В десятилетнем возрасте я понял, что зависим. В тот день умерла моя любимая крыса по кличке Шура. Мир перевернулся, горе от утраты затмило все его хорошие стороны. Из меня словно вынули кусочек души, осталась пустота, ее надлежало заполнить. К счастью, в доме появился кот.
Размышления над бренностью жизни привели меня к идее тотальной зависимости как неотъемлемой части существования подавляющего числа людей. И я принадлежал к их числу. Удивительно, но со временем привязанностей не стало меньше. Менялись их структура, вектор, уровень сложности – такие большие и маленькие мозговые программки, тесно взаимосвязанные между собой и превращающие жизнь в цепочку стереотипных поступков.
Я зависел – от женщин, секса, Макса, телефонных звонков, хорошего коньяка, необходимости ежедневно получать тупую информацию, пережеванную незримыми властителями умов, – от десятков разных вещей, без которых жизнь казалась скудной и неполноценной. А сколько энергии уходило на бесплотную борьбу с нежелательными привычками!
Я знавал людей, которые подчиняли одной зависимости – алкоголю или наркотикам – все остальные. Если человека вообще избавить от зависимости, что от него останется? Уравновешенность, кристальная ясность ума, кипучая энергия? Получится какой-то другой вид.
Побывав в потустороннем, я заполучил новую зависимость. Здесь, в физическом теле, мне никогда не удавалось сделать что-либо хорошо с первой попытки. Получалось со второй, с третьей попытки, иногда вообще не получалось, но сразу – никогда. Даже если дело поначалу спорилось, на каком-то этапе всегда находился изъян. Там, за пределами биологической оболочки, все получалось гладко, легко, без помарок. Все писалось набело, как фрески на мокрой штукатурке.
С каждым полетом в астрал что-то неуловимо менялось внутри меня. Я стал избегать смотреть на себя в зеркало. Даже брился на ощупь. Последний раз мне довелось увидеть свое отражение, когда история с Павлиной находилась в стадии дебюта. Лицо вроде то же, даже помолодел без выпивки и сигарет. Но вот глаза… Что-то неуловимо изменилось в их выражении. В первый момент мне показалось, что оттуда, из зеркала, на меня смотрит двойник. Я действительно испугался, как человек, узнавший о страшном, но еще не окончательном диагнозе. Что, если изменения продолжатся, пройдет полгода, год… А дальше… Здравствуй, томинокер из романа Стивена Кинга, некогда откликавшийся на имя Влад. Приходилось постоянно отгонять от себя эти мысли, но они продолжали лезть во все щели.
Весьма возможно, сказались эти переходы туда-сюда, которые я теперь мог совершать когда вздумается. За эти несколько месяцев техническое обеспечение усовершенствовалось невероятным образом. Никаких масок, проводов, ведущих от тела, незримых наблюдателей, сидящих за зеркальным стеклом, слиперов и тому подобного. Полная свобода: заходи, когда хочешь, в лабораторию, садись в специальное кресло, надевай на голову хитрое приспособление с особыми нанодатчиками и включай компьютер, программа запускалась автоматически, стоило только распознать того, кто к ней допущен.
На экране транслировались малопонятные образы, мелькали какие-то цифры, беспамятство наступало мгновенно, как переход через незримую границу. Я даже толком не понимал, продолжаются ли мои полеты или это выход в астрал. Но разве можно заказывать сны и оттуда влиять на события, происходящие здесь. Макс совсем перестал за нами следить. Из этого я понял, что вся информация о наших полетах тщательно фиксировалась в базе данных.
Пугало то, что с каждым полетом меня все меньше привлекала физическая оболочка. И то, что мне позволено: пить, есть, спать, трахаться… Хотя нет, последнего тело беспощадно лишили. Раз или два я пробовал подкатиться к Кристи, но та довольно жестко пресекала малейшие поползновения. Вся в новом образе колдуньи. Осталась верна своим инфантильным экспериментам.
И я направил свое тонкое тело в квартиру, где жила Маша. Говорят, любовь не пользуется черновиками, в моем случае все наоборот. Понадобилось два с половиной года, чтобы понять, что эта девушка мне дороже всех на свете. Но за это время могло произойти все что угодно. Она могла выйти замуж, иметь целую кучу блестящих поклонников, да мало ли что…
Мизансцена меня не порадовала. В этот поздний час огромная четырехкомнатная квартира пустовала. Предположим, старики на даче, а где Маша, где маман?
