Тем не менее, Костя поиграл над бумагой своим любимым «паркером», зажав его между пальцами, и все-таки исправил слово «съел» на «покушал» и слово «мать» - на «мама». Сашкиному московскому университетскому, да еще гуманитарному образованию Костя со своим простецким техническим, да еще провинциальным, завидовал тайно, и всякий раз, когда Сашку удавалось хоть как-то - например, как сейчас - прищучить, получал отчетливое удовлетворение.
Но время шло. Костя убрал бумаги, аккуратно зацепил авторучку за внутренний карман пиджака и прислушался. Во глубине заведения слышались голоса: несколько человек что-то негромко обсуждали, высказываясь коротко и по очереди. Костя решил, что провинциальные брадобреи никак не рассчитывали увидеть в своей цирюльне такого крутого клиента и растерялись, и теперь обсуждают, как им не ударить в грязь лицом.
Костя улыбнулся. Даже если что-то будет и не так, ну, не совсем так, как это могло бы быть в салоне высшего разряда где-нибудь в столице, он не пожалеет, что завернул сюда: одного только ощущения собственной крутизны, которую ему, судя по всему, предложат здесь испытать, может хватить на целый день, а это совсем не мало, если учесть те бесконечные унижения, которые чуть не ежедневно приходится терпеть на работе, - денежки никогда не давались ему легко. Однако грустные мысли о мировой несправедливости не успели развиться в какую-либо отчетливую концепцию - зеленые портьеры вспорхнули в стороны еще раз, и перед потрясенным Костей явился … сам Моисей Шуб. Позже, когда все было уже далеко позади, когда случившееся, стало казаться вполне естественным и оправданным, Костя понял, что единственное, с чем он не мог примириться, было исчезновение тех двадцати лет, которые прошли с момента последнего посещения им привокзальной парикмахерской. Моисей Шуб остался точно таким же, каким был, когда дергал мальчика Костю за жидкие волосенки. Несколько секунд Костя, выпучив глаза, таращился на высокого худого человека с бледной лысиной, огромным яйцом торчащей из пегого волосяного гнезда. Вот тогда, наверное, эти двадцать лет и улетучились куда-то.
- Та-ак! - узнаваемо закричал парикмахер Шуб, потирая нервные кисти. - Мы желаем побриться …
Костя кивнул, судорожно сглотнув. Парикмахер Шуб замер, наблюдая съежившегося Костю бесцветными выпуклыми глазами, и вдруг резко наклонил вперед плоский торс, одновременно сделав обеими руками приглашающий жест в сторону портьер:
- Прошу вас!
Парикмахер Шуб, кажется, кривлялся, и бизнесмену Константину П. Обоюдову уйти бы, но мальчик Костя заворожился: послушно встал и пошел за портьеры.
По ту сторону зеленого занавеса он какое-то время еще оставался мальчиком, узнавая и высокие зеркала, все так же отражавшие пространство более глубоким, чем оно было на самом деле, и раковины, треснувшие, как земная кора, извилистыми каньонами еще до его первого прихода сюда, и тонкий длинный волос, так и не отцепившийся за это время от трещины в рябой и пупырчатой эмали. Костя снова стал взрослым, только когда заметил, что кресла в салоне - новые. Их массивная конструкция, кремальеры и кронштейны, подголовники и сложные системы никелированных рычажков, полированная сталь и натуральная кожа указывали скорее на подготовку к волнующему полету в космические дали, чем на прозаические стрижку и бритье.
- Та-ак, - снова громыхнул Шуб, склонившись на Костей.
Несколько секунд бессмертный парикмахер осматривал Костино лицо и делал про себя какие-то профессиональные выводы. Костя засмущался, не захотел встречаться глазами с парикмахером и скосил их в сторону.
В это время неожиданно, как всегда, и потому громом среди ясного неба зазвонил телефон. Все присутствующие замерли и как показалось Косте, испугались. Что-то неприятно-настораживающее передалось от них и Косте. Трубку взяла Инга:
- Та-а?
Оттуда, из бездонной глубины телефонной сети у нее что-то спросили, и Инга, отыскав глазами Моисея, показала глазами и прекрасным своим подбородком куда-то на противоположную стену. Костя машинально посмотрел туда, но увидел только старую вешалку, на которой одиноко висел чей-то белый халат.
- Он на выесте, не мошет потойтти. Кокта он пу-тетт? - переспросила Инга и посмотрела на Моисея.
Тот почему-то кивнул на Костю, будто именно от него зависел его ответ, и посоветовал:
- Скажи, что во второй половине дня, может быть, или завтра. Завтра - точно.
