Такой выбор не делает чести ее вкусу и репутации. Леди Олдборо сказала, что с минуты на минуту ожидает возвращения камеристки, и та проводит ее в покои Агнес, чтобы ее светлость лично узрела безобразную сцену. Если я горю желанием и даю слово чести держать себя в руках, то могу составить ей компанию; но она не допустит огласки – не столько ради этого заблудшего создания, сколько ради репутации ее дома. Сраженный всем услышанным, я открыл было рот, но душивший гнев не дал мне говорить. Разумеется, я не мог отказаться от прямого и честного предложения лично удостовериться в падении Агнес. В то же время я боялся смертельного удара по самым заветным чувствам, которые в течение долгого времени лелеял в сердце и которые, благодаря затянувшемуся ожиданию, разрослись до невероятных размеров. Пока я колебался, застыв словно изваяние, вернулась камеристка леди Олдборо и на секунду замешкалась, явно желая поговорить со своей госпожой без свидетелей. Леди Олдборо заявила, что от меня у нее нет секретов, и попросила камеристку говорить все без утайки.
Получив, таким образом, дозволение, миссис Беруорд, которую я, кстати сказать, недолюбливал, считая способной на интриги и предательство (за что она платила мне точно такой же антипатией), разразилась потоком слов, вкладывая в них всю свою злобу, для выражения которой будто специально было создано ее лицо и которую ей наконец-то не было нужды скрывать в свете только что состоявшегося разоблачения.
Она давно подозревала мисс Агнес в пренебрежении приличиями, но ни за что не думала, что та способна до такой степени забыться – с виду такой ягненочек – вот уж поистине, в тихом омуте черти водятся. Далее она сообщила, что, когда мисс Агнес, несмотря на все уговоры доброй покровительницы, отказалась, под предлогом недомогания, поужинать с нами сегодня вечером, она заподозрила неладное и стала держать ушки на макушке. Случай помог ей разоблачить заговор; уж разумеется, интрига не вчера началась, потому что юный Том Стоукс, сын их соседа по имению, еще в то время, когда они жили в деревне, пользовался особым расположением мисс Агнес. Сей кавалер не далее как четыре дня назад – со слов самой Агнес – приехал в Лондон, хотя, явившись в дом, сделал вид, будто только что прибыл – навестить каких-то родственников, которые обещали для него что-нибудь сделать. Мисс Агнес, несомненно, виделась с ним, хотя и утверждала обратное. Судя по всему, она, при всей своей кажущейся простоте, ухитрилась целый день прятать его в спальне, где они сидели запершись. Благодарение Господу, ей удалось вывести их на чистую воду. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы скрывать правду от милостивой госпожи, а если та пожелает, то может убедиться во всем собственными глазами: судя по тишине и темноте в опочивальне мисс Агнес (это она разобрала в замочную скважину), два голубка легли спать вместе.
Трудно сказать, что чувствовал я во время сей декламации: гнев, презрение, сожаление о потраченных впустую времени и усилиях (ради такого ничтожества!) – все смешалось у меня в голове. Вскоре, однако, эти чувства уступили место одному, но такому, которое, по крайней мере, никогда не обманывает: любопытству.
Я потребовал от леди Олдборо незамедлительно принять предложение камеристки, на что она согласилась, лишний раз взяв с меня обещание, что никакая сила не заставит меня вмешаться. Я охотно дал такую клятву, будучи убежден, что презрение поможет мне сдержать ее.
Пробило час ночи. Миссис Беруорд двинулась во главе процессии, держа в одной руке свечу, а в другой – универсальный ключ и поминутно уговаривая нас ступать тише. Леди Олдборо скорбно опиралась на мою руку, словно непомерное горе полностью лишило ее сил. Поднявшись по лестнице и миновав несколько дверей, мы очутились перед той, что вела в покои Агнес. Наша проводница бесшумно вставила ключ в замочную скважину и, отперев дверь, пропустила нас вперед.
Видя, что я почти ослеп от ярости, леди Олдборо сама постаралась привлечь мое внимание к разбросанной по стульям мужской одежде деревенского образца. Я выхватил у нее свечу и, предоставив ей самой себя поддерживать, ринулся к кровати и откинул полог.
