С глубочайшим уважением доктор Лео Гартнер».
Мок и Анвальдт взглянули друг на друга. Они-то знали, что пророчество святого отшельника вовсе не было наркотическим бредом спятившего шамана. Они молча вышли из собора и сели в черный «адлер», стоящий в тени огромного каштана, каких много росло на Соборной площади.
– Не тревожься, сынок. – Мок с сочувствием глянул на Анвальдта. На сей раз он не оговорился. Слово «сынок» он произнес совершенно сознательно. Ему припомнился барон, который, уцепившись за вагонное окно, крикнул: «Он – мой сын!» – Сейчас я отвезу тебя к себе. У тебя дома, боюсь, небезопасно. Я пошлю туда Смолора за твоими вещами. А ты посиди у меня, как следует выспись, не бери телефонную трубку и никому не открывай. Вечером я отвезу тебя куда-нибудь, где ты забудешь и о своем папочке, и о всякой летающей и ползающей нечисти.

XV
Бреслау, среда 18 июля 1934 года, восемь вечера
По средам в салоне мадам Ле Гёф игрища были выдержаны в античном стиле. Вечером нагой невольник, крашенный в цвет красного дерева, ударял в большой гонг; занавес поднимался, и глазам зрителей представала декорация фронтона древнеримского храма, а на его фоне под сыплющимися розовыми лепестками танцевали обнаженные мужчины и женщины. Вакханалия эта, во время которой танцоры и танцовщицы лишь имитировали совокупления, продолжалась минут двадцать, после чего наступал антракт, длившийся примерно столько же. Во время него некоторые гости, стараясь не привлекать к себе внимания, удалялись в отдельные кабинеты, а остальные выпивали и закусывали. Затем невольник вновь ударял в гонг, и на сцене появлялись несколько «римлян» и «римлянок» в воздушных туниках, которые они, впрочем, быстро сбрасывали. Сыпались розовые лепестки, в зале становилось как-то душно, начиналась уже непритворная вакханалия. После получаса подобных забав актеры и актрисы сходили, усталые, со сцены, зал пустел, зато заполнялись отдельные кабинеты.
В этот вечер Райнер фон Гарденбург, Эберхард Мок и Герберт Анвальдт сидели наверху в ложе и любовались имитацией вакхической оргии. Уже в самом начале представления Анвальдт изрядно возбудился. Увидя это, Мок встал и прошел в кабинет мадам. Многословно приветствовав ее, он изложил свою просьбу. Мадам без колебаний согласилась ее исполнить и подняла телефонную трубку. Мок вернулся в ложу. Анвальдт наклонился к нему и спросил:
– У кого тут берут ключи от комнат?
– Подожди минутку. Куда ты так спешишь? – рассмеялся Мок.
– Да вы посмотрите: разбирают самых хорошеньких.
– Тут все хорошенькие. Вот, к примеру, обрати внимание на тех, что идут к нам.
К их столику подошли две девушки в гимназической форме. Оба полицейских прекрасно знали их, а вот девушки делали вид, будто видят клиентов впервые. Обе с восхищением смотрели на Анвальдта. И вдруг та, что была похожа на Эрну, коснулась его руки и улыбнулась. Он встал, обнял ее за худенькие плечи, повернулся к Моку и сказал: «Благодарю». Все трое отправились в комнату, посреди которой стоял круглый стол с великолепно инкрустированной шахматной доской. Фон Гарденбург с улыбкой посмотрел на Мока. В заведении мадам Ле Гёф он немножко расслаблялся и, обращаясь к собеседнику, не произносил постоянно его титул.
– Вы знали, как доставить удовольствие этому юноше. Кто он такой?
– Мой близкий родственник из Берлина. Тоже полицейский.
– Ну что ж, мы узнаем мнение берлинца о лучшем бреславльском клубе.
– Да так ли уж важно мнение берлинцев? Они всегда будут смеяться над нами. Но только не мой родственник. Он слишком хорошо воспитан. Понимаете, им как-то нужно лечить свой комплекс. Особенно тем берлинцам, которые родом из Бреслау. Бы же знаете поговорку: настоящий берлинец должен быть из Бреслау.
– Да возьмите того же Крауса. – Фон Гарденбург поправил монокль. – Он прожил в Берлине два года, а затем, после падения Хайнеса, Брюкнера и Пёнтека, фон Войрш взял его в Бреслау на должность начальника гестапо. Краус расценил это повышение как пинок наверх. И вот наш тупой и злобный карьерист, чтобы скрыть разочарование, начал задирать нос. Теперь этот берлинец с двухлетним стажем на каждом шагу критикует силезскую провинциальность. А я проверил, и знаете, откуда он происходит? Из крохотного городишки в Нижней Силезии.
Оба рассмеялись и чокнулись бокалами с вином. Актрисы на сцене кланялись и щедро одаряли гостей зрелищем своих прелестей. Мок вынул турецкие сигары и угостил фон Гарденбурга. Для него не было секретом, что шеф абвера не любит спешки и сам, по собственной воле, сообщит всю информацию, какую ему удалось получить об Эркине. Мок надеялся услышать нечто большее, чем он узнал из экспертизы и письма Гартнера. Он хотел получить адрес Кемаля Эркина.
– Типы вроде Крауса терпеть не могут наших дворянских, семейных и культурных традиций, – продолжал фон Гарденбург силезскую тему. – Они не выносят всех этих наших фон Шаффгочей, фон Кармеров и фон Доннерсмарков. И чтобы поднять себе настроение, высмеивают замшелых юнкеров и угольных баронов. Пусть смеются…
Некоторое время фон Гарденбург молчал. Он смотрел представление, а Мок размышлял, не может ли стать нынешний фривольный вечер удобным поводом затронуть более серьезные, жизненно важные проблемы. Наконец он решился:
– Кстати, о Краусе… У меня к вам просьба.
– Дорогой Эберхард! – Фон Гарденбург позволил себе неслыханную фамильярность. – Я ведь еще не выполнил предыдущую вашу просьбу, ту самую, курдско-турецкую, а вы уже с новой… Шучу, шучу… Так в чем она?
– Господин граф, – Мок в отличие от своего собеседника стал чрезвычайно официальным, – я хотел бы работать в абвере.
– Вот как? А почему?
Монокль фон Гарденбурга отражал огоньки свечей и свет притененной лампы, стоящей на столе.
– Потому что в мой отдел пролезают всякие канальи от Крауса, – без всякого вступления произнес Мок. – Он уже посматривает на меня свысока и очень скоро начнет отдавать мне приказания. Я стану только видимостью шефа, марионеткой, зависящей от необразованных костоломов, всех этих варваров из гестапо. Господин граф, я родом из бедной семьи ремесленников из Вальденбурга, но, несмотря на это, а может быть, именно поэтому, хочу быть integer vitae scekrisque purus.
– О Эберхард, несмотря на свое происхождение, вы подлинный аристократ духа. Но надеюсь, вы отдаете себе отчет, что, работая у нас, вы вряд ли сможете поступать в соответствии с этой максимой Горация?
– Дорогой господин граф, я уже давно не девушка, давно потерял невинность, и в полиции я служу с восемьсот девяносто девятого года, с перерывом на войну. Воевал я в России. Я много чего повидал, но вы, наверное, согласитесь со мной, что есть разница между защитником государства, использующим не вполне конвенциональные методы, и подручным палача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62