За свою жизнь я испытал достаточно всяких неприятностей, но я никогда не думал, что так трудно вытерпеть трое голодных суток. Лишь теперь начинаю понимать, что голод такое великое зло. Лишь теперь, когда время словно остановилось, когда даже Сеймур замолчал, а я собираюсь с силами, чтоб снова переместиться на диван и неподвижно замереть там.
— Просыпайтесь, Майкл, — слышу хрипловатый голос.
Голос доносится издали, потому что как раз в этот миг я потонул в бездонной глубине, из которой я не хочу выныривать на поверхность для пустой болтовни.
— Просыпайтесь, Майкл, быстрей! — снова раздается голос.
— А? Что случилось? — бормочу я, стараясь стряхнуть с себя сон.
— Тот тип… Наверное, он ищет вас… Его сюда нельзя впускать, — объясняет американец, трогая меня за плечо.
Сделав усилие, поднимаюсь и припадаю к щели в ставне.
На поляне перед виллой остановился черный «опель» — странно, как я не услыхал! — а в «опеле», если мне не изменяет зрение, сидит так называемый шеф Мод — мистер Фрэнк или Франк.
Когда я выхожу наружу, он делает мне энергичный знак подойти.
— Здравствуйте, Каре… Возьмите сумку на заднем сиденье… Это вам передала Мод.
Едва я успел взять сумку, выслушав его невразумительный монолог, как Франк махнул на прощанье рукой, и машина скрылась.
— А тип очень напуган, — замечает Сеймур, когда я возвращаюсь в комнату. — Это плохо.
Он нетерпеливо достает из емкой базарной сумки колбасу, брынзу, консервы, хлебцы — чего там только нет! Наконец вынимает маленький заклеенный конверт:
— Это вам…
— Еще чего! — возражаю я.
— Вскрывайте, это вам, — настаивает американец.
Действительно, на конверте скромно обозначено мое имя. Внутри записка с лаконичным текстом: «Много не ешьте» — и второй конверт — уже без надписи.
— А это мне, — говорит Сеймур.
Он вскрывает конверт, быстро пробегает глазами коротенькое письмо, потом глядит на меня и снова перечитывает. Его всегда угрюмое лицо, кажется, стало еще угрюмей.
— Наверное, плохие новости?
Он задумчиво смотрит на меня, словно все еще обдумывает то, о чем речь идет в письме, потом спокойно говорит:
— Наоборот, новости хорошие, в частности, те, что касаются вас. Контроль на дорогах сегодня днем снят, завтра, наверное, приедет Мод и заберет вас.
— И это все?
— Все, это касается вас, — уточняет Сеймур, делая ударение на последнем слове. — А что касается меня…
Он замолкает, берет из пачки на столе сигарету и щелкает зажигалкой. Потом выпускает несколько густых струек дыма и добавляет:
— Надо было бы извиниться перед вами за напрасно отнятое у вас время. Операция аннулирована. Конечно, благодарят за старательность, но добытые нами документы спрятали в архив или бросили в огонь. Приказ однозначный: довольно заниматься Райеном!
— Следовательно, вся эта история оказалась бессмысленной, — замечаю я.
— Еще неизвестно, — твердо возражает американец.
— Но вы же сами говорите, что приказ ясный: довольно заниматься Райеном!
— Да. Но кто знает, что я получил это распоряжение? Пока оно дойдет до адресата, пройдет несколько дней. А за это время с людьми может случиться все что угодно, в том числе и с Райеном.
— Уильям, у меня такое чувство, словно вы снова хватаете меня за горло.
— Не волнуйтесь. Вы мне больше не нужны. Отныне события будут развиваться иначе.
Придвигаю ногой кухонный табурет и сажусь на него. Хотя я и проглотил чудесную свежую ветчину, колени у меня все еще дрожат от слабости.
— Понимаю ваше состояние, — соглашаюсь я, поскольку упомянутая ветчина возвратила мне добродушное настроение. — Затратишь столько времени на служебное задание…
— Это не служебное задание, — возражает американец.
— Следовательно, самоинициатива?
— И не самоинициатива.
— Неужели может быть что-то третье?
— Вот именно! Представьте себе такое: один из больших шефов приглашает вас прогуляться на автомобиле — выпить с ним на природе по рюмке. И когда вы пьете, он говорит: нет ли у вас желания посетить Германию? Не мешало бы присмотреться к Райену — знаете такого? — выяснить, какую комбинацию он разрабатывает, ведь это великий мастер комбинаций, как и его отец, хотя и не в таких масштабах. Старый Райен теперь стремится получить заказ на изготовление нового самолета. И наверное, получит. Конечно, если его сын не впутается в какой-нибудь скандал…
Сеймур замолкает и смотрит на меня:
— Понятно?
— Посылают охотиться на львов на собственный риск и ответственность.
— Вот именно.
— Но вы же могли отказаться.
— Если бы была возможность отказаться, никто бы не начинал такого разговора. Они заранее знали, что я не откажусь.
— Потому что ненавидите Райена.
— Ну, ненавижу — это слишком громко сказано. Такие типы заслуживают не больше чем пренебрежение.
— Так пренебрегайте им и не пачкайте им руки.
Сеймур смотрит на меня, немного сощурившись, словно думает, стоит ил возражать. Потом допивает виски, ставит стакан на стол и закуривает очередную сигарету.
— Вчера вы удивлялись, когда я сказал, что избрал эту профессию ради свободы. Вы удивлялись не без основания. Какая может быть свобода, ведь мы, по сути, военные! А теперь, однако, видите, что я прав. Какая свобода? А вот, например, свобода утереть нос мерзавцу из высших кругов. Из самых высоких, Майкл!
— И что вам это даст? Если и будет какая-то польза, то, наверное, вашему шефу, который связан с конкурирующей фирмой.
— Очевидно.
— Так что же вы выигрываете?
— Несколько часов хорошего настроения. Разве этого мало? Представляете, как эти напыщенные индюки, Райен-отец и Райен-сын, вытаращат глаза, получив такой удар!
— Теперь мне ясно. Вы действительно ненавидите Райена.
— Говорил же вам: я его не могу ненавидеть. Я слишком хорошо знаю Райена. Помню еще с университета, а через некоторое время и по секретной службе. Помню это ничтожество, который опережал талантливых только потому, что был наследником одного из молодых капиталистов.
— Молодого или старого, какое это имеет значение?
— Тут есть один нюанс. Маленький нюанс иногда имеет большое значение. Старые придерживаются определенных правил приличия, Майкл. Старые обогащаются, опираясь на законы, которые они сами создали. А молодые глумятся даже над собственными законами. Коррупция, аферы.
После недолгого молчания опять звучит голос Сеймура:
— Вот я просто захотел развлечься, почувствовать, что выполнил личную прихоть, свою собственную! Понимаете или нет? Свою, а не указание высшей инстанции. Что хоть раз позволил себе такую роскошь — действовать свободно.
— Уильям, — говорю я, — выходит, вы совсем не циник — вы моралист.
— Я не моралист, — крутит головой американец.
— Моралист, — настаиваю я. — Из категории тех наихудших моралистов, которые не отваживаются признаться в этом даже себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50