я этого не выношу: свое в себе следует хранить...
– Куда Оля от вас поехала?
– Не знаю... Она куда-то звонила, спрашивала о проспектах, о справочниках... Не помню, кажется, она называла имя Лёва.
Проскурин выслушал Константинова, открыл папку, полистал страницы:
– Только один ее знакомый имеет имя Лев.
Константинов усмехнулся:
– Занятно вы сказали. Словно перевод с английского. И как фамилия этого Льва?
– Лукин. Лев Васильевич Лукин.
– Я попрошу вас увидаться с ним. Сейчас же. Договорились? И вот еще что... Вырисовывается Дубов, странно вырисовывается... Где он?
– Я начал его искать, Константин Иванович, но он как в воду канул.
– Тоже помер? – усмехнулся Константинов. – К вечеру найдите.
– Товарищ Лукин, моя фамилия Проскурин, я из КГБ. Здравствуйте.
Лукин пригласил Проскурина в квартиру: стеллажи в большой комнате были заставлены книгами, словарями, справочниками – Лукин работал в международном отделе Бюро технической информации.
– Не обращайте внимания на беспорядок, – сказал он, – это – беспорядок кажущийся. Я к вашим услугам, товарищ Проскурин.
– Спасибо. У меня к вам вопрос.
– Пожалуйста.
– Так вот, товарищ Лукин, я хочу узнать, о чем вас спрашивала Ольга Викторовна Винтер в последний раз?
– Оля попросила у меня проспект отелей «Хилтон». А в чем дело?
– Товарищ Лукин, вопросы буду задавать я.
– Пожалуйста.
– Что это за проспект?
– Описание отелей, ресторанов, баров, стоимость номеров, адреса, телефоны, телексы.
– Откуда вы привезли этот проспект?
– По-моему, из Италии. Или из Великобритании. Кажется, из Лондона, да, именно из Лондона.
– Вы не помните, там есть описание отеля «Хилтон» в Луисбурге?
– Конечно. Ольгу, по-моему, интересовал именно этот отель.
– Почему?
– Не знаю. Она посмотрела справочник, остановилась как раз на той странице, где был луисбургский «Хилтон», загнула еще, потом разгладила, она знает, как я отношусь к книгам...
– Где этот справочник?
– Оля его увезла с собой.
– Обещала вернуть?
– Да. Я на поминках видел этот справочник у Сергея в комнате.
– Она сразу же попросила этот справочник или предварительно беседовала с вами о чем-то?
– Нет. Она с порога сказала: «Лев, дай проспект по „Хилтону“». Ну я и дал. А что случилось, товарищ Проскурин?
– Вы не заметили ничего странного в поведении Винтер?
– Кого? Ах, Оли? Нет. Выглядела только плохо, будто после бессонной ночи, а так ничего странного я не заметил...
С ювелиром Абрамовым работал Коновалов.
Коновалов задумчиво смотрел на блестящую лысину ювелира, который писал заключение, старательно выводя каждую букву:
«Я, Абрамов Игнатий Васильевич, будучи приглашен в качестве специалиста, по существу заданных мне вопросов должен заявить следующее: серьги бриллиантовые, в золоте, на платиновой основе представляют собою уникальное произведение ювелирного искусства; совершенно очевидно, что выработаны они не в СССР, ибо как золото, так и платина имеют явно выраженные примеси серебра, что карается у нас, так как это нарушение стандартных норм. Скорее всего, эти серьги произведены в Бельгии или Голландии; нельзя также отрицать возможность того, что сделаны они на предприятии «Кук и сыновья» в Нью-Йорке, судя по коробочке, бархату и целлулоидному крепежу; допустимо также, что сережки сделаны во Франции, в дочерней фирме «Кук и сыновья», именующейся ныне «Тулуз Луар». Приблизительная стоимость сережек составляет пять – семь тысяч рублей. Можно предположить, что в свободно конвертируемой валюте означенные сережки стоят от двух до трех тысяч долларов».
