Как говорил Фридрих фон Логау , события этого времени нужно записывать на бумаге из кожи врагов, окуная острие штыка в чернила из их крови. Хунцзянь совсем сник. Каждый день он просматривал десяток газет, прослушивал десятки радиопередач, пытаясь найти в них, подобно крупинке золота в песке, хоть одну утешительную новость. Он и Пэнту решили, что их родной дом разрушен, а семья ушла куда глаза глядят. Следы родных отыскались только зимой; один из друзей господина Фана снял для него квартиру на территории иностранного сеттльмента и оплатил переезд семьи. При встрече все расплакались. Старый Фан и Фэнъи тут же потребовали, чтобы им купили носки и туфли. Оказалось, что в лодке на них напали два мародера, отняли у господина Фана кошелек да еще заставили отца с сыном снять шерстяные чулки и бархатные туфли, отдав взамен свои вонючие носки и парусиновые тапочки. Хорошо еще, что грабители не обнаружили несколько тысяч юаней, зашитых в поле ватного халата госпожи Фан, не то семья приехала бы совсем нищей. Правда, живущие в Шанхае земляки в знак уважения к господину Фану прислали кое- какие пожертвования, так что семья и здесь зажила безбедно, хотя и тесновато. Видя это, Хунцзянь продолжал жить у Чжоу, но каждые два-три дня навещал родителей. Всякий раз ему приходилось выслушивать рассказы о страшном и смешном, случившемся во время бегства от войны, причем искусство повествования с каждым разом возрастало, а его сочувствие и интерес "уменьшались. Поскольку старший господин Фан отказался сотрудничать с коллаборационистами в своем уезде, он не мог вернуться домой, расположившееся же во временной столице, в Ухани, правительство не предлагало ему никаких постов. Так что он чувствовал себя, как молодая вдова, что хранит верность покойному, но не пользуется симпатией у свекра со свекровью. Он любил родину, но родина не любила его. Что касается Хунцзяня, томившегося своей службой в банке, то он пришел к выводу, что в Шанхае у него мало возможностей и что надо при первом удобном случае ехать в глубь страны.
Наступил Новый год по лунному календарю. Обитатели иностранного сеттльмента в Шанхае пережили много страхов за судьбу государства, но страна не погибла, так что можно было повеселиться на празднике, как в былые времена. Однажды госпожа Чжоу сообщила Фану, что за него сватают девушку; оказалось, что речь идет о дочери некоего Чжана, однажды сидевшего рядом с Фаном на банкете. По словам госпожи Чжоу, семья Чжанов запрашивала дату рождения Хунцзяня и ходила к гадателю. Тот заявил, что Фана и их дочь «само небо предназначило друг другу, и их ждет большое счастье».
— Неужели в таком цивилизованном месте, как Шанхай, брачные дела все еще решают гадатели? — улыбнулся Хунцзянь. Госпожа Чжоу сказала, что нельзя не верить в судьбу и что Чжан зовет его на ужин — пусть сходит и посмотрит на девушку. Фан, еще не избавившийся от довоенных интеллигентских предрассудков, поначалу не видел для себя ничего интересного в общении с такой вульгарной личностью, как Чжан, маклер в американском банке. Но потом рассудил, что и сам он со времени поездки в Европу разве не живет на деньги маклера? В конце концов ничто не мешает ему сходить в гости, но жениться, если девушка не понравится, его никто не заставит. И Фан принял приглашение.
