Причина, по которой Эндрю раздражал Изабель, коренилась в том, что он не был с ней счастлив, но не очень-то осознавал это, а потому не мог ничего изменить. Он усердно старался выяснить, почему же Изабель им недовольна, тогда как основные усилия (причем значительно более существенные) стоило направить на то, чтобы разобраться, что не устраивает его самого. Возможно, между Изабель и Эндрю установилось нечто вроде негласного соглашения – сложный контракт, в котором излагалась удобная для обоих версия разрыва. Оба в глубине души знали, как эта версия далека от истины, но сформулировали ее в соответствии с требованиями каждого. Эндрю – Изабель: «Позволь мне уйти от тебя так, чтобы я выглядел жертвой». Изабель – Эндрю: «Если ты уйдешь, позволь мне остаться в убеждении, что палач – я».
Если Эндрю был ответом на желание Изабель побыть пассивной, то Гай стал ключом к другой эмоциональной головоломке.
В один из первых вечеров, которые они провели вместе, Гай понимающе улыбнулся и заметил, словно они обсуждали цвет ее платья или картину на стене: «А ты ведь довольно эгоистичная особа, не так ли?»
За романтическим ужином не очень-то принято называть партнера эгоистом, но Изабель вряд ли поверила бы, что ее понимают , если бы Гай сделал комплимент её прекрасным карим глазам или бескорыстию ее желаний. Честная критика больше устраивала её, чем сладкая лесть.
За этим ужином последовали четырнадцать трудных месяцев. Гай был достаточно хорош, чтобы Изабель влюбилась в него, но все-таки не настолько, чтобы это чувство принесло ей что-нибудь, кроме страданий.
– Ровных отношений у нас не было никогда. Иной раз нам было так хорошо, что мы подумывали о свадьбе и детях, а потом все становилось ужасно, – вспоминала Изабель. – И это могло бы продолжаться целую вечность, если бы однажды вечером я, неожиданно для себя, не положила всему конец. В тот день в журнале, для которого Гай готовил статью, отказались ее печатать. Он пришел ко мне и пустился кружить по комнате, ругая редактора на чем свет стоит. Я пыталась успокоить его – мол, все не так уж плохо, – но он только сильнее разозлился. Стал вопить, что я избалованная и мне всегда все приносили на тарелочке. Он говорил это и раньше, но тут я взбесилась, потому что он обещал к этому не возвращаться. Я сказала, чтобы он прекратил жалеть себя, – и, похоже, наступила на больную мозоль, потому что он в ярости двинулся на меня, размахивая кулаками. Не думаю, что он собирался меня бить, но так уж вышло – мой глаз оказался на пути его кулака. Ох, что тут началось… Я заплакала, а он сам испугался того, что натворил, и бросился за полотенцами и льдом. А в комнате напротив жила девушка-католичка, которая услышала шум и заглянула ко мне. На фоне огромного Гая она казалась такой крошкой, но закричала, чтобы он немедленно убирался вон, – и Гай, подхватив куртку, ретировался. Знаешь, за два года, что прожила в общежитии, я ни разу не разговаривала с этой девушкой, но она была так добра, отвезла меня в больницу… И вот, когда мы сидели в приемном отделении, я вдруг поняла – это какое-то безумие! Уж кто-кто, а я не могла оказаться в такой ситуации, потому что не выношу физического насилия. От Гая я натерпелась многого и вытерпела бы еще больше, но кровь и швы стали последней каплей. Я словно вышла на свет из темноты – и в тот же вечер сказала ему, что больше не желаю его видеть.
Занятно представить себе – как бы все обернулось, если бы редакция не отказалась от статьи Гая, если бы его кулак разминулся с глазом Изабель, если бы не было крови и поездки в больницу? Гай, конечно, не стал бы от этого другим человеком, но Изабель могла бы никогда и не узнать, что он способен поднять руку на девушку.
Когда люди упрекают биографов и романистов в чрезмерном внимании к необычным историям (тогда как наша жизнь по большей части протекает без кулачных боев и драматических событий), им можно ответить, что такие истории – вовсе не выдумки и не такая уж редкость. Это всего лишь внешнее проявление конфликтов, которые обычно существуют в скрытой или вялотекущей форме. Как выяснить, что твой бойфренд легко выходит из себя и склонен к насилию, пока его карьерный горизонт ясен и чист? Как можно оценить свою храбрость до того, как в джунглях на тебя рыкнет лев? Если бы Эдип влюбился в кого-то другого, если бы Анна Каренина не встретилась с Вронским, если бы муж Эммы Бовари выиграл приз в лотерею, их жизнь протекала бы куда спокойнее, но зато их характеры не раскрылись бы перед нами во всей красе.
