Мне казалось, что власть начинает все больше переходить к нему.
И тут свалилось новое горе, откуда его и не ждали,— и не только на нашу семью, но и на весь Пааделайд.
Кордонщики то и дело осматривали наши дома, все уже знали, что им хочется получить мзду. Особо не раскошеливались — поесть и рублика два на брата. А иногда и того не давали — ведь контрабандой у нас не занимались. Только какими бы противными эти кордонщики ни были, ссориться с ними не хотели. В этот раз они явились дня за два до пасхи, и с ними урядник. Панкраннаский урядник был старым понятливым человеком, зла от него не ждали, но почему он оказался вместе с кордонщиками?
Лена была как раз у нас и, по обычаю, поставила на плиту сковороду. Синьги уже отложили свои первые яйца — конечно, подчистую выбирать гнезда не годилось, но сколько-то набиралось, чтобы хватило.
— Поговорить бы надо,— сказал урядник.
— С глазу на глаз, что ли?— спросил отец.
Урядник пожал плечами.
Отец указал на заднюю комнату. Дверь вела туда через нашу комнату — мою и Яагупа. Отец прикрыл дверь, но урядник распахнул ее, чтобы и кордонщикам все было видно и слышно.
— Из-за Высоцкого?— спросил отец.
— Почему из-за него? Поди спасли. Должен быть вам даже благодарным. Да и жену еще твою прельстил...
— Это и есть его благодарность... Не простит он нам того, что спасли его. Надо быть человеком, чтобы за добро злом не платить.
— Сын-то твой, поди, не за добро Высоцкого спасал. Таков здешний обычай, да и...
— Зачем привел с собой этих двух?
— Велено было. Думают, что я тут слишком свой человек. Язык один, разве не могут и думки одни быть?
— Барон послал?
— Господин пастор или оба с бароном. Может, какая политическая книга у тебя плохо лежит?
— Почему плохо! Все здесь на полке. Чего их прятать! Поди, людям в поучение и народу на пользу напечатаны. То, что пишется, все цензурой просмотрено.
— А какая-нибудь чужестранная книга у тебя имеется?
— Немного с Яагупом лопочем на русском и немецком, по-латышски слово-другое, чтобы на продаже камней в Либаве не дать себя провести. Но чтоб на чужих языках книгу читать, с этим никому из нас двоих не справиться. Времени нет, чтобы со словарем разбираться.
— А Библия есть?
— В каждой семье имеется. И у тебя дома тоже.
Когда приходила беда, отец становился разговорчивее.
Он вынул из комода возле полки Библию в толстом кожаном окладе и с застежками.
— Почему это некоторые псалмы у тебя в Священном писании жирным карандашом подчеркнуты?— спросил урядник.
— Чтобы лучше в памяти держались.
— А другие что, не должны держаться в памяти?
— Должны. Но все не запомнишь.
— Сам подчеркивал псалмы?
Отец хотел было спросить напрямик, в чем дело, к чему этот допрос, но так как урядник распахнул дверь в заднюю комнату (а один из кордонщиков немного понимал по- эстонски), то пришлось быть осторожным. И все же отец не верил, что урядник желает ему зла. И его умасливали, привозили кое-что из Риги, иногда из Швеции, такое, что впрямую не было контрабандой, но что здесь, в России, трудно было достать. До сих пор панкраннаский урядник вел дела так, что и волки были сыты, и овцы целы. Не всегда ему это удавалось, но думалось, что в глубине души он все же держится овец. Вот почему вместо ответа отец уставился на урядника.
— Значит, нельзя псалмы подчеркивать? Если, скажем, пастор в церкви этот псалом растолковал, а я, чтобы он дольше в памяти держался, его подчеркнул?
— Тогда так и говори. Слышали?— заговорил он по- русски и повернулся к кордонщикам.— Он был в церкви, слушал проповедь пастора, а потом дома подчеркнул псалом.
— Так точно, ваше...— отец хотел было добавить «высокородие», но кордонщики были рядовыми, и потому он буркнул окончание слова себе под нос.
Урядник занес отцово объяснение о подчеркивании библейских псалмов в протокол, дал отцу расписаться, а также обоим кордонщикам, что они присутствовали при допросе. Библию урядник оставил себе.
— У тебя же своя Библия дома! Что ты будешь тащить ее отсюда, с Пааделайда!— сказал Яагуп.
Урядник посмотрел на него исподлобья:
— Конечно, есть, только не исполосована. Я свою веру и Библию в чистоте держу.
— Из-за нескольких карандашных линий и наша не загрязнилась. Аарон, принеси резинку, ототрем Библию.
Мне все это показалось странным. Учитель не позволял подчеркивать что-либо в хрестоматии и арифметике, но ведь отец и не был школьником.
