Костя чувствовал, что скоро эту проблему надо будет решать, но оправдывал себя тем, что ему нужно внутренне подготовиться, смириться как-то с неизбежным. Но все равно предложение застало его врасплох и он, напрочь позабыв держать марку, пискнул:
- Мне на работу нужно.
- Ничего-ничего! - Шуб игриво дотронулся пальцами до Костиного плеча. - Мы сообщим вам на работу - причина-то у вас самая уважительная будет, гагы-гагы …
Костя открыл было рот, но ничего не сказал - он ощущал себя мальчишкой, которого взрослые привели делать уколы: ужасно страшно и хочется убежать, но взрослые сказали, что уколы делать надо, а не послушаться их нельзя …
- Ну вот и хорошо! - затрубил Шуб, будто собирался обрушить какие-то там библейские стены. - Не волнуйтесь, мы все отлично сделаем. - Инга! Галия Абенсерраговна!
В следующее мгновение Костино кресло мягко опрокинулось, и теперь он уже не сидел в нем, а лежал. «Ничего, - подумалось ему, - я не первый, и уж конечно не последний. Ладно, через какой-нибудь час все кончится».
- Хотите смотреть, - спросил Шуб, - или вас развернуть? Некоторым нравится смотреть.
Косте припомнилась репродукция с одной старинной картины, виденная им однажды в какой-то художественной энциклопедии дома у Сашки: бородатый старик в золотых одеждах, в высокой шапке и с ножницами в руках склонился над голым младенцем у себя на коленях; вокруг стоят люди и смотрят, что сейчас будет. Костя отрицательно замотал головой.
- Как желаете, - сказал Шуб, и больше Костя своего отражения не видел.
Между тем в помещении начались приготовления: судя по шуму воды, Шуб мыл руки, толстомордый Собака-Калин-царь кидал какие-то страшные медицинские предметы в звонкую металлическую емкость, Инга с неизвестными целями прошлась пару раз мимо Кости туда и обратно; у портьеры возилась и что-то бубнила Галия Абенсерраговна.
Костя не слишком томился - время, тоску и страх убавляла летавшая перед ним прекрасная валькирия. Поэтому, когда Косте на лицо упала тень от вставшего над ним Моисея Шуба с поднятыми вверх, как при налете омона, руками, Костя внутренне заметался: «Как? Уже?»
- Инга! - торжественно произнес Шуб. - Прошу вас!
Не глядя Косте в лицо, прекрасная валькирия приблизилась, и слегка приподнявшись (Костя отчетливо представил себе, как она, напрягая икры, встает на цыпочки), оперлась коленом о станок, на котором распростерся Костя. При этом с ее ноги упал и стукнулся об пол шлепанец. Костя увидел, как восхитительная стопа девушки беспомощно завращалась в поисках утраченной тапочки. Потом он почувствовал, как что-то твердое коснулось его бедра. Он посмотрел и увидел направленное на него круглое колено, увидел круто поднимавшуюся икру, от искажений перспективы показавшуюся чрезмерно большой, затем увидел круглую пяточку, а за ней, над сморщившейся ложбинкой подошвы, тесно прижавшиеся друг к другу подушечки пальцев - кругленькие, ровненькие, похожие на семейку молодых грибочков, только-только появившихся на свет после чистого дождика. Костя скрипнул зубами и отвел было глаза, но тут же снова прогулялся от колена под натянувшимся халатиком до стиснутых пальчиков, а потом еще раз и еще и гулял так до тех пор, пока Инга не пристегнула его всеми ремнями и не вывела свою прекрасную конечность из Костиного поля зрения, поставив ее на пол.
Потом, когда Инга с еще более нордическим, чем раньше, выражением на лице, расстегивала ему брюки, Костя получил возможность еще на какое-то время отвлечься и не так позорно (пусть бы и про себя, не показывая вида) трусить - у склонившейся над ним валькирии сквозь вырез халата видна была почти вся грудь, и Костя ждал, что вот-вот из-за белой ткани выглянет натертый халатом большой и наглый сосок (а то и сразу оба!). Этого, однако, не произошло. Спустив Косте брюки и трусы до колен, Инга потупив глаза, посторонилась, и место рядом с ней между Костиных ног занял Моисей Шуб. Стало тихо. Моисей Шуб и Инга смотрели на обнажившийся участок Костиного тела и молчали. Перестала возиться и старуха и даже вода сменила яростную злобу кипячения на глухое ворчание.
- Юсуф Йормунгандович! - позвал Моисей Шуб тихим, не своим каким-то голосом. - Вы только посмотрите!
