А вокруг этих двух жертв до линии круга простиралось пустое пространство — отчаивающе голое и ровное, как поле, покрытое снегом. Вдоль окружности я начал располагать объекты будущего изучения. Ма-ринков, этот необщительный грубиян, о котором мне ничего не известно — откуда он, кем работает, почему оказался здесь. Единственное, что я знал, — это то, что он по целым дням бродит по лесу и что мне он несимпатичен. Рядом с ним — фармацевт, или Бармен, как я его называл про себя и буду называть в своем рассказе. Он настораживал меня своей улыбкой превосходства, своими холеными руками, которые по необъяснимой причине приковывали мое внимание. Затем Выргов — точка с восклицательным знаком. Некая туманная, тревожащая безликость. Мужская компания завершалась доктором Эйве. Когда я о нем думал, мне вспоминался дядя по матери,
очень добрый человек, водивший меня по выходным на прогулку. Матери он говорил, что идем в парк, но парк мы видели лишь издали, так как отправлялись в кофейню, где играли в нарды и шахматы. Ему я обязан страстью к древней игре и прозрением того, что мужу вовсе ни к чему рассказывать жене обо всем, чем он занимается вне дома, особенно в выходные.
Женщин я расположил на противоположной стороне, на самой линии окружности, и в данный момент я почти не обращал на них внимания. Просто они были там из принципа. Но между ними и мужчинами из дома отдыха уже выстраивались новые лица. Муж сестры, утверждавший, что сегодня утром вернулся из Софии (разумеется, я это проверю), сама сестра, корчмарь, его зять.
Огонь в камине весело плясал: вместо хвороста, который притащили мы с Лелей, Маринков положил в топку принесенные им буковые поленья. Горели они легко, с веселым потрескиванием, приятно было смотреть на эту огненную стихию в миниатюре, она притягивала к себе и завораживала. Пламя ежеминутно меняло свои очертания и оттенки, и мне совсем не хотелось вставать и выходить па улицу, как я задумал.
В круге, очерченном мною, я должен был найти место и для директора дома отдыха. Это я сообразил, услышав его голос — громкий, нарочито жизнерадостный:
— Здравствуйте, друзья!
Было около семи, он, как всегда, появлялся среди нас, чтобы выведать, какое у нас настроение, и привычно напомнить: „Ужин, друзья, как обычно, ровно в семь!"
А немного поодаль, но в опасной близости к кругу встал капитан Андонов. Он смотрел не на фигуры, а на меня. На губах его играла ироническая усмешка. Мне показалось, что я слышу его голос:
„Здравствуй, Ваньо!"
„Здравствуй, капитан!"
„Не ждал меня, правда?"
„Не ждал".
„Ну и как? Мегрэ, Пуаро или Холмс?"
„Я иду своим путем".
„В настояьций момент твой путь должен вести тебя к науке и диплому. Тебя послали учиться — вот и учись, не отвлекайся на посторонние дела".
„Но они важны, капитан!" „Все важно, потому и существует разделение труда.
Один занимается одним делом, другой — другим".
„Я учусь на следователя".
„Ты станешь им. Или, может, думаешь, что пока закончишь учебу, преступники уже исчезнут? Нет, братец! Далеко, очень еще далеко Аркадия, милый мой Иван!"
— Взгляни, дорогой!
Голос Лели заставил меня подскочить на месте. По-видимому, я задремал, пригревшись у камина.
— Куда взглянуть?
Леля ослепительно улыбалась, как звезда эстрады. Ее руки держали на уровне моих глаз что-то темное, пахнувшее галантереей.
— Что это?
— Рукав свитера! — последовал гордый ответ.
Было пять минут восьмого, вес уже ушли в столовую,
— Насколько мне известно, — сказал я, — рукав — последняя деталь, которую присоединяют, чтобы получилось целое.
— Я против консерватизма, — самоуверенно заявила она, — и всегда ищу новые пути. Пойдем ужинать?
— Предпочитаю прогуляться к корчме.
— Один?
— Леля, я буду с тобой откровенен. Обещай и ты, что будешь говорить правду.
— Правду и только правду! Ничего, кроме правды! — Она прижала руку к сердцу.
— Что это за заячьи следы, из-за которых ты потащила меня в лес? Что у тебя на уме, моя прелесть?
— То же, что и у тебя, — поджала она губы. — Ведь тебе тоже хочется раскрыть преступление.
— Раскрыть преступление?! Я никогда не говорил ничего подобного, мне даже в голову не приходило!
