Мы вместе начинали, но я вырвался вперед на пару корпусов, в то время как ты остался у меня за спиной, бежишь враскачку, задыхаешься от лишнего веса и брюзжишь на все и всех. Нельзя так, Уолт, нельзя, эгоцентризм никого еще не поднимал к вершинам успеха.
Теперь по поводу моего рассказа в «Пост», который показался тебе эпигонством с опусов Портера… Я внимательно перечитал себя и поразился тому, что какие-то рудименты стиля м-ра Портера действительно появились в моей стилистике, что меня совершенно опрокинуло.
Не в моих привычках пускать случившееся по воле волн; я вернулся к рассказам Портера (они высланы тебе вчера с утренней почтой) и заново просмотрел их.
Хотя в них действительно ощутима тяга к новому, но все равно я не могу согласиться с тобою в том, что этот господин может повлиять на качество нашей литературы. Нет, Уолт! Он будет печататься, в этом не приходится сомневаться, даже если другие «христопродавцы» решат его попридержать (кстати, ничего страшного не случится - чем больше литератор ждет, тем для него лучше; слабый сломается, сильный наберет сил), однако имя его не будет замечено широкой публикой потому хотя бы, что он прежде всего думает о себе, рекламирует свое всезнание, подменяет собою своих героев, конферирует действие и совершенно не работает со словом.
В симфоническом оркестре есть первая скрипка, но существуют ведь и фаготы. Значит, и они нужны, не так ли? Пусть он будет фаготом, я обещаю тебе - при случае - сказать свое слово в его поддержку.
Пожалуйста, подтверди получение рассказов м-ра Портера.
Смени гнев на милость.
Твой Грегори Презерз".
4
"Дорогая миссис Роч!
Я довольно долго колебался, прежде чем отправить эту весточку. Сначала я вознамерился писать Вам веселые послания про то, как любопытно мне в «Колумбусе», как много здесь того самого жизненного материала, который столь необходим человеку, рискнувшему взяться за перо, но потом решил, что это будет совсем уж грубая нечестность.
Как Вы понимаете, это письмо я отправляю не по официальному каналу, через цензуру администрации, но с оказией. Поскольку тюрьма, как и все наше общество, разделена на белых и черных, сильных и слабых, богатых и бедных, у меня здесь появился знакомый, банкир Карно, который пользуется привилегиями. Он-то и имеет возможность отправлять письма прямиком на волю, без чужого глаза.
К тому же сюда попал и мой давний знакомец по Гондурасу, «полковник» Эл. Дженнингс, который работает в тюремной почте, - это второй «канал связи», который я теперь могу использовать.
Поэтому, коли мне не суждено выйти отсюда (человек ни от чего не застрахован), хочу, чтобы Вы, когда Маргарет вырастет, рассказали ей всю правду. И про то, как я был несправедливо осужден, и про то, что такое американская тюрьма, где жизнь человеческая ценится так дешево, как и представить себе нельзя. Администрация смотрит на заключенных как на бездушных и бесчувственных животных. Бывают недели, когда чуть не каждую ночь узники погибают, наложив на себя руки. Люди перерезают себе горло, вешаются… Если человек заболел и не может выходить на работу, его тащат в подвал и пускают на него мощную струю ледяной воды. Напор так силен, что человек падает, теряя сознание. Врач обязан привести его в сознание, беднягу ставят на ноги, связывают руки металлической проволокой и подвешивают к потолку. Так он висит час, два, три, исходя криком, пока, наконец, снова не теряет сознание. После этого надсмотрщик задает ему вопрос, не выздоровел ли он… Назавтра человек снова выходит на работу; чаще всего там же, в цехе, падает в беспамятстве, а уж его смерть от «хронического кишечного заболевания» мы затем оформляем вместе с доктором…
Я не стану писать обо всем том, чему свидетелем здесь стал, потому что описание жестокости не только не спасает от нее мир, но, наоборот, приобщает к ней, рождая чувство звериной вседозволенности сильного.
Поверьте, дорогая миссис Роч, я очень долго думал, прежде чем решился написать Вам это; больше я никогда такого писать не стану, но на меня нахлынул безотчетный страх; я испугался, что могу уйти, не рассказав Вам, самым мне близким людям, о том ужасе, который окружает каждого из нас. Большинство об этом не знает, но должно знать.
Пусть Вы, а потом Маргарет останутся хранителями той правды, которую я узнал; то, что знают пять, десять, двадцать человек, уже неистребимо.
Поцелуйте мою маленькую и передайте ей письмо, которое я вложил во второй конверт.
