Инсценировки явлений ближе к искусству, чем аспекты других практик. Постановка знамений именно потому и приняла свой нынешний экспрессионистский вид, что этим решается двойная задача: мог восполняет себе нехватку приключенческого, зрелищного начала бытия, и одновременно осуществляется точная адаптация к психологии немогов (максимизация эффекта).
Красивы явления Гелика: он поджигает куст или траву, используя «дальнобойный пирокинез» (весьма сложная практика, достигаемая катой из ОС), и так является немогу в знамении сухой горящей растительности, окутанной дымом. Поскольку состояние неможества характеризуется тем, что очевидности (оче-видности) предпочитается до-казательство, т.е. нечто, предъявляемое по частям, и соответственно лицезрению предпочитается умозрение, практика санкции обычно оставляет зазор для толкования.
Может показаться странным состав завета. За исключением требования о несотворении кумира, объясняемого вполне понятной ревностью дающего санкцию, все остальные условия контракта касаются сугубых мелочей, наподобие «не носить зеленого в одежде». Но и в данном случае некий архетип заветной санкции выкристаллизовался из опыта практики.
Во-первых, требования, акцентированные произвольно, снабжены надлежащей мерой абсурда. Они несут на себе личную печать, завиток воли мога, дающего санкцию. Исполнение полюбившейся могу мелодии жестов и ритуалов является своего рода пересозданием мира по прихоти, вписыванием в картину бытия какого-то персонального «да будет так». То есть здесь происходит чистая манифестация именно собственной воли, а не какой-то «высшей воли», которую предстоит познать и принять как задачу. Стало быть, дающий санкцию ставит свою неповторимую монограмму на глине – при этом, конечно же, мир, о котором было сказано «хорошо весьма», низводится до уровня полуфабриката, сырья, т.е. глины. Ясно, что для чистоты желания, как оно проявляется в Основном состоянии, не может быть более сильного мотива, чем запечатлеть уникальность своего присутствия и тиражировать его вдоль по измерениям Вселенной. Отсюда все экзотические выборки или выдирки из набора равновозможных человеческих установлений типа «не есть свинины», «осенять себя перстом» и т.п. И можно представить себе, как резонирует душа мога-покровителя, когда носитель санкции распространяет выборку среди своих присных. Проповедничество и миссионерство напрямую не указывается в завете, но получивший санкцию и уже знающий о покровительствующей силе склонен и сам воспользоваться частью моральных процентов, вербуя себе адептов. Так личная монограмма мога, отпечатанная на нем, расходится концентрическими кругами и возвращается к могу как незримая, но очень важная составляющая фимиама. Завиток воли, размножающий себя в орнаменте прилегающих будней.
У меня есть давняя задумка, очень дорогая для меня и утвержденная внутренним решением воли. Друзья и знакомые, с которыми я делился «завитком», посмеивались или пожимали плечами. Однажды я изложил, по какому-то наитию, суть дела Раму:
– Если я однажды разбогатею – ну, скажем, получу нобелевскую, я обязательно создам фонд Бу-поощрения.
– Чего?
– Ну, знаешь, у шведов и, кажется, у датчан есть имя Бу, кстати, довольно распространенное. Вспомни такие специфические сочетания – Бу Ларссон, Бу Êарлссон…
– Угу.
– Так вот. Я желаю видеть сочетание этого имени с русскими фамилиями. Я хочу, чтобы появился Бу Петров, Бу Иванов, Бу Сидоров – и так далее, и чем больше, тем лучше. Для этого мне и понадобится солидный фонд поощрения. Фонд будет предусматривать выплату специальных премий всем гражданам, имеющим фамилии, оканчивающиеся на «ов», «ев», «ин», которые при этом являются обладателями имени Бу. Я рассчитываю, что немало родителей захотят таким образом обеспечить будущее своим деткам. Понятно, что на всех не хватит, получат первые, – но импульс сработает – а дальше уже можно рассчитывать на простое воспроизводство…
Проект Раму понравился: «Одобряю, круто берешь». При этом Рам нисколько не удивился – я думаю, потому, что траектория воли мога часто пересекает подобные перекрестки.
Однако странный состав завета объясняется не только пригодностью иррациональной выборки для воплощения причудливого завитка воли. Дело в том, что даже самые непритязательные запреты, если они оформлены в виде обязательства, становятся для немогов тяжелы. Я припоминаю несколько случаев, когда немог утрачивал санкцию из-за сущего пустяка, вроде появления «зеленого» в одежде.