На нагрудном кармане висевшего на вешалке халата рядом с позолоченным значком в виде странной формы раскрытых ножниц красными нитками было вышито: «Старший Мастер Абульхолов» Вздрогнув почему-то, Костя напрягся, стараясь вспомнить, видел ли он раньше здесь человека, который внешне мог бы подходить к такой фамилии, но память не отзывалась.
- Не надо морщиться, - сказал парикмахер Шуб. - Будут ранние морщины.
Костя снова ощутил себя мальчишкой и даже начал съеживаться, инстинктивно вбирать голову в плечи, но тут в салон вошел еще кто-то. Костя оглянулся, надеясь, что увидит красавицу Ингу, однако вместо валькирии к нему приближался невысокий, толстый человек центрально-азиатской внешности, одетый в новешенький синий костюм. У него было круглое, сытое лицо с ровнейшей кожей цвета чая с лимоном и глаза такие узкие, что сам собой как-то задавался вопрос, насколько верной является картина мира, уведенная такими вот органами зрения. «Уж не это ли Старший Мастер? - подумал Костя, почему-то ужасаясь. - Вылитый Батый!»
Хан приблизился к Костиному креслу неторопливой и уверенной походкой обладателя бесчисленных табунов. Шуб почтительно отодвинулся в сторону и стал меньше ростом. Неподвижное лицо Батыя было обращено к Косте, но понять, куда и как он смотрит, Костя не мог - слишком уж тонкими были щелки, за которыми должны были находиться его глаза. Костя снова встревожился, но решил не сдаваться, тем более что времени на другую парикмахерскую у него все равно уже не было.
- Ну, как ваше мнение? - вполголоса спросил Шуб бурханно неподвижного и как будто не дышащего даже азиата.
Косте вдруг тоже стало очень важно знать его мнение, будто сейчас этот идол металлический должен был решить, жить ему дальше или умереть злой смертью.
- Да, давайте! - подумав еще, без выражения произнес батый, и брадобрей Шуб, будто только этого и ждавший, скакнул к Косте, склонился над ним и загрохотал:
- Знаете что, молодой человек, мы, разумеется, побреем вас, потом, но предварительно сделаем вам одну маленькую операцию. Как вы, а? Согласны?
Костя сразу же понял, о чем идет речь. Он уже давно думал об этом, но то не складывалось как-то все. То времени не хватало, а то и вовсе страх нападал. На работе на него не давили, но начинали коситься.
1 2 3 4 5 6 7
Но время шло. Костя убрал бумаги, аккуратно зацепил авторучку за внутренний карман пиджака и прислушался. Во глубине заведения слышались голоса: несколько человек что-то негромко обсуждали, высказываясь коротко и по очереди. Костя решил, что провинциальные брадобреи никак не рассчитывали увидеть в своей цирюльне такого крутого клиента и растерялись, и теперь обсуждают, как им не ударить в грязь лицом.
Костя улыбнулся. Даже если что-то будет и не так, ну, не совсем так, как это могло бы быть в салоне высшего разряда где-нибудь в столице, он не пожалеет, что завернул сюда: одного только ощущения собственной крутизны, которую ему, судя по всему, предложат здесь испытать, может хватить на целый день, а это совсем не мало, если учесть те бесконечные унижения, которые чуть не ежедневно приходится терпеть на работе, - денежки никогда не давались ему легко. Однако грустные мысли о мировой несправедливости не успели развиться в какую-либо отчетливую концепцию - зеленые портьеры вспорхнули в стороны еще раз, и перед потрясенным Костей явился … сам Моисей Шуб. Позже, когда все было уже далеко позади, когда случившееся, стало казаться вполне естественным и оправданным, Костя понял, что единственное, с чем он не мог примириться, было исчезновение тех двадцати лет, которые прошли с момента последнего посещения им привокзальной парикмахерской. Моисей Шуб остался точно таким же, каким был, когда дергал мальчика Костю за жидкие волосенки. Несколько секунд Костя, выпучив глаза, таращился на высокого худого человека с бледной лысиной, огромным яйцом торчащей из пегого волосяного гнезда. Вот тогда, наверное, эти двадцать лет и улетучились куда-то.
- Та-ак! - узнаваемо закричал парикмахер Шуб, потирая нервные кисти. - Мы желаем побриться …
Костя кивнул, судорожно сглотнув. Парикмахер Шуб замер, наблюдая съежившегося Костю бесцветными выпуклыми глазами, и вдруг резко наклонил вперед плоский торс, одновременно сделав обеими руками приглашающий жест в сторону портьер:
- Прошу вас!
