— О, вы, наконец, поняли логику? Что ж, мне будет легче объяснить… Единственное, что наверняка заставило бы Лучано поступить однозначно, не задумываясь, это угроза кому-то из нас…
— А угроза жизни других людей, — прервал я, — не заставила бы Грапетти поступить аналогично? Есть ситуация, когда свобода выбора отстутствует, — это ситуация спасения человеческой жизнм. В таких случаях все люди поступают одинаково.
— Вы ошибаетесь, Максим, — покачал головой Яшмаа. — И лучший тому пример — Рудольф Сикорски. У него, как он полагает, нет выбора: он действует во имя спасения человечества. В данном случае, от пагубного вмешательства Странников, поскольку Сикорски полагает пагубным любое вмешательство. Выбора у него нет, но на самом деле он поступает вопреки собственному выбору, поскольку действия его не спасают человечество, а приближают к той границе, когда бороться с распадом мироздания станет бессмысленно.
— Нет, Корней, — сказал я. — Вы говорите о ситуации, очень неоднозначной. А я имею в виду самое простое — горит дом, и в окне плачущий ребенок. У вас есть выбор?
— Выбора нет, — согласился Яшмаа, — но знаете ли вы, что описанная вами ситуация повторялась за последние двадцать лет семьдесят два раза на всех освоенных планетах? И ровно в половине случаев люди поступали вовсе не так, как вы думаете.
— Чепуха! — воскликнул я, но Корней отодвинулся в сторону, открыв мне странный лаз — это была, скорее всего, щель в каком-то статистическом массиве, куда он меня приглашал, чтобы убедить в своей правоте. Меня не нужно было убеждать — я уже знал то, что хотел сказать Яшмаа. Семьдесят два случая, и в тридцати шести люди не бросились спасать ребенка! Точнее, они, как им казалось, делали то, что было единственно возможно в данной ситуации. Они были убеждены в том, что поступают правильно. Но подсознание оказывалось сильнее. Орел-решка. Выбор всегда оказывался случайным!
Собственное знание ошеломило меня. В окне кричал ребенок, а единственный свидетель бежал к нуль-т, чтобы вызвать помощь. В окне кричал ребенок, а единственный свидетель… ошибся окном, бросаясь в огонь. В окне кричал ребенок, а единственный свидетель кричал ему в ответ, чтобы он отошел от окна, потому что в проеме сильные потоки воздуха… Тридцать шесть событий — необъяснимых с точки зрения нормальной логики и принципа детерминизма. В двадцати девяти случаях впоследствии были проведены расследования — ведь погибали дети! — и свидетель доказывал (сам будучи убежден в правильности своих поступков), что выбора у него не было. В семи случаях и спрашивать было некого — спасатели погибли вместе с детьми, поступив странно, необъяснимо и непредсказуемо.
— Хотите иные примеры? — спросил Яшмаа, выпустив меня из темного лаза на равнину.
— Нет, достаточно, — голова у меня шла кругом. — Грапетти… Он что, тоже поступал, как машина случайных чисел, воображая, что спасает людей с «Альгамбры»?
— Боюсь, что так, Максим. Видите ли, каждый из нас — человек. Возможно, даже больше подверженный действию этой статистической ловушки, чем вы или Сикорски. Только вместе, когда наши действия связаны через ретрансляторы, мы поступаем не вопреки логике эволюции, а согласно ей. Если говорить о программе Странников, которую так боится Сикорски, то, объединяясь, мы способны поступать лишь однозначно, и наши совместные действия предсказуемы, как предсказуемо сложение двух единиц. Точнее, так должно было бы быть — если бы мы все были живы… Фарамон сообщил Ландовской, что «Альгамбра» погибнет. Назвал число и час. Он ничего не мог сказать о причине — она была выше его понииания. Как, на ваш взгляд, должна была поступить Ландовска, имея такую информацию?
— Предупредить дирекцию космопорта! — воскликнул я, сразу, однако, поняв, что сморозил глупость.
— Конечно, — с иронией произнес Корней. — Приходит профессиональный астролог, над которой снисходительно посмеивается весь персонал, потому что ее гороскопы стали притчей по языцех, приходит и говорит: господа, «Альгамбра» погибнет, так утверждает некий Фарамон, а Фарамону об этом сказало расположение планет в созвездии Ольмейды… Кстати говоря, — добавил Яшмаа, — Ландовска так и поступила, если хотите знать. Единственный, кто обратил на слова Ванды внимание, это компьютерный автоответчик космопорта, зафиксировавшмй сообщение. И как должна была поступить Ландовска в таком случае?
— По вашей логике — неизвестно как, — пробормотал я. — Ведь поступки непредсказуемы. Она могла искать иной путь к спасению. А могла — с той же вероятностью и теми же последствиями для реальной ситуации — отправиться спать.
— Она бы и отпавилась спать, Максим, если бы не Грапетти. Лучано, в отличие от других, понимал, что, если вообще к чьему-то мнению стоит прислушиваться, то именно к мнению Фарамона… О том, что происходило потом, мы тоже можем пока только догадываться. Грапетти отправился на «Альгамбру». Этот поступок, согласитесь, немного напоминает ситуацию, когда в горящем доме спит в постели ребенок. А пожарные не подозревают о том, что где-то горит…
На мой взгляд, аналогия выглядела несколько иначе. Грапетти бросился спасать спящего ребенка, не имея предствления о том, где будет гореть, когда и что именно… Да и спас он, в конечном счете, не ребенка, а себя самого, и что же — в этом и заключалось проявление его свободной воли?
Должно быть, в виртуальном мире — на компьютерной плоскости, где зеркала подпрограмм с гулким шорохом отражали вовсе не то, что находилось на серой равнине, — можно было читать и мысли. А может быть, я произнес слух то, о чем подумал. Во всяком случае, Яшмаа прервал свой монолог и ответил на мой невысказанный вопрос.
— Свобода воли? Скорее всего, именно так. Думаешь одно, готовишь себя к этому, а в последний момент будто какая-то подсознательная сила толкает сделать нечто иное… С вами такое бывало, Каммерер?
Я хмыкнул. С мной такое бывало не раз. С каждым бывает такое. Поступаешь вопреки сознательному решению и долго потом мучаешься, особенно, если поступок оказывается глупым, нелепым или просто лишним. И почему, думаешь, я поступил так, когда хотел поступить иначе? На Саракше, помнится, когда мы с Экселенцем разбирались в завалах дел, оставшихся после гибели Огненосных Творцов, было принято решение о блокаде Промышленной зоны. Я был тогда молод и горяч, но после знакомства со Странником сдерживал свои порывы. Думал, что научился сдерживать. Что же толкнуло меня вызвать на связь главаря мятежников, до умопомрачения дурного Саву Дырявого и рассказать ему план блокады, так что вся его компания ушла в горы, и нам достался пустой заводик, приведенный в совершенную негодность? Я стоял пред пронзительными и беспощадными глазами Странника, взгляд распинал меня и размазывал по стене, Экселенц был в бешенстве, да я и сам бесился не меньше, потому что не понимал собственного поступка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42