Остаюсь всегда Вам за все благодарным
Биллом Сиднеем Портером.
Мое письмо Маргарет должна вскрыть и прочитать сама.
"Моя любимая шалунишка Маргарет!
Как ты поживаешь?! Как учеба? Напиши мне обо всем большими, очень красивыми буквами самым подробным образом.
Мое путешествие продолжается успешно, работа идет прекрасно, настроение отменно. Совсем скоро я вернусь к тебе, но не один. У меня появился прекрасный друг, который утверждает, что он Домовой, а зовут его Алдибиронтифостифостифорстифорникофокс. Кстати, если ты увидишь падающую звезду и произнесешь мое имя (я имею в виду Домового) семнадцать раз, пока она не погаснет, то, отправившись в метель по дороге в то время, когда пунцовые розы цветут на лозе томата, в первом следе от коровьего копыта ты найдешь бриллиантовый перстень сказочной красоты. Попробуй.
Папа".
5
"Дорогой Ли!
Моя тюремная жизнь проходит не так монотонно, как может показаться тем, кто о судьбе заключенных судит по сообщениям, попадающим в прессу.
Поскольку у нас организовался «кружок», куда входит Эл Дженнингс и банкир Карно, то есть налетчик и финансовый воротила, новая информация стекается ко мне ежедневно.
Ты себе не представляешь, какие судьбы проходят у меня перед глазами…
Взять хотя бы Айру Маралата… Его звали «Тюремным дьяволом» за гигантский рост и яростный нрав. Год назад начальник тюрьмы (слава богу, его убрали) приказал построить для двухметрового, заросшего, буйного Айры клетку из-за того, что на него нападали приступы бешенства. Он жил в этой клетке как животное, и наиболее уважаемых граждан Колумбуса пускали в тюрьму, чтобы те могли полюбоваться на «изверга». (Говорят, прежний начальник брал за это деньги, хорошенькие экскурсии, а?!) Но выяснилось - а сколько прошло лет, прежде чем это произошло! - что на самом-то деле Айра совершил подвиг, остановил вагонетку, которая неслась по рельсам на рабочих (сам он был шахтером), но его так ударило головой о металл, что бедняга потерял сознание и попал в больницу. Он был в беспамятстве восемь месяцев. С грехом пополам его поставили на ноги, память вернулась к нему, и он отправился домой, в свой маленький домик, который арендовал с женою Дорой. Однако в домике уже жили другие люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Теперь по поводу моего рассказа в «Пост», который показался тебе эпигонством с опусов Портера… Я внимательно перечитал себя и поразился тому, что какие-то рудименты стиля м-ра Портера действительно появились в моей стилистике, что меня совершенно опрокинуло.
Не в моих привычках пускать случившееся по воле волн; я вернулся к рассказам Портера (они высланы тебе вчера с утренней почтой) и заново просмотрел их.
Хотя в них действительно ощутима тяга к новому, но все равно я не могу согласиться с тобою в том, что этот господин может повлиять на качество нашей литературы. Нет, Уолт! Он будет печататься, в этом не приходится сомневаться, даже если другие «христопродавцы» решат его попридержать (кстати, ничего страшного не случится - чем больше литератор ждет, тем для него лучше; слабый сломается, сильный наберет сил), однако имя его не будет замечено широкой публикой потому хотя бы, что он прежде всего думает о себе, рекламирует свое всезнание, подменяет собою своих героев, конферирует действие и совершенно не работает со словом.
В симфоническом оркестре есть первая скрипка, но существуют ведь и фаготы. Значит, и они нужны, не так ли? Пусть он будет фаготом, я обещаю тебе - при случае - сказать свое слово в его поддержку.
Пожалуйста, подтверди получение рассказов м-ра Портера.
Смени гнев на милость.
Твой Грегори Презерз".
4
"Дорогая миссис Роч!
Я довольно долго колебался, прежде чем отправить эту весточку. Сначала я вознамерился писать Вам веселые послания про то, как любопытно мне в «Колумбусе», как много здесь того самого жизненного материала, который столь необходим человеку, рискнувшему взяться за перо, но потом решил, что это будет совсем уж грубая нечестность.
Как Вы понимаете, это письмо я отправляю не по официальному каналу, через цензуру администрации, но с оказией. Поскольку тюрьма, как и все наше общество, разделена на белых и черных, сильных и слабых, богатых и бедных, у меня здесь появился знакомый, банкир Карно, который пользуется привилегиями. Он-то и имеет возможность отправлять письма прямиком на волю, без чужого глаза.