Вообще практика санкций может с успехом выполнять роль экспериментального человековедения. Любопытно (и поучительно) наблюдать, как культурные и культовые установления, имеющие многовековую историю, вновь возникают, будто впервые, в отношениях между носителем санкции и могом-покровителем. Постепенно, как бы сама собой вырабатывается детальная практика культа – избранник, демонстрируя силу, привлекает новых адептов – или, что бывает реже, глубоко утаивает источник силы даже от самых близких. Что касается могов, заключивших завет, то, вероятно, первый вариант для них предпочтительнее, но есть любители и второго; Лагута даже включал в завет условие сохранить откровение в тайне.
Тем более, что искушения для немога возникают в обоих случаях. Извлечение личной выгоды, разного рода моральных процентов на дарованную благодать, разумеется, не может пресекаться покровителем, поскольку везение, удача, вообще успех в любой избранной деятельности как раз и является практическим следствием избранничества, он непосредственно вытекает из дарования санкции. Какая-либо реакция на моральный кодекс своего избранника абсолютно нехарактерна для мога. Действительно опасным искушением в этом случае является гордыня: слишком велик соблазн заявить: «Я и отец мой небесный едино суть». Немог, пользующийся силой, привыкает к почти даровому источнику; ему начинает казаться, что можно обойтись своими силами и вот, в неуемной гордыне, немог нарушает завет – и, естественно, лишается санкции.
Другое искушение, или грех, ведущий к утрате милости, чаще сопутствует тайному культу. Удивительно, как легко внедряется в психику немога комплекс «золотой рыбки» – синдром непрерывного возрастания хотений. А мог не в состоянии везти подопечного непрерывно – случаются паузы, порой длинные. Словом, немог начинает роптать на того, с кем заключил завет. А если немог возроптал, то это уже достаточное условие для снятия санкции.
По логике вещей, было бы естественно считать снятие санкции необратимым – по большей части так оно и есть. Но мне известны и случаи прощения, свидетельствующие – как это еще назвать – о простой человеческой слабости мога… Избранник Фаня, успешно чумаковавший и даже удостоившийся внимания прессы, впал в гордыню и утратил санкцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Красивы явления Гелика: он поджигает куст или траву, используя «дальнобойный пирокинез» (весьма сложная практика, достигаемая катой из ОС), и так является немогу в знамении сухой горящей растительности, окутанной дымом. Поскольку состояние неможества характеризуется тем, что очевидности (оче-видности) предпочитается до-казательство, т.е. нечто, предъявляемое по частям, и соответственно лицезрению предпочитается умозрение, практика санкции обычно оставляет зазор для толкования.
Может показаться странным состав завета. За исключением требования о несотворении кумира, объясняемого вполне понятной ревностью дающего санкцию, все остальные условия контракта касаются сугубых мелочей, наподобие «не носить зеленого в одежде». Но и в данном случае некий архетип заветной санкции выкристаллизовался из опыта практики.
Во-первых, требования, акцентированные произвольно, снабжены надлежащей мерой абсурда. Они несут на себе личную печать, завиток воли мога, дающего санкцию. Исполнение полюбившейся могу мелодии жестов и ритуалов является своего рода пересозданием мира по прихоти, вписыванием в картину бытия какого-то персонального «да будет так». То есть здесь происходит чистая манифестация именно собственной воли, а не какой-то «высшей воли», которую предстоит познать и принять как задачу. Стало быть, дающий санкцию ставит свою неповторимую монограмму на глине – при этом, конечно же, мир, о котором было сказано «хорошо весьма», низводится до уровня полуфабриката, сырья, т.е. глины. Ясно, что для чистоты желания, как оно проявляется в Основном состоянии, не может быть более сильного мотива, чем запечатлеть уникальность своего присутствия и тиражировать его вдоль по измерениям Вселенной. Отсюда все экзотические выборки или выдирки из набора равновозможных человеческих установлений типа «не есть свинины», «осенять себя перстом» и т.п. И можно представить себе, как резонирует душа мога-покровителя, когда носитель санкции распространяет выборку среди своих присных. Проповедничество и миссионерство напрямую не указывается в завете, но получивший санкцию и уже знающий о покровительствующей силе склонен и сам воспользоваться частью моральных процентов, вербуя себе адептов. Так личная монограмма мога, отпечатанная на нем, расходится концентрическими кругами и возвращается к могу как незримая, но очень важная составляющая фимиама. Завиток воли, размножающий себя в орнаменте прилегающих будней.
