По Арнольду Тойнби, исторические законы - это "гипотезы, которые до сих пор подтверждались" [1]. Тойнби почти дословно повторяет юмовское отрицание объективной природы причинности, согласно которой общественные события никогда, нигде и ни в чем не повторяются, не воспроизводятся вновь.
1 A. Toynbee. A Study of History. Oxford. Univ. press. Vol. 12. 1961. P. 237.
Но, впрочем, в таком чистом виде отрицание исторических закономерностей встречается все же редко. Дело в том, что сторонники волюнтаристских концепций тоже вынуждены обращаться к прошлому историческому опыту, "использовать" его для подтверждения своих взглядов на настоящее и прогнозирование будущего. Отрицание исторической закономерности сочетается у них с признанием возможных аналогий в истории. Или, точнее, отрицание исторической закономерности принимает форму аналогизма. Так, под влиянием известного кантианца Риккерта Эд. Мейер утверждал, что развитие человеческого общества не подчиняется объективным закономерностям, что немыслимо выяснить причины его развития и гибели. "В течение моих многолетних исторических исследований, - писал он, - мне не удалось открыть ни одного исторического закона, да и в сочинениях других историков мне до сих пор не попадались такие законы. Поэтому я могу смело ска
54
зать, что исторические законы существуют только в идеале, в качестве постулатов. Точно так же в сфере массовых явлений, например, в экономической истории, нет никаких исторических законов, а есть лишь эмпирические обобщения, выведенные путем аналогии" [1]. Отрицание исторической закономерности в форме аналогизма мы встречаем и у крупнейших из здравствующих ныне представителей буржуазной философии истории. (Исключение составляет, пожалуй, только П. Сорокин, выступивший против характерных для идей Риккерта-Дильтея отрицания исторической закономерности и возможности объективной социологии).
1 Мейер Эд. Теоретические и методологические вопросы истории. Спб., 1904. С. 30.
Другой исторически известный вариант теоретического разрешения рассматриваемого парадокса - фатализм (от лат. fatum - рок, судьба), который в отличие от волюнтаризма совершенно исключает момент свободы, свободного выбора субъекта, активную роль деятельностного человека. Уж коль скоро существуют и действуют объективные законы общественного развития, рассуждают фаталисты, то ни о какой активности человека речи быть не может, ему остается пассивно ждать, когда эти законы автоматически возьмут свое. Не оказывались ли на фаталистических позициях мы, уповая на то, что стоит нам волевым решением "обобществить" средства производства, и дальше все пойдет "как по маслу": на базисе такой "обобществленной" экономики сформируется социалистическое общественное сознание, а заложенные в социализме как системе объективные преимущества реализуются сами собой, автоматически? И это независимо от того, как мы будем действовать - интенсивно, целеустремленно или вразвалку; культурно или по-варварски; со знанием дела или дилетантски.
Фатализм в объяснении исторических событий и исторического процесса в целом - явление весьма распространенное. Наглядным примером тому взгляды Л. Н. Толстого, возникшие под влиянием соответствующих историографических источников и, в свою очередь, оказавшие большое воздействие на читателей. Подводя под свою концепцию методологическую базу, Толстой писал: "фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее" [2].
2 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 6. С. 10.
Отметим, что в противовес фатализму религиозному, объясняющему все в истории волею богов, толстовский фатализм был нацелен на понимание истории как деятельности народных масс, неприметно и бессознательно ее творящих. "Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом
55
событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодием" [1]. Отсюда толстовский вывод о бесплодности деятельности выдающейся личности, способной только дать свое имя событиям, и некорректируемом ходе истории, поскольку она складывается из непроизвольных действий миллионов. В истории нет ни грана свободы: то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно,- свободой [2].
1 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 7. С. 19.
2 См. Там же. С. 352.
Отношение к случайности в историографии и социальной философии встречается разное - от ее полного отрицания у Демокрита, Спинозы, Гоббса, французских материалистов XVIII века до провозглашения истории простой игрой случайностей у французских просветителей, в особенности у Вольтера.
Между тем исторический опыт на каждом шагу убеждает нас, что общественной жизни, как и всему окружающему нас миру, присуще диалектическое взаимопроникновение необходимого и случайного: они слиты воедино в каждом феномене и процессе. Мы, кстати, уже имели возможность увидеть это при анализе антропогенеза.
Откуда же берутся случайности в общественной жизни? Какую функцию они выполняют?
Случайность нередко выступает как форма проявления исторической необходимости. Воспользуемся примером, приведенным в свое время В. Г. Белинским. Выход к морю, указывает он, был исторически необходим для дальнейшего развития России. А вот тот факт, что Петру I удалось впервые выйти к Балтийскому морю в районе устья Невы, а не на другом участке Балтики, с точки зрения той же самой необходимости является случайным. Короче говоря, сложись военные действия несколько иначе - незачем было бы строить Петербург, и столицей страны могли стать Ревель (нынешний Таллинн) или Рига [3].
3 См. Белинский В. Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 648.
Случайность часто появляется в точке пересечения процессов, каждый из которых имеет необходимый характер. Великие географические открытия по праву можно рассматривать как необходимое следствие исторического развития средневековой Европы. Необходимым был и процесс развития народов Америки и Индии. А вот в точке пересечения этих двух необходимых процессов мы получаем явление явно случайное: появление европейских мореплавателей на берегах Америки и Индии отнюдь не вытекало из процесса развития здешних стран.