— „Сказал он, будучи уверенным, что его слова примут за чистую монету". Цитата неизвестного автора, — улыбнулась она. — Ну, пошли, дорогуша, полакомимся в корчме домашними колбасками! У меня тоже есть кое-какая информация, не думай, что я после обеда безмятежно спала!
В этом я не сомневался, поэтому предпочел промолчать.
Мы молча шли по дорожке. Снег почти совсем сошел. Время от времени Леля наклонялась, сгребала его остатки и, скатав комок, рассеянно кидала его перед собой.
— Тебе не кажется, — спросила она, — что снег быстро тает?
— До завтра от него ничего не останется. К счастью.
— К несчастью, — возразила она. — Подойди ближе, я хочу тебе что-то сказать.
Она оглянулась, хотя вокруг никого не было, а если бы даже и был, из-за темноты мы все равно не заметили бы его, потом приблизила губы к моему уху:
— У меня есть одна версия.
— Как? Уже?
Я старался казаться серьезным, хотя это было трудновато.
— Когда я бежала утром в сторону села, я должна была заметить, проходил ли кто-то по дорожке, кроме женщины. Понимаешь, хоть я и сказала в милиции, что находилась в шоке и ничего не помню, на самом деле я не могла не заметить следов. А не заметила я их потому, что их просто-напросто не было. Поэтому сегодня, когда ты вышел, я не отозвалась на твой стук, а отправилась на маленькую проверку.
— Какую проверку?
— Тот, кто убил женщину, — а интуиция подсказывает мне, что она действительно была убита, да, да, да, не смейся, я знаю, что ты тоже так думаешь, — не должен был идти по дорожке. Если бы он так сделал, он бы ее заранее напугал. Просто он знал, что она пройдет мимо рощи — она так ходила в течение многих лет — и спокойно поджидал ее, спрятавшись за стволог. дуба. Шел снег, было еще рано, когда женщина приблизилась к дубу, плохо видно, и он набросил петлю ей на шею, задушил, я потом повесил на сук, инсценируя самоубийство. После чего, конечно, испарился. Но не по дорожке: нужно быть последним дураком, чтобы пойти по дорожке. Вот ты, например, поступил бы так?
— Я?
— Ты, я, все равно кто. Уходить надо лесом, вверх или вниз — куда захочешь. Снег засыплет мои следы, а я ему помогу. Отламываю ветку и тащу ее за собой. Видел в кино?
— Видел.
— Ну вот. Что может быть проще и логичнее? Она была абсолютно права, и я воскликнул:
— Ай да Леля!
— И мне кажется, милый Ваньо, я нашла такие следы!
Я даже подпрыгнул от неожиданности: — Серьезно?
— Только внизу, метрах в ста от березовой рощи. Ведут от дороги, что под селом, и пропадают возле березовой рощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
очень добрый человек, водивший меня по выходным на прогулку. Матери он говорил, что идем в парк, но парк мы видели лишь издали, так как отправлялись в кофейню, где играли в нарды и шахматы. Ему я обязан страстью к древней игре и прозрением того, что мужу вовсе ни к чему рассказывать жене обо всем, чем он занимается вне дома, особенно в выходные.
Женщин я расположил на противоположной стороне, на самой линии окружности, и в данный момент я почти не обращал на них внимания. Просто они были там из принципа. Но между ними и мужчинами из дома отдыха уже выстраивались новые лица. Муж сестры, утверждавший, что сегодня утром вернулся из Софии (разумеется, я это проверю), сама сестра, корчмарь, его зять.
Огонь в камине весело плясал: вместо хвороста, который притащили мы с Лелей, Маринков положил в топку принесенные им буковые поленья. Горели они легко, с веселым потрескиванием, приятно было смотреть на эту огненную стихию в миниатюре, она притягивала к себе и завораживала. Пламя ежеминутно меняло свои очертания и оттенки, и мне совсем не хотелось вставать и выходить па улицу, как я задумал.
В круге, очерченном мною, я должен был найти место и для директора дома отдыха. Это я сообразил, услышав его голос — громкий, нарочито жизнерадостный:
— Здравствуйте, друзья!
Было около семи, он, как всегда, появлялся среди нас, чтобы выведать, какое у нас настроение, и привычно напомнить: „Ужин, друзья, как обычно, ровно в семь!"
А немного поодаль, но в опасной близости к кругу встал капитан Андонов. Он смотрел не на фигуры, а на меня. На губах его играла ироническая усмешка. Мне показалось, что я слышу его голос:
„Здравствуй, Ваньо!"
„Здравствуй, капитан!"
„Не ждал меня, правда?"
„Не ждал".
„Ну и как? Мегрэ, Пуаро или Холмс?"
