И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась громадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.
А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив брови, ждал ужина.
- Это от Лотты-Хромоножки, - сказал Эмиль.
Потом он налил папе стакан парного молока.
- А это от Реллы, - угощал он.
Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Лина положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего - все было точь-в-точь как она и ждала.
- Эй, знаю я тебя, - сказала Лина зубу. - Коли ты глуп, то я и подавно могу быть глупой.
Альфред рассмеялся.
- Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, - сказал он. - Вот теперь и иди за него замуж!
Лина фыркнула:
- Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет, а и не только двадцать пять. Потвоему, мне нужен муж в два раза старше меня?
- Ну и что! - сказал Эмиль. - Какая разница?
- Ишь какой, - ответила Лина. - Теперь еще куда ни шло, но поразмысли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто - вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог!
- По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь, - сказала мама, затворяя печь заслонкой. - Ну что за чудесная лопата! - похвалила она.
Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал:
- Ну а теперь пойду-ка я в столярку!
Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе не обязательно там сидеть, раз все обошлось.
- Нет уж, слово есть слово! - заявил мальчик.
Он молча и чинно отправился в столярную стругать сто двадцать девятого деревянного старичка.
А Лотта-Хромоножка уже сидела на своем насесте в курятнике; Релла же, вполне довольная, бродила на выпасе вместе с другими хуторскими коровами. Тем временем за своими шестью коровами пришел крестьянин из Бастефаля. Они с папой долго болтали об аукционе и обо всем, что там случилось, и прошло немало времени, прежде чем папа смог пойти за Эмилем, чтобы выпустить его. Но только хозяин Бастефаля отправился в путь, как папа поспешно направился к сыну.
Подойдя к столярной, он увидел маленькую Иду - девочка пристроилась на корточках на скамейке под оконцем. В руках она держала бархатную шкатулочку, украшенную ракушками. Она держала ее так, словно у нее в жизни ничего дороже не было. Собственно, так оно и было. И папа Эмиля буркнул:
- Дурацкая покупка! Старая бархатная шкатулка!
Маленькая Ида не заметила, как подошел папа; доверчиво и послушно повторяла она за Эмилем те слова, которые он ей шептал из темной столярной. Папа побледнел, услышав их, ведь грубее этих слов в Каттхульте никогда не произносили. И они звучали ничуть не лучше оттого, что Ида произносила их нежным, ласковым голоском.
- Замолчи, Ида! - рявкнул папа.
Просунув пятерню в оконце, он схватил Эмиля за шиворот:
- Ах ты неслух! Сидишь тут и учишь сестренку ругаться!
- Вовсе нет, - ответил Эмиль. - Я ей только сказал, чтоб она не смела говорить «черт возьми», и заставил выучить еще и другие слова, которых надо бояться как огня.
Вот теперь ты знаешь, чем занимался Эмиль двенадцатого июня, и если даже не все обошлось гладко, надо все же признать, что в тот день он совершил удачные сделки. Подумать только! Раздобыл за один раз добрую молочную корову, отличную куру-несушку, чудесную хлебную лопату да еще молоко, которого хватило на громадную головку вкусного-превкусного сыра.
Единственное, что огорчало папу, была старая бархатная шкатулочка, ни на что не годная, но она очень полюбилась маленькой Иде. Девочка сложила в нее свой наперсток, ножницы, красивое голубое стеклышко и красную ленту для волос. А из шкатулки выбросила на пол связку старых писем. Выйдя из столярной в субботу вечером, Эмиль явился на кухню и сразу увидел в углу эти письма. Он их тут же и подобрал. Альфред расхаживал по кухне с хлопушкой и усердно бил мух, чтобы Лина в воскресенье могла спокойно отдохнуть. Эмиль и показал Альфреду связку писем.
- Все может сгодиться, - сказал Эмиль. - Коли мне когда-нибудь понадобится послать письмо, у меня будет целая груда уже написанных.
Первым в связке лежало письмо из Америки, и Эмиль даже присвистнул, увидев его.
- Чудеса в решете, Альфред, глянь-ка, тут письмо от Адриана!
Адриан был старший сын хозяев Бакхорвы, который давным-давно уехал в Америку и за все время только разок написал домой. Об этом знала вся Леннеберга, и все были сердиты на Адриана и жалели его бедных родителей. Но что написал Адриан в этом письме, которое наконец пришло в Бакхорву, никто не знал. В Бакхорве об этом помалкивали.
- Небось теперь все можно узнать, - сказал Эмиль. Он сам научился читать как по-печатному, так и по-письменному. Мальчик-то он был толковый!
Эмиль открыл конверт, вынул письмо и прочел его вслух Альфреду. На это не ушло много времени, так как письмо было коротким. Вот что в нем было написано:
«Я видил Мидведя. Шлю вам адрэсс. Гуд бай покедова».
- От этого письма вряд ли мне будет какой прок, - молвил Эмиль.
Ну да это еще как сказать!
Наступил вечер. Суббота, двенадцатое июня, подходила к концу, ночь спустилась над Каттхультом, даруя покой и тишину всем, кто там жил, и людям, и животным. Всем, кроме Лины, у которой болел зуб. Она лежала без сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и причитала, а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день.
Еще один новый день в жизни Эмиля!
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ

Как Эмиль трижды храбро пытался вырвать у Лины коренной зуб, а потом выкрасил маленькую Иду в фиолетовый цвет
Коров все равно надо доить, будь то воскресенье или будний день. В пять утра на кухне затрещал будильник, и Лина, сама не своя от зубной боли, пошатываясь, встала с постели. Взглянув на себя в зеркало над комодом, она пронзительно вскрикнула:
- Ну и видик у меня!
Правая щека ее распухла и стала похожа на пшеничную булку, испеченную на свежих дрожжах. Вот ужас-то! Лина разревелась.
Теперь ее и в самом деле было жаль. Именно сегодня в Каттхульт на чашку кофе должны были съехаться после обедни гости со всей округи.
- И показаться на людях не смогу, этакая я разнощекая, - всхлипнула Лина и побрела доить коров.
Но долго горевать о своих разных щеках ей не пришлось. Не успела она опуститься на скамеечку перед коровой, как прилетела оса и ужалила Лину в левую щеку. Казалось бы, теперь она могла успокоиться, потому что левая щека мгновенно вспухла и стала так же похожа на булку, как и правая. Лина получила то, чего желала, - стала равнощекой. Однако она заревела пуще прежнего.
Когда Лина вернулась на кухню, все сидели за столом и завтракали. И, можно сказать, вылупили глаза, увидев это заплаканное, красноглазое, булкообразное существо, которое вдруг явилось в дверях и напоминало Лину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54