Я собирался покинуть квартиру, в которой так и не успел толком побывать в своей физической оболочке, как в прихожей послышался звук отпираемой двери. Точнее, до меня донеслись вибрации, так как орган слуха отсутствовал.
Тамара Михайловна вошла в комнату, скрытый в полу датчик включил свет. Несмотря на свои сорок с хвостиком (длина хвостика держалась в тайне), она хорошо сохранилась: подтянутая фигура, стройные ноги. На породистом лице выделялись большие глаза, но не такие, как у Маши, лучившиеся добротой и подкупающей наивностью, а, скорее, жесткие. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском, по китайской физиогномической классификации – «глаза дракона», как правило, принадлежащие властным и авторитарным людям. Даже здесь, в домашней обстановке, она вела себя так, словно находилась под прицелом телекамер. Ни одного лишнего движения: четкость, отточенность, аккуратность, необходимая достаточность. Казалось, внутри запрятан отлаженный механизм.
Глядя на нее, я никак не мог понять, как у этой жесткой бизнес-леди мог уродиться такой нежный цветок, как Маша, вздрагивающая при звуке бранного слова.
«Миссис Безупречность» с точностью автомата произвела две-три сотни необходимых движений и через час расположилась в халате на белом кожаном диване. Посмотрела телевизор (ровно десять минут, чтобы узнать сводку новостей), залезла в Интернет, сделала пару звонков по телефону. Мило, конечно, но где же дочь?
Я попытался мысленно настроиться на ментальный план Маши. Похоже, удалось. Женщина взяла трубку:
– Да…
– Мамочка, это я, как у тебя дела?
Голос женщины потеплел, но самую чуточку:
– Немного устала. Мы завтра встречаемся?
– Да, конечно, я и звоню, чтобы уточнить.
– Понятно. Значит, просто позвонить матери, узнать, как у нее дела, ты не в состоянии?
Так, поперли невротические штучки…
– Я же звонила…
– Если не ошибаюсь, я удостоилась такой чести два дня назад.
– Мамочка, у нас новый препарат, очень много работы…
– Все ясно.
Снова прокурорский тон. Мне захотелось задушить эту женщину с ее подлыми манипуляциями. Она явно вымещала на дочери недостаток детской любви.
Разговор свернул в деловое русло. Договорились встретиться в пиццерии в центре города. Я не смог пробраться в ее мысли, но понял, что Маша здесь больше не живет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Размышления над бренностью жизни привели меня к идее тотальной зависимости как неотъемлемой части существования подавляющего числа людей. И я принадлежал к их числу. Удивительно, но со временем привязанностей не стало меньше. Менялись их структура, вектор, уровень сложности – такие большие и маленькие мозговые программки, тесно взаимосвязанные между собой и превращающие жизнь в цепочку стереотипных поступков.
Я зависел – от женщин, секса, Макса, телефонных звонков, хорошего коньяка, необходимости ежедневно получать тупую информацию, пережеванную незримыми властителями умов, – от десятков разных вещей, без которых жизнь казалась скудной и неполноценной. А сколько энергии уходило на бесплотную борьбу с нежелательными привычками!
Я знавал людей, которые подчиняли одной зависимости – алкоголю или наркотикам – все остальные. Если человека вообще избавить от зависимости, что от него останется? Уравновешенность, кристальная ясность ума, кипучая энергия? Получится какой-то другой вид.
Побывав в потустороннем, я заполучил новую зависимость. Здесь, в физическом теле, мне никогда не удавалось сделать что-либо хорошо с первой попытки. Получалось со второй, с третьей попытки, иногда вообще не получалось, но сразу – никогда. Даже если дело поначалу спорилось, на каком-то этапе всегда находился изъян. Там, за пределами биологической оболочки, все получалось гладко, легко, без помарок. Все писалось набело, как фрески на мокрой штукатурке.
С каждым полетом в астрал что-то неуловимо менялось внутри меня. Я стал избегать смотреть на себя в зеркало. Даже брился на ощупь. Последний раз мне довелось увидеть свое отражение, когда история с Павлиной находилась в стадии дебюта. Лицо вроде то же, даже помолодел без выпивки и сигарет. Но вот глаза… Что-то неуловимо изменилось в их выражении. В первый момент мне показалось, что оттуда, из зеркала, на меня смотрит двойник. Я действительно испугался, как человек, узнавший о страшном, но еще не окончательном диагнозе. Что, если изменения продолжатся, пройдет полгода, год… А дальше… Здравствуй, томинокер из романа Стивена Кинга, некогда откликавшийся на имя Влад. Приходилось постоянно отгонять от себя эти мысли, но они продолжали лезть во все щели.
