Ляля Петровна из казачек, женщина высокая, красивая, статная. Брови у нее соболиные , улыбка ясная и манеры интеллигентные, даже благородные. Щеки ее от праведного гнева и индийского чаю так и пылают.
— А еще дочь-то ее замуж вышла. Я несчастного видела. Симпатичный такой мужчина. Высокий. Я сразу сказала: не пара они, не пара.
Сонечка согласно трясет кудряшками:
— Она вечно ходит замарашка, руки по локоть в краске. Чай с нами не пьет. Учеников, вишь, оставлять не хочет. А вечерами у нее в мастерской всякие парни с девками в рваных джинсах и черепастых косынках собираются и песни под гитару поют. И сторож говорит: точно не пьют. Нет. Он уверен. Значит: колются.
— И трахаются, — сурово припечатывает Лялечка Петровна чашку к блюдцу и хмурит ровные, черные брови.
— Нет. Не пара. К тому же, она его на четыре года старше… — качают головами с осуждением: «Вот ведь глупый какой, когда рядом такие кралечки: красивые, умные, интеллигентные». Душевные женщины. А Сонечкин хвостатый «тридцатник»и Лялечкин сороковник как-то за чаем в приятной беседе забываются.
— Ворует она! — возвращается к любимой теме, тряся золотыми серьгами, Ляля. — Вчера видела, да и ты свидетельница. Идет по улице в новых бусах и мороженку ест. Явно — денег куры не клюют! — Тут Ляля Петровна погружается в печаль. — Только как вот доказать…
Да уж, доказать ничего не выходит. Уж так ворует зараза-директорша, так скрывается, что у нее будто ничего не прибывает, а школа будто богатеет. Это ж надо такое лицемерие! Такая маскировка!
Тоскуют девочки . И день не в день, и чай не в радость. Того и гляди друг дружку начнут покусывать.
И тут на Сонечку Ясюкову как озарение. Ради святого дела она на все пойдет. Сама сворует! И не что-нибудь, а гипсовую голову. Как бишь его там, Германик? Романик? Юлий Цезарь? Главное — мужик красивый. Хоть и белый. Сонечка так и представила, как стоит у нее подотчетный римлянин в изголовье кровати, а она подружкам-завидушкам: «Вот: посмертная маска последнего любовника. Зачах от тоски по мне. Одна маска осталась.»
— Я знаю, она гипсовую голову сперла… — Сонечка от собственной решимости даже со стула соскочила, во весь свой дюймовочкин рост вверх потянулась и задрожала.
«Вот оно! Вот!»— у Ляли будто многотонный валун с души свалился. Нет. Все не зря. Не зря ее слезы в одинокую подушку, не зря неудачный брак, не зря пять лет полуголодной студенческой жизни, горькое детство с неласковой матерью… Вся жизнь, с ее некрасивыми, грубыми фортелями промелькнула перед Лялиными глазами. Захохотала Ляля громко и счастливо и вольно откинулась на спинку скрипучего казенного стула.
— Мы напишем письмо. Нет — Письмо! Соберем подписи…
Сонечка мелко дорожала кудряшками и облизывала напомаженные губки.
— Позови всех. Нелю, Ирину, Елизара Сергеевича, Андрея…
…И вот потом, когда Сонечка тайком заволакивала тяжеленную, марающую белым голову к себе, она, переволновавшись, захлопнула за собой дверь. А ключ остался снаружи, висеть и побрякивать от ударов хрупкого тельца Сонечки о дверь изнутри.
И вот ведь, что за напасть. Школа-то пуста — пустешенька. Нельзя же было такое тайное дело проворачивать, если хоть одна душа на месте. Есть, конечно, где-то внизу сторож, Мавлеберды Халикович Сибагатов. Но он глуховат. Да и привычки имеет своеобразные.
Любит Мавлеберды Халикович, оставшись на дежурстве, устроиться поуютнее, подомашнее. Первым делом, электрическую керамическую (в смысле, для обжига керамики) печь включит и картошечку туда варить поставит. И что Андрейка Яковлевич волосики из кудрявой шевелюры рвет и директорше жалуется? Убудет, что ли, от печки, если в ней картошечка в мундирах покипит, да валеночки посушатся? Жаль, конечно, что на эту печь не залезешь. Ну да, ничего, на ванну с глиной щит из ДВП давно пристроен. Сверху матрасик, а в руки — книжку, «Освобождение Лаоса», без последних страниц, пущенных женой на кульки под семечки.
Читать Мавлеберды Халиковичу нравится: сложишь буквы, а из них, глядь, слово получается. Когда знакомое, а когда и нет. Интересно.
Сидит Мавлеберды Халикович, в бороду щурится, а наверху Сонечка мелким тельцем о дверь бьется, зовет его. А Мавлеберды Халикович не слышит.
Ничего не осталось злосчастной Сонечке, кроме как открыть окно в белую солнцекамскую ночь, и пригорюниться, облокотившись на подоконник.
Свиристели кузнечики, пахло тушеной картошкой и остывающей пылью. На балконе трехэтажного дома напротив меланхолично щелкали семечки две техи в засаленных халатах. Потом ушли. Исчезла верещавшая без передышки детвора. Мимо синей в сумерках колокольни процокали нежно каблучки, сопровождаемые басовитым юношеским смехом.
Сонечка обреченно грызла «тик-так», поглощая одну за другой парочки калорий, давясь острым мятным вкусом и слезами.
Равнодушный Германик наблюдал за ней с нордической улыбкой, стоя рядом на подоконнике. Если можно сказать «стоял»об одной голове на шее. Сонечка всхлипнула и обняла эту шею.
Так долго она сидела, шепча в гипсовое, отогретое ее губами и запачканное ее помадой ухо римлянина тайны своей одинокой жизни.
И вывело Сонечку из оцепенения видение огромного корабля под янтарными парусами, плывущего прямо по небу, двигаясь из-за Усолки к площади у ЦУМа. С борта его свешивались головы нахально осматривающих окрестности личностей, в основном мужского пола.
— Эй! Дама! — окликнула Сонечку одна из личностей. — Что это у Вас с головой?
«И, правда, что у меня с головой?»— с ужасом подумала вдруг Сонечка. И неутешительный ответ заставил встать дыбом ее лиловые волосы.
Минутой позже она уже с огромной скоростью неслась в сторону Клестовки, прижимая к груди тяжелый гипсовый бюст (простите неуместный каламбур).
Вывалилась ли она из окна или выпрыгнула, она не помнила. По дороге бюст был ею выброшен, а точнее, почему-то аккуратно поставлен посреди ведущей к микрорайону автомагистрали.
Там он был обнаружен экипажем машины ГИБДД, шофер которой чуть не поседел, увидев «торчащую из дороги белую голову». Доблестными ГИБДДшниками Германик был доставлен обратно в Детскую Художественную Школу города Солнцекамска, но загадка его появления недолго будоражила население посредством местной прессы, так как в ту ночь, по веревочной лестнице в город спустились гости, визит которых привел к гораздо более удивительным последствиям.
ГЛАВА 7
«Ну, где же ручки?
Ну, где же ваши ручки?
Давай поднимем ручки
И будем танцевать!»
Андрюша Шмурай энергично пожевывал бутерброд с колбаской, поигрывая плотно сбитыми бедрами в коротких джинсовых шортах. На сцене, сотрясаясь пышным потным телом, колбасился ди-джей Бульдозер. Он был Груб, но моден. Рядом с Андреем сосредоточенно курила Ольга Лобанова, изображавшая сегодня в очередной раз ушедшую в отказ Жанну Денисову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125