Сковорода перестала шипеть. Лена накрыла в задней комнате на пятерых стол, кроме урядника и двух кордонщиков тарелки были поставлены и отцу с Яагупом.
— Старого Элиаса, портного, сегодня утром взяли под стражу,— сказал урядник.
Лена колола сахарную головку. Сахарница, которую она держала в левой руке, грохнулась на пол и разлетелась на осколки.
Яагуп не буркнул, что разбилось на счастье. То, что сказал урядник, заставило и его задуматься.
— За что?— спросил Яагуп.
— Изменял Священное писание!
— Как же его можно изменить! Поди, Священное писание лежит в окладе!
— Не моя забота осуждать или оправдывать портного, это дело других. Мне было приказано арестовать его.
Лену это известие так потрясло, что осколки стекла и сахар все еще оставались вперемешку на полу. Наама принесла метлу и смела в кучу осколки. Лена вытащила из-под фартука носовой платок.
— Работа Высоцкого. Не терпел он Элиаса. А он и мухи не обидел.
— Чего там приплетать сюда муху! Все мы ей зло делали, иначе бы свет заполнился мухами, ни человеку, ни скоту не продохнуть,— сказал урядник.— Не тащи муху в Священное писание! Библия едина для всех, но из-за ее толкования велись войны, такие, что только держись!
— Какой там Элиас воин, с его иголкой и ниткой,— сказал Яагуп.
— А может, ты воин?
— Я в эти божьи дела не лезу, у меня своих забот по горло: с тюленями на льду, с его высокородием в полынье и с камнями в море...
— Нет, Яагуп духовными делами не занимается, не до этого,— испугался за него отец.— Будьте добры, отведайте того, что...— позвал он к столу. Отец прикусил язык, хотел было сказать: «отведайте того, что бог послал», но все было так странно, поди знай, можно ли сейчас упоминать имя божье. Правда, новый пастор Халлер выступает с кафедры, и каждое второе слово у него Иегова, бывает, и дьявола вспомнит, а вот Элиас крепко держался другого наказа, не позволял без надо бы божье имя трепать...
...Элиас взят под стражу за веру свою — или, может, неверие? Он нигде не говорил о Вейтлинге и его «Евангелии бедного грешника», только здесь, на Пааделайде... Элиас не тот пророк, который хочет обратить все народы в своих последователей... Он и на пааделайдцев махнул рукой, после того как отсюда ушла Рахель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
И тут свалилось новое горе, откуда его и не ждали,— и не только на нашу семью, но и на весь Пааделайд.
Кордонщики то и дело осматривали наши дома, все уже знали, что им хочется получить мзду. Особо не раскошеливались — поесть и рублика два на брата. А иногда и того не давали — ведь контрабандой у нас не занимались. Только какими бы противными эти кордонщики ни были, ссориться с ними не хотели. В этот раз они явились дня за два до пасхи, и с ними урядник. Панкраннаский урядник был старым понятливым человеком, зла от него не ждали, но почему он оказался вместе с кордонщиками?
Лена была как раз у нас и, по обычаю, поставила на плиту сковороду. Синьги уже отложили свои первые яйца — конечно, подчистую выбирать гнезда не годилось, но сколько-то набиралось, чтобы хватило.
— Поговорить бы надо,— сказал урядник.
— С глазу на глаз, что ли?— спросил отец.
Урядник пожал плечами.
Отец указал на заднюю комнату. Дверь вела туда через нашу комнату — мою и Яагупа. Отец прикрыл дверь, но урядник распахнул ее, чтобы и кордонщикам все было видно и слышно.
— Из-за Высоцкого?— спросил отец.
— Почему из-за него? Поди спасли. Должен быть вам даже благодарным. Да и жену еще твою прельстил...
— Это и есть его благодарность... Не простит он нам того, что спасли его. Надо быть человеком, чтобы за добро злом не платить.
— Сын-то твой, поди, не за добро Высоцкого спасал. Таков здешний обычай, да и...
— Зачем привел с собой этих двух?
— Велено было. Думают, что я тут слишком свой человек. Язык один, разве не могут и думки одни быть?
— Барон послал?
— Господин пастор или оба с бароном. Может, какая политическая книга у тебя плохо лежит?
— Почему плохо! Все здесь на полке. Чего их прятать! Поди, людям в поучение и народу на пользу напечатаны. То, что пишется, все цензурой просмотрено.
— А какая-нибудь чужестранная книга у тебя имеется?
— Немного с Яагупом лопочем на русском и немецком, по-латышски слово-другое, чтобы на продаже камней в Либаве не дать себя провести. Но чтоб на чужих языках книгу читать, с этим никому из нас двоих не справиться. Времени нет, чтобы со словарем разбираться.
— А Библия есть?
