В машине напротив него сидело аж трое охранников. И все с автоматами. Смотрели на него холодно и молчали. А Склифосовскому очень хотелось поговорить, очень хотелось. Хотелось излить перед ними всю душу, рассказать, как ему надоело всего бояться, как он рад, что теперь некуда бежать. А они сидят и смотрят на него, как на зверя. Они же не знают, что теперь он другой. Совсем другой.
Склифосовский улыбнулся и тихо сказал:
— Не бойтесь меня. Я же сам пришел.
Они били его так, как не бил в свое время даже Юм. Расчетливо, жестоко, молча, делая акцент на каждом ударе. А он летал по фургону, как тряпичная кукла, и бормотал, продолжая улыбаться окровавленным ртом:
— Я сам пришел. Не бойтесь меня, я сам...
Следователь долго отпаивал его водой, прежде
чем Склифосовский смог ориентироваться в пространстве. Когда он наконец посмотрел осмысленно, следователь сел за стол и открыл папку:
— Фамилия, имя, отчество.
— Склифосовский Владимир Петрович.
— Год рождения. Адрес.
Склифосовский назвал. Следователь долго писал что-то, а потом поднял на него глаза и сказал:
— Я слышал, что вы явились с повинной.
— Да, я сам. — Склифосовский проглотил кровавую слюну. — Я готов во всем признаться. И понести наказание.
— Ну хорошо. Вот вам ручка, бумага. Пишите все как было.
Руки не хотели слушаться. Ручка плясала и никак не хотела делать строки ровными. Два листа бумаги пришлось выбросить в корзину.
— Да вы не волнуйтесь. — Следователь улыбнулся одними губами. — Пишите спокойно.
— Да-да, конечно. — Склифосовский тоже хотел улыбнуться в ответ, но не смог из-за распухших, потрескавшихся губ. — Только вы простите, если будет с ошибками.
— Это ничего. Я уточню, если будет непонятно.
Через час он протянул следователю несколько
исписанных листов. Тот долго читал, изредка задавая вопросы.
— Кто открыл Юму наручники?
— Не знаю. Он сам, наверно.
— У кого были деньги?
— У Юма и у Жени...
— Понятно. А кто убил водителя и сопровождающего?
— Мент или Грузин. Они вдвоем выходили. Точнее сказать не могу.
— Ченов не говорил подробнее, куда направится?
— Нет. Куда-то за Урал.
— Вот вы написали, что по дороге из Лосиноостровского выбросили пистолет в колодец. Почему?
— Не знаю. Испугался. Зачем он мне?
— А место описать сможете?
— Да. Там еще скульптуры были из дерева. И сарай недостроенный.
— Хорошо, распишитесь вот тут и поставьте число. — Следователь протянул бумагу и показал где.
Когда Склифосовский расписался, вызвали охранника и его повели в камеру.
Когда дверь за ним закрылась, люди, спящие на нарах, зашевелились, и на Склифосовского уставилось пять пар любопытных глаз.
— Здравствуйте, — неуверенно поздоровался он, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну здравствуй, здравствуй, хрен мордастый! — сказал кто-то, и пятеро мужиков засмеялись, разбудив шестого, который громко храпел на верхних нарах.
— Ну чего встал? — спросил длинный худой парень в одних плавках. — Проходи, ищи место. Правда, только под нарами осталось...
— Все опять дружно загоготали. Склифосовский наконец оторвался от двери и сел на край нар.
— Курить есть? — послышалось откуда-то сверху.
— Не курю.
— Как зовут?
— Скли... — Склифосовский запнулся. — Володя, как Высоцкого.
— За что замели?
— Я сам пришел.
— Что?! — Все аж поспрыгивали с нар, кроме одного, которого разбудили, и он теперь снова пытался заснуть, отвернувшись к стене. — Ты че, братан, шутишь?
— Нет, не шучу.. — Склифосовский пожал плечами. — Бегать надоело. Это я недавно из-под «вышки» ломанулся.
Все замолчали и почему-то посмотрели наверх. А оттуда вдруг раздался до боли знакомый голос:
— Ну привет, Склиф. — Мент спрыгнул с нар, и ему сразу же уступили место. — Это правда, что ты сказал?
— Мент? Ты здесь? А как же... — Склифосовский весь как-то съежился под взглядом старого знакомого и опять почувствовал себя маленькой трусливой крысой.
— Что ты телишься? — Мент грозно засопел. — Это правда?
Склифосовский сжал пальцы в кулаки, поднял голову, как тогда, на бульваре, и, сцепив зубы, процедил:
— Да, правда.
И сразу полетел к двери через всю камеру. Больно ударился головой о дверь, но тут же вскочил под задорный свист и улюлюканье заключенных. Еще успел небольно ткнуть Мента кулаком в зубы, но тут же опять оказался на полу.
— Атас, братва, по нарам! — закричал кто-то, и
все бросились врассыпную.
Дверь с лязгом открылась, и на пороге показался с парашей в руках Грузин.
— А-а, привет, хлопцы! — радостно воскликнул
он.
— Теперь можешь спать на нарах, — тихо сказал Мент. — Теперь это тело будет парашу носить.
— Я не буду, — простонал Склифосовский, выплюнув два зуба.
— Нет, вы слышали? — засмеялся Грузин. — Он не хочет.
Потом Склифосовского били опять. Он отбивался, пока мог, а потом только лежал в углу, закрываясь руками от ударов, и повторял:
— Я «не буду. Я не буду.
А на нарах, это он видел точно, сидел Владимир Семенович Высоцкий и настраивал свою гитару, изредка поглядывая на Склифосовского и одобрительно кивая...
БЕЛОЧКА
Наташа была уверена, что кореец выплыл. Юм относился к той категории людей, кто, с легкостью лишая жизни других, за свою собственную будет цепляться до последнего. Такие люди никогда не совершат самоубийство. Наоборот, смерти приходится охотиться за ними, сбиваться со следа и вновь бросаться в погоню. И зачастую смерть бывает бессильна...
Конечно же, надеяться на то, что Юма и Женю возьмут в ближайшее время, — отчаянная глупость. Не возьмут, нечего и надеяться. А вот что кореец предпримет в скором будущем, заляжет на дно или же попытается вновь перейти в наступление — это вопрос.
Они нырнули от Киевского вокзала в метро и сразу метнулись к таксофону. Стоит отметить, что всю дорогу из Одессы в Москву Виктор вел себя как побитая собака. Ему было невыносимо стыдно, он несколько раз порывался оправдаться за свое слабодушие... Но как тут оправдаешься? Такой позор разве что кровью смывается в книжках и в кино. А в жизни?..
— Дмитрий Семенович, я приехала.
— Не рановато? — обеспокоенно произнес Дро-бышев. — Вы где сейчас?
— На вокзале. — И Наташа бахнула, как из гаубицы: — Я встречалась с Юмом.
Дробышев долго молчал, сдабривая это молчание тяжелым сопением в трубку.
— Не понял, — наконец изрек он.
— Я встречалась с Юмом, — повторила Наташа, — имела с ним долгую и продолжительную беседу.
— Где он?
— Не знаю.
— Черт побери... Вы серьезно?.. Как-то это все непостижимо, в голове не укладывается. С вами все в порядке?
— Да.
— Быстро в мой кабинет. Жду. Нет, погодите!
Высылаю за вами машину!..
Дробышев отложил свои дела. Очереди, выстроившейся у его кабинета, было сказано, что начальник до такой степени загружен, что все приемы откладываются на неопределенное время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84