Агнес, прекрасная Агнес, которую я считал воплощением целомудрия, лежала под одеялом, полностью – кроме лица и рук – скрытая от глаз. Никогда еще я не видел ее такой красивой. Но, увы! – рядом с ней храпел юноша; ее голова покоилась у него на плече; он так крепко спал, что легко было предположить утомление после любовной битвы.
При виде его непринужденной позы и умиротворенного лица я пришел в бешенство и пожалел, что не прихватил с собой хлыст для верховой езды – надолго запомнил бы он события этой ночи! Я замахнулся рукой, но леди Олдборо остановила меня с таким умоляющим видом, что я вспомнил о своем обещании. Мы покинули спальню так же тихо, как и вошли.
Вернувшись в гостиную, леди Олдборо не упустила случая похвалить меня за выдержку. Далее она заявила, что в этом деле не может быть золотой середины: нужно вести себя либо так, как мы, либо удариться в другую крайность и воздать им по заслугам; из высших соображений второе крайне нежелательно; однако она непременно примет меры, чтобы смыть пятно позора со своего дома.
Я внимательно выслушал ее комментарии. Как ни странно, гнев мой выдохся; в чувствах к Агнес произошла необратимая перемена. Презрение было так сильно, что, если бы не стыд, я бы от души посмеялся над этим приключением. Когда же леди Олдборо, очевидно, чтобы проверить меня, спросила, что ей следует предпринять, я с ледяным безразличием ответил, что не претендую на большие познания в таких делах и поэтому не дерзаю что-либо советовать ее светлости; достаточно и того, что сам я знаю, как поступить; но что она может рассчитывать на соблюдении мною тайны.
На этом я решительно откланялся и покинул леди Олдборо, несколько встревоженную моим тоном: ведь она уже полагала себя победительницей и преемницей Агнес в моем сердце. Но она просчиталась: преисполнившись отвращением к ним обеим, я вышел, поклявшись себе, что ноги моей больше не будет в этом доме.
Как выяснилось позднее, я был несправедлив, одинаково осудив и леди Олдборо, и Агнес, но моя собственная роль в этой истории представлялась столь омерзительной, что мне нестерпимо было думать о какой-нибудь из них.
На другое утро пришло письмо от леди Олдборо с известием о том, что она только что отослала прочь Агнес, дабы та посыпала главу пеплом в горах Уэльса. Любовник, как мы и решили, был отпущен с миром. Письмо заканчивалось приглашением навестить ее и утешить в горе.
Но она не могла бы на всей земле отыскать человека, менее, чем я, расположенного – после случившегося – утешать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Получив, таким образом, дозволение, миссис Беруорд, которую я, кстати сказать, недолюбливал, считая способной на интриги и предательство (за что она платила мне точно такой же антипатией), разразилась потоком слов, вкладывая в них всю свою злобу, для выражения которой будто специально было создано ее лицо и которую ей наконец-то не было нужды скрывать в свете только что состоявшегося разоблачения.
Она давно подозревала мисс Агнес в пренебрежении приличиями, но ни за что не думала, что та способна до такой степени забыться – с виду такой ягненочек – вот уж поистине, в тихом омуте черти водятся. Далее она сообщила, что, когда мисс Агнес, несмотря на все уговоры доброй покровительницы, отказалась, под предлогом недомогания, поужинать с нами сегодня вечером, она заподозрила неладное и стала держать ушки на макушке. Случай помог ей разоблачить заговор; уж разумеется, интрига не вчера началась, потому что юный Том Стоукс, сын их соседа по имению, еще в то время, когда они жили в деревне, пользовался особым расположением мисс Агнес. Сей кавалер не далее как четыре дня назад – со слов самой Агнес – приехал в Лондон, хотя, явившись в дом, сделал вид, будто только что прибыл – навестить каких-то родственников, которые обещали для него что-нибудь сделать. Мисс Агнес, несомненно, виделась с ним, хотя и утверждала обратное. Судя по всему, она, при всей своей кажущейся простоте, ухитрилась целый день прятать его в спальне, где они сидели запершись. Благодарение Господу, ей удалось вывести их на чистую воду. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы скрывать правду от милостивой госпожи, а если та пожелает, то может убедиться во всем собственными глазами: судя по тишине и темноте в опочивальне мисс Агнес (это она разобрала в замочную скважину), два голубка легли спать вместе.