Этот Чжан родился в Чжэцзяне, имя у него было Цзинминь, но он любил, чтобы его называли Джимми. Больше двадцати лет служил он в американском банке, поднялся от мелкого клерка до крупного маклера, ворочал большими деньгами. Он не жалел средств на воспитание единственной дочери, и у нее было все, что могли дать миссионерская школа и институт красоты — заморские замашки и привычки, одежда и манера поведения. Ей едва исполнилось восемнадцать, она еще не кончила школы, но родители по традиции считали, что двадцатилетняя девушка уже перестарок, а после двадцати ее можно выставлять в лавке древностей и оплакивать горькими слезами. Госпожа Чжан подходила к выбору зятя очень строго, так что никто из сватавшихся до сих пор не добился успеха. Больше, чем у других, шансов было у некоего отпрыска одного богатого торгового дома, тоже учившегося за границей. Молодой человек произвел на мать хорошее впечатление, но после одной застольной беседы об этом женихе перестали упоминать. Разговор за обедом зашел о том, что из-за военных действий сеттльмент оказался отрезанным и подвоз овощей сократился. Госпожа Чжан обратилась к молодому человеку:
— У вас семья большая, на продукты, наверное, приходится тратить немалые деньги?
Тот ответил, что в точности он не знает, но думает, что в день расходуют такую-то сумму.
— Вот как? Ну, что ж, у вас очень честный
и экономный повар! У нас расходуется столько же, а семья вдвое меньше.
Молодой человек счел эти слова за комплимент, но после его ухода госпожа Чжан сказала:
— Уж очень эти люди прижимистые. Жить на такую маленькую сумму! Наша дочь привыкла к комфорту, там ей пришлось бы тяжело.
С этим брачным проектом было покончено. Посовещавшись несколько дней, родители решили: чем отдавать свое сокровище "в чужую семью и все время беспокоиться за ее благополучие, лучше принять зятя в свой дом. Встретив на банкете Хунцзяня, глава семьи сказал жене, что есть у него на примете молодой человек — из почтенной семьи, имеет степень, к тому же он живет у названого тестя, так что переехать в другой дом для него ничего не стоит. Хорошо также, что его родители, пострадав от войны, не смогут разыгрывать из себя провинциальных аристократов и не будут против того, чтобы их сын поселился у тестя. Госпожа Чжан выразила желание познакомиться с Хунцзянем.
Хунцзянь отправился к Чжанам сразу по окончании работы. Проходя мимо иностранного мехового магазина, он обратил внимание на котиковую шубу, которая по случаю Нового года продавалась всего за шестьсот юаней. Он мечтал о такой еще в Европе, но не решался купить. В Лондоне мужчину в шубе, не имеющего собственного автомобиля,— если только он не чернокожий, не боксер и не еврей-ростовщик,— принимают либо за циркача, либо за сутенера. Только в Вене считается обычным носить шубу или меховой жилет под пальто. Оказалось, на родине многие тоже носят шубы; выставленный в витрине образец раздразнил Фана, однако, подсчитав свои ресурсы, он лишь вздохнул. В банке ему платили сто с лишним юаней, что считалось неплохим окладом, но этих денег хватало лишь на текущие расходы. В семье тестя он жил совсем даром, так что просить у него такую сумму на предмет роскоши было бы бессовестно. От заграничной поездки у Хунцзяня оставалось шестьдесят с лишним фунтов стерлингов, половину из них он отдал для приобретения кое-какой мебели, так что на руках у него было в пересчете всего шестьсот с чем-то юаней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Наступил Новый год по лунному календарю. Обитатели иностранного сеттльмента в Шанхае пережили много страхов за судьбу государства, но страна не погибла, так что можно было повеселиться на празднике, как в былые времена. Однажды госпожа Чжоу сообщила Фану, что за него сватают девушку; оказалось, что речь идет о дочери некоего Чжана, однажды сидевшего рядом с Фаном на банкете. По словам госпожи Чжоу, семья Чжанов запрашивала дату рождения Хунцзяня и ходила к гадателю. Тот заявил, что Фана и их дочь «само небо предназначило друг другу, и их ждет большое счастье».