Парикмахер Шуб, кажется, кривлялся, и бизнесмену Константину П. Обоюдову уйти бы, но мальчик Костя заворожился: послушно встал и пошел за портьеры.
По ту сторону зеленого занавеса он какое-то время еще оставался мальчиком, узнавая и высокие зеркала, все так же отражавшие пространство более глубоким, чем оно было на самом деле, и раковины, треснувшие, как земная кора, извилистыми каньонами еще до его первого прихода сюда, и тонкий длинный волос, так и не отцепившийся за это время от трещины в рябой и пупырчатой эмали. Костя снова стал взрослым, только когда заметил, что кресла в салоне - новые. Их массивная конструкция, кремальеры и кронштейны, подголовники и сложные системы никелированных рычажков, полированная сталь и натуральная кожа указывали скорее на подготовку к волнующему полету в космические дали, чем на прозаические стрижку и бритье.
- Та-ак, - снова громыхнул Шуб, склонившись на Костей.
Несколько секунд бессмертный парикмахер осматривал Костино лицо и делал про себя какие-то профессиональные выводы. Костя засмущался, не захотел встречаться глазами с парикмахером и скосил их в сторону.
В это время неожиданно, как всегда, и потому громом среди ясного неба зазвонил телефон. Все присутствующие замерли и как показалось Косте, испугались. Что-то неприятно-настораживающее передалось от них и Косте. Трубку взяла Инга:
- Та-а?
Оттуда, из бездонной глубины телефонной сети у нее что-то спросили, и Инга, отыскав глазами Моисея, показала глазами и прекрасным своим подбородком куда-то на противоположную стену. Костя машинально посмотрел туда, но увидел только старую вешалку, на которой одиноко висел чей-то белый халат.
- Он на выесте, не мошет потойтти. Кокта он пу-тетт? - переспросила Инга и посмотрела на Моисея.
Тот почему-то кивнул на Костю, будто именно от него зависел его ответ, и посоветовал:
- Скажи, что во второй половине дня, может быть, или завтра. Завтра - точно.
На нагрудном кармане висевшего на вешалке халата рядом с позолоченным значком в виде странной формы раскрытых ножниц красными нитками было вышито: «Старший Мастер Абульхолов» Вздрогнув почему-то, Костя напрягся, стараясь вспомнить, видел ли он раньше здесь человека, который внешне мог бы подходить к такой фамилии, но память не отзывалась.
- Не надо морщиться, - сказал парикмахер Шуб. - Будут ранние морщины.
Костя снова ощутил себя мальчишкой и даже начал съеживаться, инстинктивно вбирать голову в плечи, но тут в салон вошел еще кто-то. Костя оглянулся, надеясь, что увидит красавицу Ингу, однако вместо валькирии к нему приближался невысокий, толстый человек центрально-азиатской внешности, одетый в новешенький синий костюм. У него было круглое, сытое лицо с ровнейшей кожей цвета чая с лимоном и глаза такие узкие, что сам собой как-то задавался вопрос, насколько верной является картина мира, уведенная такими вот органами зрения. «Уж не это ли Старший Мастер? - подумал Костя, почему-то ужасаясь. - Вылитый Батый!»
Хан приблизился к Костиному креслу неторопливой и уверенной походкой обладателя бесчисленных табунов. Шуб почтительно отодвинулся в сторону и стал меньше ростом. Неподвижное лицо Батыя было обращено к Косте, но понять, куда и как он смотрит, Костя не мог - слишком уж тонкими были щелки, за которыми должны были находиться его глаза. Костя снова встревожился, но решил не сдаваться, тем более что времени на другую парикмахерскую у него все равно уже не было.
- Ну, как ваше мнение? - вполголоса спросил Шуб бурханно неподвижного и как будто не дышащего даже азиата.
Косте вдруг тоже стало очень важно знать его мнение, будто сейчас этот идол металлический должен был решить, жить ему дальше или умереть злой смертью.
- Да, давайте! - подумав еще, без выражения произнес батый, и брадобрей Шуб, будто только этого и ждавший, скакнул к Косте, склонился над ним и загрохотал:
- Знаете что, молодой человек, мы, разумеется, побреем вас, потом, но предварительно сделаем вам одну маленькую операцию. Как вы, а? Согласны?
Костя сразу же понял, о чем идет речь. Он уже давно думал об этом, но то не складывалось как-то все. То времени не хватало, а то и вовсе страх нападал. На работе на него не давили, но начинали коситься.
1 2 3 4 5 6 7