Весьма возможно, сказались эти переходы туда-сюда, которые я теперь мог совершать когда вздумается. За эти несколько месяцев техническое обеспечение усовершенствовалось невероятным образом. Никаких масок, проводов, ведущих от тела, незримых наблюдателей, сидящих за зеркальным стеклом, слиперов и тому подобного. Полная свобода: заходи, когда хочешь, в лабораторию, садись в специальное кресло, надевай на голову хитрое приспособление с особыми нанодатчиками и включай компьютер, программа запускалась автоматически, стоило только распознать того, кто к ней допущен.
На экране транслировались малопонятные образы, мелькали какие-то цифры, беспамятство наступало мгновенно, как переход через незримую границу. Я даже толком не понимал, продолжаются ли мои полеты или это выход в астрал. Но разве можно заказывать сны и оттуда влиять на события, происходящие здесь. Макс совсем перестал за нами следить. Из этого я понял, что вся информация о наших полетах тщательно фиксировалась в базе данных.
Пугало то, что с каждым полетом меня все меньше привлекала физическая оболочка. И то, что мне позволено: пить, есть, спать, трахаться… Хотя нет, последнего тело беспощадно лишили. Раз или два я пробовал подкатиться к Кристи, но та довольно жестко пресекала малейшие поползновения. Вся в новом образе колдуньи. Осталась верна своим инфантильным экспериментам.
И я направил свое тонкое тело в квартиру, где жила Маша. Говорят, любовь не пользуется черновиками, в моем случае все наоборот. Понадобилось два с половиной года, чтобы понять, что эта девушка мне дороже всех на свете. Но за это время могло произойти все что угодно. Она могла выйти замуж, иметь целую кучу блестящих поклонников, да мало ли что…
Мизансцена меня не порадовала. В этот поздний час огромная четырехкомнатная квартира пустовала. Предположим, старики на даче, а где Маша, где маман?
Я собирался покинуть квартиру, в которой так и не успел толком побывать в своей физической оболочке, как в прихожей послышался звук отпираемой двери. Точнее, до меня донеслись вибрации, так как орган слуха отсутствовал.
Тамара Михайловна вошла в комнату, скрытый в полу датчик включил свет. Несмотря на свои сорок с хвостиком (длина хвостика держалась в тайне), она хорошо сохранилась: подтянутая фигура, стройные ноги. На породистом лице выделялись большие глаза, но не такие, как у Маши, лучившиеся добротой и подкупающей наивностью, а, скорее, жесткие. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском, по китайской физиогномической классификации – «глаза дракона», как правило, принадлежащие властным и авторитарным людям. Даже здесь, в домашней обстановке, она вела себя так, словно находилась под прицелом телекамер. Ни одного лишнего движения: четкость, отточенность, аккуратность, необходимая достаточность. Казалось, внутри запрятан отлаженный механизм.
Глядя на нее, я никак не мог понять, как у этой жесткой бизнес-леди мог уродиться такой нежный цветок, как Маша, вздрагивающая при звуке бранного слова.
«Миссис Безупречность» с точностью автомата произвела две-три сотни необходимых движений и через час расположилась в халате на белом кожаном диване. Посмотрела телевизор (ровно десять минут, чтобы узнать сводку новостей), залезла в Интернет, сделала пару звонков по телефону. Мило, конечно, но где же дочь?
Я попытался мысленно настроиться на ментальный план Маши. Похоже, удалось. Женщина взяла трубку:
– Да…
– Мамочка, это я, как у тебя дела?
Голос женщины потеплел, но самую чуточку:
– Немного устала. Мы завтра встречаемся?
– Да, конечно, я и звоню, чтобы уточнить.
– Понятно. Значит, просто позвонить матери, узнать, как у нее дела, ты не в состоянии?
Так, поперли невротические штучки…
– Я же звонила…
– Если не ошибаюсь, я удостоилась такой чести два дня назад.
– Мамочка, у нас новый препарат, очень много работы…
– Все ясно.
Снова прокурорский тон. Мне захотелось задушить эту женщину с ее подлыми манипуляциями. Она явно вымещала на дочери недостаток детской любви.
Разговор свернул в деловое русло. Договорились встретиться в пиццерии в центре города. Я не смог пробраться в ее мысли, но понял, что Маша здесь больше не живет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70