„Я иду своим путем".
„В настояьций момент твой путь должен вести тебя к науке и диплому. Тебя послали учиться — вот и учись, не отвлекайся на посторонние дела".
„Но они важны, капитан!" „Все важно, потому и существует разделение труда.
Один занимается одним делом, другой — другим".
„Я учусь на следователя".
„Ты станешь им. Или, может, думаешь, что пока закончишь учебу, преступники уже исчезнут? Нет, братец! Далеко, очень еще далеко Аркадия, милый мой Иван!"
— Взгляни, дорогой!
Голос Лели заставил меня подскочить на месте. По-видимому, я задремал, пригревшись у камина.
— Куда взглянуть?
Леля ослепительно улыбалась, как звезда эстрады. Ее руки держали на уровне моих глаз что-то темное, пахнувшее галантереей.
— Что это?
— Рукав свитера! — последовал гордый ответ.
Было пять минут восьмого, вес уже ушли в столовую,
— Насколько мне известно, — сказал я, — рукав — последняя деталь, которую присоединяют, чтобы получилось целое.
— Я против консерватизма, — самоуверенно заявила она, — и всегда ищу новые пути. Пойдем ужинать?
— Предпочитаю прогуляться к корчме.
— Один?
— Леля, я буду с тобой откровенен. Обещай и ты, что будешь говорить правду.
— Правду и только правду! Ничего, кроме правды! — Она прижала руку к сердцу.
— Что это за заячьи следы, из-за которых ты потащила меня в лес? Что у тебя на уме, моя прелесть?
— То же, что и у тебя, — поджала она губы. — Ведь тебе тоже хочется раскрыть преступление.
— Раскрыть преступление?! Я никогда не говорил ничего подобного, мне даже в голову не приходило!
— „Сказал он, будучи уверенным, что его слова примут за чистую монету". Цитата неизвестного автора, — улыбнулась она. — Ну, пошли, дорогуша, полакомимся в корчме домашними колбасками! У меня тоже есть кое-какая информация, не думай, что я после обеда безмятежно спала!
В этом я не сомневался, поэтому предпочел промолчать.
Мы молча шли по дорожке. Снег почти совсем сошел. Время от времени Леля наклонялась, сгребала его остатки и, скатав комок, рассеянно кидала его перед собой.
— Тебе не кажется, — спросила она, — что снег быстро тает?
— До завтра от него ничего не останется. К счастью.
— К несчастью, — возразила она. — Подойди ближе, я хочу тебе что-то сказать.
Она оглянулась, хотя вокруг никого не было, а если бы даже и был, из-за темноты мы все равно не заметили бы его, потом приблизила губы к моему уху:
— У меня есть одна версия.
— Как? Уже?
Я старался казаться серьезным, хотя это было трудновато.
— Когда я бежала утром в сторону села, я должна была заметить, проходил ли кто-то по дорожке, кроме женщины. Понимаешь, хоть я и сказала в милиции, что находилась в шоке и ничего не помню, на самом деле я не могла не заметить следов. А не заметила я их потому, что их просто-напросто не было. Поэтому сегодня, когда ты вышел, я не отозвалась на твой стук, а отправилась на маленькую проверку.
— Какую проверку?
— Тот, кто убил женщину, — а интуиция подсказывает мне, что она действительно была убита, да, да, да, не смейся, я знаю, что ты тоже так думаешь, — не должен был идти по дорожке. Если бы он так сделал, он бы ее заранее напугал. Просто он знал, что она пройдет мимо рощи — она так ходила в течение многих лет — и спокойно поджидал ее, спрятавшись за стволог. дуба. Шел снег, было еще рано, когда женщина приблизилась к дубу, плохо видно, и он набросил петлю ей на шею, задушил, я потом повесил на сук, инсценируя самоубийство. После чего, конечно, испарился. Но не по дорожке: нужно быть последним дураком, чтобы пойти по дорожке. Вот ты, например, поступил бы так?
— Я?
— Ты, я, все равно кто. Уходить надо лесом, вверх или вниз — куда захочешь. Снег засыплет мои следы, а я ему помогу. Отламываю ветку и тащу ее за собой. Видел в кино?
— Видел.
— Ну вот. Что может быть проще и логичнее? Она была абсолютно права, и я воскликнул:
— Ай да Леля!
— И мне кажется, милый Ваньо, я нашла такие следы!
Я даже подпрыгнул от неожиданности: — Серьезно?
— Только внизу, метрах в ста от березовой рощи. Ведут от дороги, что под селом, и пропадают возле березовой рощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41