Трудно сказать, что чувствовал я во время сей декламации: гнев, презрение, сожаление о потраченных впустую времени и усилиях (ради такого ничтожества!) – все смешалось у меня в голове. Вскоре, однако, эти чувства уступили место одному, но такому, которое, по крайней мере, никогда не обманывает: любопытству.
Я потребовал от леди Олдборо незамедлительно принять предложение камеристки, на что она согласилась, лишний раз взяв с меня обещание, что никакая сила не заставит меня вмешаться. Я охотно дал такую клятву, будучи убежден, что презрение поможет мне сдержать ее.
Пробило час ночи. Миссис Беруорд двинулась во главе процессии, держа в одной руке свечу, а в другой – универсальный ключ и поминутно уговаривая нас ступать тише. Леди Олдборо скорбно опиралась на мою руку, словно непомерное горе полностью лишило ее сил. Поднявшись по лестнице и миновав несколько дверей, мы очутились перед той, что вела в покои Агнес. Наша проводница бесшумно вставила ключ в замочную скважину и, отперев дверь, пропустила нас вперед.
Видя, что я почти ослеп от ярости, леди Олдборо сама постаралась привлечь мое внимание к разбросанной по стульям мужской одежде деревенского образца. Я выхватил у нее свечу и, предоставив ей самой себя поддерживать, ринулся к кровати и откинул полог.
Агнес, прекрасная Агнес, которую я считал воплощением целомудрия, лежала под одеялом, полностью – кроме лица и рук – скрытая от глаз. Никогда еще я не видел ее такой красивой. Но, увы! – рядом с ней храпел юноша; ее голова покоилась у него на плече; он так крепко спал, что легко было предположить утомление после любовной битвы.
При виде его непринужденной позы и умиротворенного лица я пришел в бешенство и пожалел, что не прихватил с собой хлыст для верховой езды – надолго запомнил бы он события этой ночи! Я замахнулся рукой, но леди Олдборо остановила меня с таким умоляющим видом, что я вспомнил о своем обещании. Мы покинули спальню так же тихо, как и вошли.
Вернувшись в гостиную, леди Олдборо не упустила случая похвалить меня за выдержку. Далее она заявила, что в этом деле не может быть золотой середины: нужно вести себя либо так, как мы, либо удариться в другую крайность и воздать им по заслугам; из высших соображений второе крайне нежелательно; однако она непременно примет меры, чтобы смыть пятно позора со своего дома.
Я внимательно выслушал ее комментарии. Как ни странно, гнев мой выдохся; в чувствах к Агнес произошла необратимая перемена. Презрение было так сильно, что, если бы не стыд, я бы от души посмеялся над этим приключением. Когда же леди Олдборо, очевидно, чтобы проверить меня, спросила, что ей следует предпринять, я с ледяным безразличием ответил, что не претендую на большие познания в таких делах и поэтому не дерзаю что-либо советовать ее светлости; достаточно и того, что сам я знаю, как поступить; но что она может рассчитывать на соблюдении мною тайны.
На этом я решительно откланялся и покинул леди Олдборо, несколько встревоженную моим тоном: ведь она уже полагала себя победительницей и преемницей Агнес в моем сердце. Но она просчиталась: преисполнившись отвращением к ним обеим, я вышел, поклявшись себе, что ноги моей больше не будет в этом доме.
Как выяснилось позднее, я был несправедлив, одинаково осудив и леди Олдборо, и Агнес, но моя собственная роль в этой истории представлялась столь омерзительной, что мне нестерпимо было думать о какой-нибудь из них.
На другое утро пришло письмо от леди Олдборо с известием о том, что она только что отослала прочь Агнес, дабы та посыпала главу пеплом в горах Уэльса. Любовник, как мы и решили, был отпущен с миром. Письмо заканчивалось приглашением навестить ее и утешить в горе.
Но она не могла бы на всей земле отыскать человека, менее, чем я, расположенного – после случившегося – утешать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51