Невидимый до этой минуты Калин-царь возник из небытия, приблизившись медленно и плавно, будто он был на колесиках, и его, как тяжеленную бронзовую статую, кто-то невидимый, упершись сзади, двигал вперед. Инга и Моисей почтительно расступились. Батый нагнулся над распластанным Костей и застыл, словно у некоего заводского агрегата вдруг отключилось электропитание. Костя радостно догадался: «Что-то там у меня не так. Значит, все отменяется!» Ему стало интересно, что же это там такое они увидели, и он попытался приподнять голову, насколько это позволял ремень, проходивший у него по плечам у самого горла, но ничего необычного не разглядел - в иной ситуации увиденное им вызвало бы законную гордость.
- Да, - изрек батый, не меняя позы. - Я вас понимаю, но другого выхода не вижу.
- Так, значит ?… - тревожась, спросил Моисей Шуб.
- Приступайте! - приказал батый, и вернув верхнюю часть тела в первоначальное положение, плавно укатился вбок. Костя почувствовал возвращение тоски.
- Инга! Укольчик! - тут же провозгласил Моисей Шуб, моментально меняя тревожные интонации на самые что ни на есть деловитые
Когда прекрасная валькирия, выполнив приказание шефа, встала у Кости за головой и возложила ему венком на влажный лоб ледяные пальцы снежной королевы, он закрыл глаза и приготовился, утешаясь тем, что теперь его наконец-то перестанут спрашивать, когда же, наконец, он собирается избавиться от лишнего.
В результате долгих и целенаправленных усилий Костя уже совсем было приучил себя в соответствующих ситуациях «ваукать» и «упсукать», но когда боль, правда не такая острая, как ожидалось, вдруг тяпнула его в совсем другом месте, он все же громко по позорной старинке «ойкнул».
- Ну вот и все! - услышал он довольные раскаты Шубова голоса. - Еще два узелка - и будем бриться!
Пока Шуб вертел его послушной головой, вцепившись ему в затылок, как геральдический орел в державу, Костя, напрягаясь, прислушивался к себе: нечего кроме тупой, не очень сильной боли он не ощущал. Ему очень хотелось сдвинуть ноги, но сделать это он боялся: страшно было не то, что боль снова куснет его, а то, насколько странными могут быть новые ощущения. Он сразу догадался, что произошло, но к его удивлению, это почему-то не повергло его в смятение и ужас. Наоборот, напало на него вдруг необычное, равнодушное спокойствие. «Это, наверное, от укола, - думал Костя, - иначе разве бы я так реагировал?»
- Что же вы сделали? - все-таки спросил он, так, для очистки совести, царапая сухим языком небо и губы.
1 2 3 4 5 6 7
- Мне на работу нужно.
- Ничего-ничего! - Шуб игриво дотронулся пальцами до Костиного плеча. - Мы сообщим вам на работу - причина-то у вас самая уважительная будет, гагы-гагы …
Костя открыл было рот, но ничего не сказал - он ощущал себя мальчишкой, которого взрослые привели делать уколы: ужасно страшно и хочется убежать, но взрослые сказали, что уколы делать надо, а не послушаться их нельзя …
- Ну вот и хорошо! - затрубил Шуб, будто собирался обрушить какие-то там библейские стены. - Не волнуйтесь, мы все отлично сделаем. - Инга! Галия Абенсерраговна!
В следующее мгновение Костино кресло мягко опрокинулось, и теперь он уже не сидел в нем, а лежал. «Ничего, - подумалось ему, - я не первый, и уж конечно не последний. Ладно, через какой-нибудь час все кончится».
- Хотите смотреть, - спросил Шуб, - или вас развернуть? Некоторым нравится смотреть.
Косте припомнилась репродукция с одной старинной картины, виденная им однажды в какой-то художественной энциклопедии дома у Сашки: бородатый старик в золотых одеждах, в высокой шапке и с ножницами в руках склонился над голым младенцем у себя на коленях; вокруг стоят люди и смотрят, что сейчас будет. Костя отрицательно замотал головой.
- Как желаете, - сказал Шуб, и больше Костя своего отражения не видел.
Между тем в помещении начались приготовления: судя по шуму воды, Шуб мыл руки, толстомордый Собака-Калин-царь кидал какие-то страшные медицинские предметы в звонкую металлическую емкость, Инга с неизвестными целями прошлась пару раз мимо Кости туда и обратно; у портьеры возилась и что-то бубнила Галия Абенсерраговна.
Костя не слишком томился - время, тоску и страх убавляла летавшая перед ним прекрасная валькирия. Поэтому, когда Косте на лицо упала тень от вставшего над ним Моисея Шуба с поднятыми вверх, как при налете омона, руками, Костя внутренне заметался: «Как? Уже?»
- Инга! - торжественно произнес Шуб. - Прошу вас!