У меня есть давняя задумка, очень дорогая для меня и утвержденная внутренним решением воли. Друзья и знакомые, с которыми я делился «завитком», посмеивались или пожимали плечами. Однажды я изложил, по какому-то наитию, суть дела Раму:
– Если я однажды разбогатею – ну, скажем, получу нобелевскую, я обязательно создам фонд Бу-поощрения.
– Чего?
– Ну, знаешь, у шведов и, кажется, у датчан есть имя Бу, кстати, довольно распространенное. Вспомни такие специфические сочетания – Бу Ларссон, Бу Êарлссон…
– Угу.
– Так вот. Я желаю видеть сочетание этого имени с русскими фамилиями. Я хочу, чтобы появился Бу Петров, Бу Иванов, Бу Сидоров – и так далее, и чем больше, тем лучше. Для этого мне и понадобится солидный фонд поощрения. Фонд будет предусматривать выплату специальных премий всем гражданам, имеющим фамилии, оканчивающиеся на «ов», «ев», «ин», которые при этом являются обладателями имени Бу. Я рассчитываю, что немало родителей захотят таким образом обеспечить будущее своим деткам. Понятно, что на всех не хватит, получат первые, – но импульс сработает – а дальше уже можно рассчитывать на простое воспроизводство…
Проект Раму понравился: «Одобряю, круто берешь». При этом Рам нисколько не удивился – я думаю, потому, что траектория воли мога часто пересекает подобные перекрестки.
Однако странный состав завета объясняется не только пригодностью иррациональной выборки для воплощения причудливого завитка воли. Дело в том, что даже самые непритязательные запреты, если они оформлены в виде обязательства, становятся для немогов тяжелы. Я припоминаю несколько случаев, когда немог утрачивал санкцию из-за сущего пустяка, вроде появления «зеленого» в одежде.
Вообще практика санкций может с успехом выполнять роль экспериментального человековедения. Любопытно (и поучительно) наблюдать, как культурные и культовые установления, имеющие многовековую историю, вновь возникают, будто впервые, в отношениях между носителем санкции и могом-покровителем. Постепенно, как бы сама собой вырабатывается детальная практика культа – избранник, демонстрируя силу, привлекает новых адептов – или, что бывает реже, глубоко утаивает источник силы даже от самых близких. Что касается могов, заключивших завет, то, вероятно, первый вариант для них предпочтительнее, но есть любители и второго; Лагута даже включал в завет условие сохранить откровение в тайне.
Тем более, что искушения для немога возникают в обоих случаях. Извлечение личной выгоды, разного рода моральных процентов на дарованную благодать, разумеется, не может пресекаться покровителем, поскольку везение, удача, вообще успех в любой избранной деятельности как раз и является практическим следствием избранничества, он непосредственно вытекает из дарования санкции. Какая-либо реакция на моральный кодекс своего избранника абсолютно нехарактерна для мога. Действительно опасным искушением в этом случае является гордыня: слишком велик соблазн заявить: «Я и отец мой небесный едино суть». Немог, пользующийся силой, привыкает к почти даровому источнику; ему начинает казаться, что можно обойтись своими силами и вот, в неуемной гордыне, немог нарушает завет – и, естественно, лишается санкции.
Другое искушение, или грех, ведущий к утрате милости, чаще сопутствует тайному культу. Удивительно, как легко внедряется в психику немога комплекс «золотой рыбки» – синдром непрерывного возрастания хотений. А мог не в состоянии везти подопечного непрерывно – случаются паузы, порой длинные. Словом, немог начинает роптать на того, с кем заключил завет. А если немог возроптал, то это уже достаточное условие для снятия санкции.
По логике вещей, было бы естественно считать снятие санкции необратимым – по большей части так оно и есть. Но мне известны и случаи прощения, свидетельствующие – как это еще назвать – о простой человеческой слабости мога… Избранник Фаня, успешно чумаковавший и даже удостоившийся внимания прессы, впал в гордыню и утратил санкцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30