56
Момент случайности вносится в исторические события и деятельностью человека, имеющего, как мы видели, право на выбор. Знакомые с историей России, очевидно, помнят перипетии так называемой Семилетней войны, внезапное изменение ее хода после смерти Елизаветы Петровны (1761): Петр III, давний поклонник Фридриха II, немедленно заключил с ним мир, что оказало существенное воздействие на всю расстановку политических сил в Европе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
1 A. Toynbee. A Study of History. Oxford. Univ. press. Vol. 12. 1961. P. 237.
Но, впрочем, в таком чистом виде отрицание исторических закономерностей встречается все же редко. Дело в том, что сторонники волюнтаристских концепций тоже вынуждены обращаться к прошлому историческому опыту, "использовать" его для подтверждения своих взглядов на настоящее и прогнозирование будущего. Отрицание исторической закономерности сочетается у них с признанием возможных аналогий в истории. Или, точнее, отрицание исторической закономерности принимает форму аналогизма. Так, под влиянием известного кантианца Риккерта Эд. Мейер утверждал, что развитие человеческого общества не подчиняется объективным закономерностям, что немыслимо выяснить причины его развития и гибели. "В течение моих многолетних исторических исследований, - писал он, - мне не удалось открыть ни одного исторического закона, да и в сочинениях других историков мне до сих пор не попадались такие законы. Поэтому я могу смело ска
54
зать, что исторические законы существуют только в идеале, в качестве постулатов. Точно так же в сфере массовых явлений, например, в экономической истории, нет никаких исторических законов, а есть лишь эмпирические обобщения, выведенные путем аналогии" [1]. Отрицание исторической закономерности в форме аналогизма мы встречаем и у крупнейших из здравствующих ныне представителей буржуазной философии истории. (Исключение составляет, пожалуй, только П. Сорокин, выступивший против характерных для идей Риккерта-Дильтея отрицания исторической закономерности и возможности объективной социологии).
1 Мейер Эд. Теоретические и методологические вопросы истории. Спб., 1904. С. 30.
Другой исторически известный вариант теоретического разрешения рассматриваемого парадокса - фатализм (от лат. fatum - рок, судьба), который в отличие от волюнтаризма совершенно исключает момент свободы, свободного выбора субъекта, активную роль деятельностного человека. Уж коль скоро существуют и действуют объективные законы общественного развития, рассуждают фаталисты, то ни о какой активности человека речи быть не может, ему остается пассивно ждать, когда эти законы автоматически возьмут свое. Не оказывались ли на фаталистических позициях мы, уповая на то, что стоит нам волевым решением "обобществить" средства производства, и дальше все пойдет "как по маслу": на базисе такой "обобществленной" экономики сформируется социалистическое общественное сознание, а заложенные в социализме как системе объективные преимущества реализуются сами собой, автоматически? И это независимо от того, как мы будем действовать - интенсивно, целеустремленно или вразвалку; культурно или по-варварски; со знанием дела или дилетантски.
Фатализм в объяснении исторических событий и исторического процесса в целом - явление весьма распространенное. Наглядным примером тому взгляды Л. Н. Толстого, возникшие под влиянием соответствующих историографических источников и, в свою очередь, оказавшие большое воздействие на читателей. Подводя под свою концепцию методологическую базу, Толстой писал: "фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее" [2].
2 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 6. С. 10.
Отметим, что в противовес фатализму религиозному, объясняющему все в истории волею богов, толстовский фатализм был нацелен на понимание истории как деятельности народных масс, неприметно и бессознательно ее творящих. "Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом
55
событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодием" [1]. Отсюда толстовский вывод о бесплодности деятельности выдающейся личности, способной только дать свое имя событиям, и некорректируемом ходе истории, поскольку она складывается из непроизвольных действий миллионов. В истории нет ни грана свободы: то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно,- свободой [2].
1 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 7. С. 19.
2 См. Там же. С. 352.
Отношение к случайности в историографии и социальной философии встречается разное - от ее полного отрицания у Демокрита, Спинозы, Гоббса, французских материалистов XVIII века до провозглашения истории простой игрой случайностей у французских просветителей, в особенности у Вольтера.
Между тем исторический опыт на каждом шагу убеждает нас, что общественной жизни, как и всему окружающему нас миру, присуще диалектическое взаимопроникновение необходимого и случайного: они слиты воедино в каждом феномене и процессе. Мы, кстати, уже имели возможность увидеть это при анализе антропогенеза.
Откуда же берутся случайности в общественной жизни? Какую функцию они выполняют?
Случайность нередко выступает как форма проявления исторической необходимости. Воспользуемся примером, приведенным в свое время В. Г. Белинским. Выход к морю, указывает он, был исторически необходим для дальнейшего развития России. А вот тот факт, что Петру I удалось впервые выйти к Балтийскому морю в районе устья Невы, а не на другом участке Балтики, с точки зрения той же самой необходимости является случайным. Короче говоря, сложись военные действия несколько иначе - незачем было бы строить Петербург, и столицей страны могли стать Ревель (нынешний Таллинн) или Рига [3].
3 См. Белинский В. Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 648.
Случайность часто появляется в точке пересечения процессов, каждый из которых имеет необходимый характер. Великие географические открытия по праву можно рассматривать как необходимое следствие исторического развития средневековой Европы. Необходимым был и процесс развития народов Америки и Индии. А вот в точке пересечения этих двух необходимых процессов мы получаем явление явно случайное: появление европейских мореплавателей на берегах Америки и Индии отнюдь не вытекало из процесса развития здешних стран.
56
Момент случайности вносится в исторические события и деятельностью человека, имеющего, как мы видели, право на выбор. Знакомые с историей России, очевидно, помнят перипетии так называемой Семилетней войны, внезапное изменение ее хода после смерти Елизаветы Петровны (1761): Петр III, давний поклонник Фридриха II, немедленно заключил с ним мир, что оказало существенное воздействие на всю расстановку политических сил в Европе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132