Не глядя Косте в лицо, прекрасная валькирия приблизилась, и слегка приподнявшись (Костя отчетливо представил себе, как она, напрягая икры, встает на цыпочки), оперлась коленом о станок, на котором распростерся Костя. При этом с ее ноги упал и стукнулся об пол шлепанец. Костя увидел, как восхитительная стопа девушки беспомощно завращалась в поисках утраченной тапочки. Потом он почувствовал, как что-то твердое коснулось его бедра. Он посмотрел и увидел направленное на него круглое колено, увидел круто поднимавшуюся икру, от искажений перспективы показавшуюся чрезмерно большой, затем увидел круглую пяточку, а за ней, над сморщившейся ложбинкой подошвы, тесно прижавшиеся друг к другу подушечки пальцев - кругленькие, ровненькие, похожие на семейку молодых грибочков, только-только появившихся на свет после чистого дождика. Костя скрипнул зубами и отвел было глаза, но тут же снова прогулялся от колена под натянувшимся халатиком до стиснутых пальчиков, а потом еще раз и еще и гулял так до тех пор, пока Инга не пристегнула его всеми ремнями и не вывела свою прекрасную конечность из Костиного поля зрения, поставив ее на пол.
Потом, когда Инга с еще более нордическим, чем раньше, выражением на лице, расстегивала ему брюки, Костя получил возможность еще на какое-то время отвлечься и не так позорно (пусть бы и про себя, не показывая вида) трусить - у склонившейся над ним валькирии сквозь вырез халата видна была почти вся грудь, и Костя ждал, что вот-вот из-за белой ткани выглянет натертый халатом большой и наглый сосок (а то и сразу оба!). Этого, однако, не произошло. Спустив Косте брюки и трусы до колен, Инга потупив глаза, посторонилась, и место рядом с ней между Костиных ног занял Моисей Шуб. Стало тихо. Моисей Шуб и Инга смотрели на обнажившийся участок Костиного тела и молчали. Перестала возиться и старуха и даже вода сменила яростную злобу кипячения на глухое ворчание.
- Юсуф Йормунгандович! - позвал Моисей Шуб тихим, не своим каким-то голосом. - Вы только посмотрите!
Невидимый до этой минуты Калин-царь возник из небытия, приблизившись медленно и плавно, будто он был на колесиках, и его, как тяжеленную бронзовую статую, кто-то невидимый, упершись сзади, двигал вперед. Инга и Моисей почтительно расступились. Батый нагнулся над распластанным Костей и застыл, словно у некоего заводского агрегата вдруг отключилось электропитание. Костя радостно догадался: «Что-то там у меня не так. Значит, все отменяется!» Ему стало интересно, что же это там такое они увидели, и он попытался приподнять голову, насколько это позволял ремень, проходивший у него по плечам у самого горла, но ничего необычного не разглядел - в иной ситуации увиденное им вызвало бы законную гордость.
- Да, - изрек батый, не меняя позы. - Я вас понимаю, но другого выхода не вижу.
- Так, значит ?… - тревожась, спросил Моисей Шуб.
- Приступайте! - приказал батый, и вернув верхнюю часть тела в первоначальное положение, плавно укатился вбок. Костя почувствовал возвращение тоски.
- Инга! Укольчик! - тут же провозгласил Моисей Шуб, моментально меняя тревожные интонации на самые что ни на есть деловитые
Когда прекрасная валькирия, выполнив приказание шефа, встала у Кости за головой и возложила ему венком на влажный лоб ледяные пальцы снежной королевы, он закрыл глаза и приготовился, утешаясь тем, что теперь его наконец-то перестанут спрашивать, когда же, наконец, он собирается избавиться от лишнего.
В результате долгих и целенаправленных усилий Костя уже совсем было приучил себя в соответствующих ситуациях «ваукать» и «упсукать», но когда боль, правда не такая острая, как ожидалось, вдруг тяпнула его в совсем другом месте, он все же громко по позорной старинке «ойкнул».
- Ну вот и все! - услышал он довольные раскаты Шубова голоса. - Еще два узелка - и будем бриться!
Пока Шуб вертел его послушной головой, вцепившись ему в затылок, как геральдический орел в державу, Костя, напрягаясь, прислушивался к себе: нечего кроме тупой, не очень сильной боли он не ощущал. Ему очень хотелось сдвинуть ноги, но сделать это он боялся: страшно было не то, что боль снова куснет его, а то, насколько странными могут быть новые ощущения. Он сразу догадался, что произошло, но к его удивлению, это почему-то не повергло его в смятение и ужас. Наоборот, напало на него вдруг необычное, равнодушное спокойствие. «Это, наверное, от укола, - думал Костя, - иначе разве бы я так реагировал?»
- Что же вы сделали? - все-таки спросил он, так, для очистки совести, царапая сухим языком небо и губы.
1 2 3 4 5 6 7