Если говорить о нашей любви к историям, то эскапизм, наверное, будет слишком грубым словом – поскольку оно предполагает, что эти истории не имеют к нам никакого отношения, тогда как на самом деле они всегда перекликаются с какими-то из дремлющих в нас чувств. Мы переживаем драму Эдипа, как свою собственную, даже если живем в богатом пригороде и счастливо женаты. Экстремальные ситуации из биографий – отражение тех сторон нашей личности, которым не позволяет проявиться окружающая среда. К примеру, человек, который никогда не решится переплыть Серпантин, будет с восторгом внимать повести о жизни Нельсона, поскольку в ней реализованы его смутные, неосознанные фантазии, и, читая об этих приключениях, он лучше поймет самого себя.
Изабель так и не смогла понять, почему она сошлась с Гаем. Из мазохистского желания оказаться хорошей в глазах осуждающего отца? Но какое отношение этот символический отец имел к реальному, который всегда одобрял ее? Или речь шла скорее о матери, чем об отце? Может, Гай пленил Изабель, потому что был необычайно хорош собой? Или причиной был комплекс вины, свойственный среднему классу? Может быть, она любила его, потому что он не мог ответить ей взаимностью? И, в таком случае, она не случайно порвала с ним именно тогда, когда в нем (несмотря на удар кулаком) начало просыпаться ответное чувство?
Но не стоит считать Изабель человеком, который бы знал ответы на все эти вопросы. Жалела ли она о том, что они с Гаем не смогли остаться друзьями, после того как он попросил у нее прощения?
– Нет, вообще-то нет. Во всяком случае, после того как я успокоилась. Возможно, я не возражала бы, потому что человек он интересный и компанейский, но – нет, на самом деле не жалею. Если человек не жаждет видеть меня, то и я, в принципе, не жажду его видеть. Мне нравился Гай, но я не собираюсь унижаться, напрашиваясь на дружбу с человеком, которому это не нужно. И вообще, так ли уж хорош этот Гай? Скорее всего, нет. А если и да, то не настолько, чтобы он мог позволить себе не отвечать на звонки людей, которые хотели бы с ним повидаться. Я не говорю, что жалею, это ведь дело решенное, и я действительно не жалею, просто…
– Тебе не кажется, что леди слишком много оправдывается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Если Эндрю был ответом на желание Изабель побыть пассивной, то Гай стал ключом к другой эмоциональной головоломке.
В один из первых вечеров, которые они провели вместе, Гай понимающе улыбнулся и заметил, словно они обсуждали цвет ее платья или картину на стене: «А ты ведь довольно эгоистичная особа, не так ли?»
За романтическим ужином не очень-то принято называть партнера эгоистом, но Изабель вряд ли поверила бы, что ее понимают , если бы Гай сделал комплимент её прекрасным карим глазам или бескорыстию ее желаний. Честная критика больше устраивала её, чем сладкая лесть.
За этим ужином последовали четырнадцать трудных месяцев. Гай был достаточно хорош, чтобы Изабель влюбилась в него, но все-таки не настолько, чтобы это чувство принесло ей что-нибудь, кроме страданий.