– А почему именно «Кук и сыновья», Игнатий Васильевич? – перечитав заключение Абрамова еще раз, спросил полковник Коновалов. – Ошибки быть не может?
– Ювелиры ошибаются, как и саперы, всего лишь один раз в жизни. Камень слезится, высверк голубой, грани ручной шлифовки с небольшим машинным изнурением – кто же, как не Кук, сделает такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Женщина кивнула, зажала рукой мембрану:
– Сейчас выйдем в коридор, одну минуточку подождите...
Константинов решил не вызывать Потапенко в КГБ; во-первых, он считал, что разговор в его кабинете будет носить совершенно иной характер, женщина может растеряться, не зря ведь хороший доктор обычно наносит визит; больному и стены дома помогают, он хозяин, раскован; во-вторых, полагал Константинов, у него не было достаточных оснований для допроса, да и не его это дело, а следствия.
– Ну пошли покурим, – сказала Потапенко, положив трубку, – здесь жизни не будет.
В коридоре они устроились на диванчике, возле окна; Потапенко закурила советское «Мальборо», обхватила колено левой рукой (так обычно женщины устраиваются на пляже, причем такие женщины, которые хорошо плавают), обернулась к Константинову:
– Рая мне звонила, Константин Иванович, она просила помочь, я готова; сразу же даю вам честное слово.
– Спасибо. Вы, следовательно, в курсе того, что меня интересует?
– Да. Странно все это...
– Что именно? Почему странно?
– Понимаете, Оля приехала ко мне, глазищи больные, какая-то выжатая, я ее не помню такой... Даже не знаю, ловко ли об этом говорить... Словом, она попросила меня оценить серьги. Бриллиант с изумрудом, очень красивые...
– Почему сама не пошла к ювелиру?
– Потому что месяц назад я сестре к свадьбе купила серьги и оценивать ездила к Григорию Марковичу, есть один старик, при царе еще работал.
– Можно ведь было спросить его адрес.
– Он не примет. Он же не работает, на пенсии, он только тех принимает, с кем знаком, они такие недоверчивые, эти старики ювелиры... Но что интересно, там, в коробочке, под сафьяном, лежала записка: «Сережки от Сережки». Значит, это Дубов ей подарил.
– Это когда было?
– После того как они от Раи уехали, часа через три. Оля оставила серьги, сказала, что перед вылетом заберет, и вот...
– Где эти серьги?
– У меня... Я собиралась съездить к ее папе... Но тяжко это, говорят, старик очень плох, еле дышит...
– Ольга вам ничего не объясняла?
– Что именно?
– Ну отчего выглядит плохо? Зачем понадобилось оценивать подарок друга?
– Какие-то вещи не объясняются, Константин Иванович, даже подругам.
– А мы, мужчины, друзьям, настоящим друзьям, рассказываем всё.
– За это мы вас и любим. Так вот, Григорий Маркович оценил эти серьги. Они стоят пять или семь тысяч рублей. Причем он полагает, что они не нашего производства.
– А чьего?
– Ему кажется, это бельгийская работа; бриллиант, он считает, африканский, раньше ведь бельгийцы владели алмазными копями...
– Вы с Дубовым тоже дружны?
– Как вам сказать... Я, признаться, не очень ему симпатизирую; хоть и умен и, Оля говорила, талантлив, и не пьющий, а все равно не лежит у меня к нему сердце.
– Отчего?
– Не знаю. Не лежит, и все тут. Я и на поминки не пошла, знала, что будет представление , а я этого не выношу: свое в себе следует хранить...
– Куда Оля от вас поехала?
– Не знаю... Она куда-то звонила, спрашивала о проспектах, о справочниках... Не помню, кажется, она называла имя Лёва.
Проскурин выслушал Константинова, открыл папку, полистал страницы:
– Только один ее знакомый имеет имя Лев.
Константинов усмехнулся:
– Занятно вы сказали. Словно перевод с английского. И как фамилия этого Льва?