К тому же сюда попал и мой давний знакомец по Гондурасу, «полковник» Эл. Дженнингс, который работает в тюремной почте, - это второй «канал связи», который я теперь могу использовать.
Поэтому, коли мне не суждено выйти отсюда (человек ни от чего не застрахован), хочу, чтобы Вы, когда Маргарет вырастет, рассказали ей всю правду. И про то, как я был несправедливо осужден, и про то, что такое американская тюрьма, где жизнь человеческая ценится так дешево, как и представить себе нельзя. Администрация смотрит на заключенных как на бездушных и бесчувственных животных. Бывают недели, когда чуть не каждую ночь узники погибают, наложив на себя руки. Люди перерезают себе горло, вешаются… Если человек заболел и не может выходить на работу, его тащат в подвал и пускают на него мощную струю ледяной воды. Напор так силен, что человек падает, теряя сознание. Врач обязан привести его в сознание, беднягу ставят на ноги, связывают руки металлической проволокой и подвешивают к потолку. Так он висит час, два, три, исходя криком, пока, наконец, снова не теряет сознание. После этого надсмотрщик задает ему вопрос, не выздоровел ли он… Назавтра человек снова выходит на работу; чаще всего там же, в цехе, падает в беспамятстве, а уж его смерть от «хронического кишечного заболевания» мы затем оформляем вместе с доктором…
Я не стану писать обо всем том, чему свидетелем здесь стал, потому что описание жестокости не только не спасает от нее мир, но, наоборот, приобщает к ней, рождая чувство звериной вседозволенности сильного.
Поверьте, дорогая миссис Роч, я очень долго думал, прежде чем решился написать Вам это; больше я никогда такого писать не стану, но на меня нахлынул безотчетный страх; я испугался, что могу уйти, не рассказав Вам, самым мне близким людям, о том ужасе, который окружает каждого из нас. Большинство об этом не знает, но должно знать.
Пусть Вы, а потом Маргарет останутся хранителями той правды, которую я узнал; то, что знают пять, десять, двадцать человек, уже неистребимо.
Поцелуйте мою маленькую и передайте ей письмо, которое я вложил во второй конверт.
Остаюсь всегда Вам за все благодарным
Биллом Сиднеем Портером.
Мое письмо Маргарет должна вскрыть и прочитать сама.
"Моя любимая шалунишка Маргарет!
Как ты поживаешь?! Как учеба? Напиши мне обо всем большими, очень красивыми буквами самым подробным образом.
Мое путешествие продолжается успешно, работа идет прекрасно, настроение отменно. Совсем скоро я вернусь к тебе, но не один. У меня появился прекрасный друг, который утверждает, что он Домовой, а зовут его Алдибиронтифостифостифорстифорникофокс. Кстати, если ты увидишь падающую звезду и произнесешь мое имя (я имею в виду Домового) семнадцать раз, пока она не погаснет, то, отправившись в метель по дороге в то время, когда пунцовые розы цветут на лозе томата, в первом следе от коровьего копыта ты найдешь бриллиантовый перстень сказочной красоты. Попробуй.
Папа".
5
"Дорогой Ли!
Моя тюремная жизнь проходит не так монотонно, как может показаться тем, кто о судьбе заключенных судит по сообщениям, попадающим в прессу.
Поскольку у нас организовался «кружок», куда входит Эл Дженнингс и банкир Карно, то есть налетчик и финансовый воротила, новая информация стекается ко мне ежедневно.
Ты себе не представляешь, какие судьбы проходят у меня перед глазами…
Взять хотя бы Айру Маралата… Его звали «Тюремным дьяволом» за гигантский рост и яростный нрав. Год назад начальник тюрьмы (слава богу, его убрали) приказал построить для двухметрового, заросшего, буйного Айры клетку из-за того, что на него нападали приступы бешенства. Он жил в этой клетке как животное, и наиболее уважаемых граждан Колумбуса пускали в тюрьму, чтобы те могли полюбоваться на «изверга». (Говорят, прежний начальник брал за это деньги, хорошенькие экскурсии, а?!) Но выяснилось - а сколько прошло лет, прежде чем это произошло! - что на самом-то деле Айра совершил подвиг, остановил вагонетку, которая неслась по рельсам на рабочих (сам он был шахтером), но его так ударило головой о металл, что бедняга потерял сознание и попал в больницу. Он был в беспамятстве восемь месяцев. С грехом пополам его поставили на ноги, память вернулась к нему, и он отправился домой, в свой маленький домик, который арендовал с женою Дорой. Однако в домике уже жили другие люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57