– Ровных отношений у нас не было никогда. Иной раз нам было так хорошо, что мы подумывали о свадьбе и детях, а потом все становилось ужасно, – вспоминала Изабель. – И это могло бы продолжаться целую вечность, если бы однажды вечером я, неожиданно для себя, не положила всему конец. В тот день в журнале, для которого Гай готовил статью, отказались ее печатать. Он пришел ко мне и пустился кружить по комнате, ругая редактора на чем свет стоит. Я пыталась успокоить его – мол, все не так уж плохо, – но он только сильнее разозлился. Стал вопить, что я избалованная и мне всегда все приносили на тарелочке. Он говорил это и раньше, но тут я взбесилась, потому что он обещал к этому не возвращаться. Я сказала, чтобы он прекратил жалеть себя, – и, похоже, наступила на больную мозоль, потому что он в ярости двинулся на меня, размахивая кулаками. Не думаю, что он собирался меня бить, но так уж вышло – мой глаз оказался на пути его кулака. Ох, что тут началось… Я заплакала, а он сам испугался того, что натворил, и бросился за полотенцами и льдом. А в комнате напротив жила девушка-католичка, которая услышала шум и заглянула ко мне. На фоне огромного Гая она казалась такой крошкой, но закричала, чтобы он немедленно убирался вон, – и Гай, подхватив куртку, ретировался. Знаешь, за два года, что прожила в общежитии, я ни разу не разговаривала с этой девушкой, но она была так добра, отвезла меня в больницу… И вот, когда мы сидели в приемном отделении, я вдруг поняла – это какое-то безумие! Уж кто-кто, а я не могла оказаться в такой ситуации, потому что не выношу физического насилия. От Гая я натерпелась многого и вытерпела бы еще больше, но кровь и швы стали последней каплей. Я словно вышла на свет из темноты – и в тот же вечер сказала ему, что больше не желаю его видеть.
Занятно представить себе – как бы все обернулось, если бы редакция не отказалась от статьи Гая, если бы его кулак разминулся с глазом Изабель, если бы не было крови и поездки в больницу? Гай, конечно, не стал бы от этого другим человеком, но Изабель могла бы никогда и не узнать, что он способен поднять руку на девушку.
Когда люди упрекают биографов и романистов в чрезмерном внимании к необычным историям (тогда как наша жизнь по большей части протекает без кулачных боев и драматических событий), им можно ответить, что такие истории – вовсе не выдумки и не такая уж редкость. Это всего лишь внешнее проявление конфликтов, которые обычно существуют в скрытой или вялотекущей форме. Как выяснить, что твой бойфренд легко выходит из себя и склонен к насилию, пока его карьерный горизонт ясен и чист? Как можно оценить свою храбрость до того, как в джунглях на тебя рыкнет лев? Если бы Эдип влюбился в кого-то другого, если бы Анна Каренина не встретилась с Вронским, если бы муж Эммы Бовари выиграл приз в лотерею, их жизнь протекала бы куда спокойнее, но зато их характеры не раскрылись бы перед нами во всей красе.
Если говорить о нашей любви к историям, то эскапизм, наверное, будет слишком грубым словом – поскольку оно предполагает, что эти истории не имеют к нам никакого отношения, тогда как на самом деле они всегда перекликаются с какими-то из дремлющих в нас чувств. Мы переживаем драму Эдипа, как свою собственную, даже если живем в богатом пригороде и счастливо женаты. Экстремальные ситуации из биографий – отражение тех сторон нашей личности, которым не позволяет проявиться окружающая среда. К примеру, человек, который никогда не решится переплыть Серпантин, будет с восторгом внимать повести о жизни Нельсона, поскольку в ней реализованы его смутные, неосознанные фантазии, и, читая об этих приключениях, он лучше поймет самого себя.
Изабель так и не смогла понять, почему она сошлась с Гаем. Из мазохистского желания оказаться хорошей в глазах осуждающего отца? Но какое отношение этот символический отец имел к реальному, который всегда одобрял ее? Или речь шла скорее о матери, чем об отце? Может, Гай пленил Изабель, потому что был необычайно хорош собой? Или причиной был комплекс вины, свойственный среднему классу? Может быть, она любила его, потому что он не мог ответить ей взаимностью? И, в таком случае, она не случайно порвала с ним именно тогда, когда в нем (несмотря на удар кулаком) начало просыпаться ответное чувство?
Но не стоит считать Изабель человеком, который бы знал ответы на все эти вопросы. Жалела ли она о том, что они с Гаем не смогли остаться друзьями, после того как он попросил у нее прощения?
– Нет, вообще-то нет. Во всяком случае, после того как я успокоилась. Возможно, я не возражала бы, потому что человек он интересный и компанейский, но – нет, на самом деле не жалею. Если человек не жаждет видеть меня, то и я, в принципе, не жажду его видеть. Мне нравился Гай, но я не собираюсь унижаться, напрашиваясь на дружбу с человеком, которому это не нужно. И вообще, так ли уж хорош этот Гай? Скорее всего, нет. А если и да, то не настолько, чтобы он мог позволить себе не отвечать на звонки людей, которые хотели бы с ним повидаться. Я не говорю, что жалею, это ведь дело решенное, и я действительно не жалею, просто…
– Тебе не кажется, что леди слишком много оправдывается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57