— Неужели в таком цивилизованном месте, как Шанхай, брачные дела все еще решают гадатели? — улыбнулся Хунцзянь. Госпожа Чжоу сказала, что нельзя не верить в судьбу и что Чжан зовет его на ужин — пусть сходит и посмотрит на девушку. Фан, еще не избавившийся от довоенных интеллигентских предрассудков, поначалу не видел для себя ничего интересного в общении с такой вульгарной личностью, как Чжан, маклер в американском банке. Но потом рассудил, что и сам он со времени поездки в Европу разве не живет на деньги маклера? В конце концов ничто не мешает ему сходить в гости, но жениться, если девушка не понравится, его никто не заставит. И Фан принял приглашение.
Этот Чжан родился в Чжэцзяне, имя у него было Цзинминь, но он любил, чтобы его называли Джимми. Больше двадцати лет служил он в американском банке, поднялся от мелкого клерка до крупного маклера, ворочал большими деньгами. Он не жалел средств на воспитание единственной дочери, и у нее было все, что могли дать миссионерская школа и институт красоты — заморские замашки и привычки, одежда и манера поведения. Ей едва исполнилось восемнадцать, она еще не кончила школы, но родители по традиции считали, что двадцатилетняя девушка уже перестарок, а после двадцати ее можно выставлять в лавке древностей и оплакивать горькими слезами. Госпожа Чжан подходила к выбору зятя очень строго, так что никто из сватавшихся до сих пор не добился успеха. Больше, чем у других, шансов было у некоего отпрыска одного богатого торгового дома, тоже учившегося за границей. Молодой человек произвел на мать хорошее впечатление, но после одной застольной беседы об этом женихе перестали упоминать. Разговор за обедом зашел о том, что из-за военных действий сеттльмент оказался отрезанным и подвоз овощей сократился. Госпожа Чжан обратилась к молодому человеку:
— У вас семья большая, на продукты, наверное, приходится тратить немалые деньги?
Тот ответил, что в точности он не знает, но думает, что в день расходуют такую-то сумму.
— Вот как? Ну, что ж, у вас очень честный
и экономный повар! У нас расходуется столько же, а семья вдвое меньше.
Молодой человек счел эти слова за комплимент, но после его ухода госпожа Чжан сказала:
— Уж очень эти люди прижимистые. Жить на такую маленькую сумму! Наша дочь привыкла к комфорту, там ей пришлось бы тяжело.
С этим брачным проектом было покончено. Посовещавшись несколько дней, родители решили: чем отдавать свое сокровище "в чужую семью и все время беспокоиться за ее благополучие, лучше принять зятя в свой дом. Встретив на банкете Хунцзяня, глава семьи сказал жене, что есть у него на примете молодой человек — из почтенной семьи, имеет степень, к тому же он живет у названого тестя, так что переехать в другой дом для него ничего не стоит. Хорошо также, что его родители, пострадав от войны, не смогут разыгрывать из себя провинциальных аристократов и не будут против того, чтобы их сын поселился у тестя. Госпожа Чжан выразила желание познакомиться с Хунцзянем.
Хунцзянь отправился к Чжанам сразу по окончании работы. Проходя мимо иностранного мехового магазина, он обратил внимание на котиковую шубу, которая по случаю Нового года продавалась всего за шестьсот юаней. Он мечтал о такой еще в Европе, но не решался купить. В Лондоне мужчину в шубе, не имеющего собственного автомобиля,— если только он не чернокожий, не боксер и не еврей-ростовщик,— принимают либо за циркача, либо за сутенера. Только в Вене считается обычным носить шубу или меховой жилет под пальто. Оказалось, на родине многие тоже носят шубы; выставленный в витрине образец раздразнил Фана, однако, подсчитав свои ресурсы, он лишь вздохнул. В банке ему платили сто с лишним юаней, что считалось неплохим окладом, но этих денег хватало лишь на текущие расходы. В семье тестя он жил совсем даром, так что просить у него такую сумму на предмет роскоши было бы бессовестно. От заграничной поездки у Хунцзяня оставалось шестьдесят с лишним фунтов стерлингов, половину из них он отдал для приобретения кое-какой мебели, так что на руках у него было в пересчете всего шестьсот с чем-то юаней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112