– Лукин. Лев Васильевич Лукин.
– Я попрошу вас увидаться с ним. Сейчас же. Договорились? И вот еще что... Вырисовывается Дубов, странно вырисовывается... Где он?
– Я начал его искать, Константин Иванович, но он как в воду канул.
– Тоже помер? – усмехнулся Константинов. – К вечеру найдите.
– Товарищ Лукин, моя фамилия Проскурин, я из КГБ. Здравствуйте.
Лукин пригласил Проскурина в квартиру: стеллажи в большой комнате были заставлены книгами, словарями, справочниками – Лукин работал в международном отделе Бюро технической информации.
– Не обращайте внимания на беспорядок, – сказал он, – это – беспорядок кажущийся. Я к вашим услугам, товарищ Проскурин.
– Спасибо. У меня к вам вопрос.
– Пожалуйста.
– Так вот, товарищ Лукин, я хочу узнать, о чем вас спрашивала Ольга Викторовна Винтер в последний раз?
– Оля попросила у меня проспект отелей «Хилтон». А в чем дело?
– Товарищ Лукин, вопросы буду задавать я.
– Пожалуйста.
– Что это за проспект?
– Описание отелей, ресторанов, баров, стоимость номеров, адреса, телефоны, телексы.
– Откуда вы привезли этот проспект?
– По-моему, из Италии. Или из Великобритании. Кажется, из Лондона, да, именно из Лондона.
– Вы не помните, там есть описание отеля «Хилтон» в Луисбурге?
– Конечно. Ольгу, по-моему, интересовал именно этот отель.
– Почему?
– Не знаю. Она посмотрела справочник, остановилась как раз на той странице, где был луисбургский «Хилтон», загнула еще, потом разгладила, она знает, как я отношусь к книгам...
– Где этот справочник?
– Оля его увезла с собой.
– Обещала вернуть?
– Да. Я на поминках видел этот справочник у Сергея в комнате.
– Она сразу же попросила этот справочник или предварительно беседовала с вами о чем-то?
– Нет. Она с порога сказала: «Лев, дай проспект по „Хилтону“». Ну я и дал. А что случилось, товарищ Проскурин?
– Вы не заметили ничего странного в поведении Винтер?
– Кого? Ах, Оли? Нет. Выглядела только плохо, будто после бессонной ночи, а так ничего странного я не заметил...
С ювелиром Абрамовым работал Коновалов.
Коновалов задумчиво смотрел на блестящую лысину ювелира, который писал заключение, старательно выводя каждую букву:
«Я, Абрамов Игнатий Васильевич, будучи приглашен в качестве специалиста, по существу заданных мне вопросов должен заявить следующее: серьги бриллиантовые, в золоте, на платиновой основе представляют собою уникальное произведение ювелирного искусства; совершенно очевидно, что выработаны они не в СССР, ибо как золото, так и платина имеют явно выраженные примеси серебра, что карается у нас, так как это нарушение стандартных норм. Скорее всего, эти серьги произведены в Бельгии или Голландии; нельзя также отрицать возможность того, что сделаны они на предприятии «Кук и сыновья» в Нью-Йорке, судя по коробочке, бархату и целлулоидному крепежу; допустимо также, что сережки сделаны во Франции, в дочерней фирме «Кук и сыновья», именующейся ныне «Тулуз Луар». Приблизительная стоимость сережек составляет пять – семь тысяч рублей. Можно предположить, что в свободно конвертируемой валюте означенные сережки стоят от двух до трех тысяч долларов».
– А почему именно «Кук и сыновья», Игнатий Васильевич? – перечитав заключение Абрамова еще раз, спросил полковник Коновалов. – Ошибки быть не может?
– Ювелиры ошибаются, как и саперы, всего лишь один раз в жизни. Камень слезится, высверк голубой, грани ручной шлифовки с небольшим машинным изнурением – кто же, как не Кук, сделает такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83