— Нет, я не о том...— Он опять смотрит в книжку. И слава богу! — Видишь ли, эта история со Светой...
Он продолжает смотреть в книжку. Только краснеет ухо, обращенное ко мне, и пальцы нервно теребят страницу. И все время, пока я говорю, он продолжает сидеть в той же самой позе. Мой голос звучит слишком горячо, и говорю я, наверное, много лишнего. Но мне хочется объяснить ему... Не оправдаться, нет!.. Просто объяснить, как это все случилось и почему... Пусть потом его мнение о нас упадет ниже нуля. Это его выражение: «Мое мнение о тебе упало ниже нуля»...
Не отводя глаз от книжки, он нащупывает рукой сигареты, чиркает спичкой... Закурив, он еще некоторое время делает вид, что занят чтением. Потом откладывает книжку — это что-то специальное, по радиотехнике — и долго молчит, глядя прямо перед собой.
— Напрасно ты думаешь, что открыла мне что-то, чего я не знал,— произносит он наконец. Он охрип от волнения. Вернее, от того, что долго пытался его скрыть.
— Откуда ты мог это знать? — говорю я.— От кого?
— От Светы... Она ко мне приходила. В мастерскую...
— Но ведь она не знает всего,— говорю я.— Только малую часть...
Он усмехается. Стряхивает пепел на блюдечко и, глубоко затянувшись, выпускает облако дыма. И сквозь эту дымовую завесу я слышу его хрипловатый басок:
— Для меня было достаточно, что он программист и что-то ей плел про Звонцова, которого сам не видел в глаза... Я понял, что это ваша работа. Только не сразу сообразил, для чего это вам нужно... Ну, а потом догадался... Допер! Не такой уж я дурачок, каким вы меня почему-то считаете!..
— Ты ей все объяснил?
— Зачем?..— Он гасит сигарету и поднимается.— Теперь это все не имеет значения...
— В каком смысле?..
— В прямом,— говорит он. И достает из шкафа свитер.
— Вы поссорились? — спрашиваю я.— Но ведь она не виновата!.. Она не хотела с ним идти...
— Не хотела, но пошла,— говорит он жестко.
Этой жесткости я никогда не замечала в нем. Это что-то совсем новое.
Он нахлобучивает шапку — коричневый мех, чижик под пыжик,— вытягивает шарф из рукава пальто.
— Пройдусь,— говорит он.
«Хитрит! — думаю я.—Побежал к своему Светику».
— Если бы этот тип не применил запрещенный прием,— говорю я,— она бы никогда...
Он резко оборачивается в дверях и с минуту смотрит на меня. Нет, не с ненавистью... И не с презрением, нет. С какой-то недоброй ухмылкой.
— Слушай, мать,— говорит он.— Я, по-моему, ясно сказал. Все это теперь не имеет значения... Я никого ни в чем не виню... Понимаешь? Ни в чем!.. И не будем больше об этом...
Так начинается новая эра в нашем доме. По вечерам он валяется на тахте, курит и слушает музыку. Ему звонят друзья. В том числе Зельц. Витька всем говорит, что очень занят. И опять валится на тахту. Курит и слушает музыку. Я лезу к нему с разговорами. Он выслушивает меня вежливо. Сам он ничего не рассказывает. На вопросы отвечает односложно.
— Зачем ты сбрил бороду? Вроде я уже начала привыкать...
— Надоело,— говорит он.
— Ты когда будешь дома?
— В восемь.
Как-то днем я забежала к Нонне, не выдержала — мы с ней недели три не общались... Только по телефону. Я нарочно оттягивала этот момент, когда останусь с нею вдвоем, с глазу на глаз и она, уютно усевшись напротив меня в своей любимой позе — одна нога подложена под другую,— спросит своим сипловатым голосом:
— Ну что, подруга? Что у вас происходит?..
Тут я и расколюсь. Можно врать по телефону, что все в порядке, но глядя в глаза... На мне все написано крупным шрифтом!..
Она слушала меня, не перебивая. Только вставляла свое «Ну и ну!», когда я умолкала, чтобы отдышаться.
Новогодняя ночь, эксперимент Мики с участием Панина, реакция Витьки... Я разрядила в нее всю обойму и жду, что она скажет.
— Бедный мальчик! — говорит она.— Представляю себе его состояние!.. Не оставляй его надолго одного...
— В каком смысле? — спрашиваю я. И, угадав, что она имеет в виду, холодею.
— У него такой возраст... Период острых неврозов... Мало ли что взбредет в голову!..
— Ты с ума сошла! — говорю я.— Перестань! Ты не знаешь Витьку!
— А ты его знаешь?.. Ты все думаешь, что он мальчишка. А он молодой мужчина! Отслужил в армии, встретил девушку, полюбил...
— Тебе же она активно не нравится,— говорю я.
— Лишь бы она ему нравилась!.. Затеять эту возню! Вы же просто варвары! И ты и твой Борис! И ваш мудрый Мика! Подумаешь, высшее образование! Ну, не нравится парню юридический! Поступит еще куда-нибудь! Пойдет на завод! И помочь бы могли на первых порах! Сын-то единственный! Для чего вы живете, в конце концов!
Бойтесь умных подруг! Они всегда правы. Потому что всегда говорят именно то, что вы хотите от них услышать. Даже противореча самим себе. Еще звучит в моих ушах тот же сипловатый голос в телефонной трубке: «...Никакой женитьбы! Выучись, стань человеком!.. На какие шиши они собираются жить?»...
Теперь я казню себя. И она с готовностью заносит мой же топор над моей головой!..
Я вспоминаю, что Борис возвратится поздно, и тороплюсь домой. Нонна меня всячески задерживает. Она уже забыла о своих словах — «не оставляй его одного». Что, если в самом деле?.. Что за манера запираться в ванной? Нот, это совсем на него не похоже! Он всегда такой жизнерадостный. Вернее, всегда был жизнерадостным...
Господи, почему нет спокойной жизни!
...Был последний день школьных каникул, зимний солнечный день. Я думала о Витьке. О том, что вечером он снова будет курить и слушать музыку, повалясь на свою тахту.
Вчера он получил письмо от Симки Чижова.
— Что пишет Оклахома? — спросила я.
— Приглашает к себе. Лесничеству требуются сезонники. Для сбора шишек...
— Почему бы тебе к нему не поехать? — спросила я.— Природа... Лес!..
Он посмотрел на меня внимательно. Словно взвешивая, стоит ли отвечать.
— «Природа. Лес»,— передразнил он. Хотел что-то добавить, но раздумал.
До чего я дошла!.. Сама посылаю его к Оклахоме. Конечно, они собирались туда вдвоем со Светиком, а теперь...
За стеной терзают пианино: «Жили у бабуси два веселых гуся»... Первая часть уже освоена и исполняется аллегро. А дальше каторжные усилия: «О-дин бе-лый, другой се-рый»...
И вдруг я решаю. Сейчас же пойду к ней! Пора наконец на нее взглянуть!
Я одеваюсь поспешно. Оглядываю себя в зеркале. «Здравствуйте, Света! Я мама Вити Звонцова!»... Ничего, симпатичная мама. В черной мерлушковой шубке. Правда, карманы немного вытерлись, но это не так заметно...
На улице морозно, все блестит. Зимнее солнце — редкий гость, и все мы ему рады. Даже воробьи чирикают по-весеннему, хотя до весны еще далеко.
Витька однажды сказал, что городской воробей отличается от деревенского оперением. У деревенского на крылышках по две лычки, а у городского по одной — ефрейтор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21