— В каждой семье имеется. И у тебя дома тоже.
Когда приходила беда, отец становился разговорчивее.
Он вынул из комода возле полки Библию в толстом кожаном окладе и с застежками.
— Почему это некоторые псалмы у тебя в Священном писании жирным карандашом подчеркнуты?— спросил урядник.
— Чтобы лучше в памяти держались.
— А другие что, не должны держаться в памяти?
— Должны. Но все не запомнишь.
— Сам подчеркивал псалмы?
Отец хотел было спросить напрямик, в чем дело, к чему этот допрос, но так как урядник распахнул дверь в заднюю комнату (а один из кордонщиков немного понимал по- эстонски), то пришлось быть осторожным. И все же отец не верил, что урядник желает ему зла. И его умасливали, привозили кое-что из Риги, иногда из Швеции, такое, что впрямую не было контрабандой, но что здесь, в России, трудно было достать. До сих пор панкраннаский урядник вел дела так, что и волки были сыты, и овцы целы. Не всегда ему это удавалось, но думалось, что в глубине души он все же держится овец. Вот почему вместо ответа отец уставился на урядника.
— Значит, нельзя псалмы подчеркивать? Если, скажем, пастор в церкви этот псалом растолковал, а я, чтобы он дольше в памяти держался, его подчеркнул?
— Тогда так и говори. Слышали?— заговорил он по- русски и повернулся к кордонщикам.— Он был в церкви, слушал проповедь пастора, а потом дома подчеркнул псалом.
— Так точно, ваше...— отец хотел было добавить «высокородие», но кордонщики были рядовыми, и потому он буркнул окончание слова себе под нос.
Урядник занес отцово объяснение о подчеркивании библейских псалмов в протокол, дал отцу расписаться, а также обоим кордонщикам, что они присутствовали при допросе. Библию урядник оставил себе.
— У тебя же своя Библия дома! Что ты будешь тащить ее отсюда, с Пааделайда!— сказал Яагуп.
Урядник посмотрел на него исподлобья:
— Конечно, есть, только не исполосована. Я свою веру и Библию в чистоте держу.
— Из-за нескольких карандашных линий и наша не загрязнилась. Аарон, принеси резинку, ототрем Библию.
Мне все это показалось странным. Учитель не позволял подчеркивать что-либо в хрестоматии и арифметике, но ведь отец и не был школьником.
Сковорода перестала шипеть. Лена накрыла в задней комнате на пятерых стол, кроме урядника и двух кордонщиков тарелки были поставлены и отцу с Яагупом.
— Старого Элиаса, портного, сегодня утром взяли под стражу,— сказал урядник.
Лена колола сахарную головку. Сахарница, которую она держала в левой руке, грохнулась на пол и разлетелась на осколки.
Яагуп не буркнул, что разбилось на счастье. То, что сказал урядник, заставило и его задуматься.
— За что?— спросил Яагуп.
— Изменял Священное писание!
— Как же его можно изменить! Поди, Священное писание лежит в окладе!
— Не моя забота осуждать или оправдывать портного, это дело других. Мне было приказано арестовать его.
Лену это известие так потрясло, что осколки стекла и сахар все еще оставались вперемешку на полу. Наама принесла метлу и смела в кучу осколки. Лена вытащила из-под фартука носовой платок.
— Работа Высоцкого. Не терпел он Элиаса. А он и мухи не обидел.
— Чего там приплетать сюда муху! Все мы ей зло делали, иначе бы свет заполнился мухами, ни человеку, ни скоту не продохнуть,— сказал урядник.— Не тащи муху в Священное писание! Библия едина для всех, но из-за ее толкования велись войны, такие, что только держись!
— Какой там Элиас воин, с его иголкой и ниткой,— сказал Яагуп.
— А может, ты воин?
— Я в эти божьи дела не лезу, у меня своих забот по горло: с тюленями на льду, с его высокородием в полынье и с камнями в море...
— Нет, Яагуп духовными делами не занимается, не до этого,— испугался за него отец.— Будьте добры, отведайте того, что...— позвал он к столу. Отец прикусил язык, хотел было сказать: «отведайте того, что бог послал», но все было так странно, поди знай, можно ли сейчас упоминать имя божье. Правда, новый пастор Халлер выступает с кафедры, и каждое второе слово у него Иегова, бывает, и дьявола вспомнит, а вот Элиас крепко держался другого наказа, не позволял без надо бы божье имя трепать...
...Элиас взят под стражу за веру свою — или, может, неверие? Он нигде не говорил о Вейтлинге и его «Евангелии бедного грешника», только здесь, на Пааделайде... Элиас не тот пророк, который хочет обратить все народы в своих последователей... Он и на пааделайдцев махнул рукой, после того как отсюда ушла Рахель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54