- Я хочу
разобраться с моей версией, чтобы...
- Не нужно объяснять, я все понимаю.
Муса Аль-Харади оказался крупным мужчиной лет тридцати с типично
арабскими усиками. Взгляд бортинженера был открытым и располагал к
доверительной беседе. Разговор шел на английском, чтобы понимал Мюррей,
хотя Аль-Харади наверняка знал иврит, а Бутлер прекрасно говорил
по-арабски.
- Я хочу сразу расставить все точки над i, - сказал бортинженер. - Я
могу представить, о чем думает комиссар Бутлер. Еврей и палестинец в одном
экипаже - ситуация взрывоопасная. Свои политические взгляды я никогда не
скрывал. Повторяю для вас: государство Палестина еще не достигло своих
естественных границ. Есть еще земли, оккупированные Израилем - я имею в
виду район Рамле и часть долины Арава. Но я решительный противник
насильственных действий. Только переговоры. Террор - это варварство.
Террористы своими акциями унижают палестинскую нацию. Не могу сказать, что
любил Дранкера. У нас сложились нормальные деловые отношения. Как со всеми
другими.
- Я в этом не сомневаюсь, - сухо сказал Бутлер и взглядом попросил
Мюррея продолжить допрос.
- Нас интересует техническая сторона, - обратился к палестинцу
Мюррей. - По правде говоря, возможно, когда мы опросим всех, выяснится,
что у каждого были свои причины желать смерти Дранкера. Человеческие
отношения - штука тонкая, особенно здесь, в закрытом пространстве
открытого космоса... Ваши возможные мотивы лежат на поверхности, и, скорее
всего, именно поэтому они несостоятельны... Нет-нет, сейчас нас интересует
техника. Дранкер был на борту один в течение недели. Орудие убийства не
найдено. Как мы ни обдумывали, но, если не считаться с версией пришельцев,
остается одно. Существует техническая возможность запрограммировать на
станции что-то и как-то, чтобы в нужный момент это "что-то" нанесло
удар... Причем, это "что-то" должно не вызывать никаких подозрений.
Настолько, что мы даже не обратили на эту... э-э... штуку внимания при
осмотре лаборатории. Вы понимаете, что я хочу сказать? Вы бортинженер,
знаете станцию как свои пять пальцев, в отличие от нас...
- Понимаю, - медленно сказал Аль-Харади, глядя не на Мюррея, а
куда-то поверх его головы. - Я думал об этом, поскольку другого варианта
просто нет. Если это не воля Аллаха и не пришельцы, то - кто-то из нас.
Но... вы понимаете, в каком я положении? Если такая возможность будет
обнаружена, на кого, опять-таки, падут подозрения в первую очередь? На
меня! И не только потому, что я палестинец, и на нас автоматически вешают
всех собак. Но я - бортинженер, и, как говорится, если не я, то кто же?
- Мы не столь прямолинейны, - спокойно ответил Мюррей. - Возможность
что-то сделать еще не означает реальности... Мы будем работать со всеми...
И если вы придумаете, вспомните что-то...
- Конечно, - энергично кивнул Аль-Харади.
Остальные члены экипажа оказались очень умными, милыми и откровенными
людьми. Пятичасовая беседа, обошедшаяся налогоплательщикам в десятки тысяч
долларов, завершилась заключением, сделанным комиссаром Бутлером поздно
вечером, после окончания сеанса связи.
- Никаких зацепок, - мрачно резюмировал комиссар. - Прямо-таки
всеобщая любовь и во человецех благоволение... Как ни крути, только у
Аль-Харади был хоть какой-то мотив.
- Плохо, - согласился Мюррей. - Орудия нет, мотива, по сути, нет,
подозреваемых нет. Если, конечно...
- Только не говорите мне, что для пришельцев не нужен мотив, - сказал
Бутлер.
С тем и легли спать - Бутлер занял каюту Дранкера в смутной надежде,
что дух убитого подскажет ему во сне хоть какую-нибудь идею. И
действительно, что-то промелькнуло в затуманенном уже сознании, та же
самая мысль, которую не удалось ухватить, когда за иллюминатором
проплывало тело Дранкера. А ночью Бутлеру снились Эркюль Пуаро и Шерлок
Холмс, спорившие между собой о том, можно ли убить человека с помощью
заклинаний и заговоров.
Проснулся Бутлер среди ночи и едва не вылетел из спального мешка,
сделав резкое движение. Коллега Мюррей спал, дверь в его каюту была плотно
прикрыта. Комиссар проплыл, держась за поручни, в лабораторный отсек. Он с
трудом сдерживал тошноту: желудок, тем более, после внезапного
пробуждения, не желал мириться с невесомостью. Он уже знал, что искать.
Собственно, искать было и не нужно - разве вчера он не сидел у криогенного
аппарата целый вечер? Нужно лишь было разобраться - как. И ведь наверняка
та же идея пришла в голову Аль-Харади - теперь комиссару стали ясны
взгляды, которые бортинженер то и дело бросал поверх его головы.
Через час, перепробовав работу криогенной системы "Север" в различных
режимах, Бутлер не выдержал и постучал в дверь каюты Мюррея. Американец
что-то пробормотал в ответ и минуту спустя появился в лабораторном отсеке.
- О! - сказал он, увидев Бутлера за пультом "Севера". - Вы тоже
догадались... Я хотел сначала проанализировать все следствия... Итак, где?
Бутлер нажал на пульте комбинацию клавиш, сверяясь с
табличкой-инструкцией, расположенной под пластиковым покрытием прямо перед
глазами оператора. "Север" отозвался тихим шуршанием, после чего в верхней
части аппарата открылся люк, дохнуло морозным воздухом, и на приемный
лоток выпал белый брусок, по форме напоминавший лезвие топора. Если бы
лоток в ту же секунду автоматика не прикрыла крышкой, брусок,
оттолкнувшись, неминуемо поплыл бы вдоль помещения лаборатории.
- Сухой лед, - прокомментировал Бутлер.
- Да, - согласился Мюррей. - Я подумал о том же. Если увеличить силу
сброса и отключить автоматику, закрывающую лоток... А? Это ведь можно
запрограммировать? Удар получится сильным, а час спустя от "топора" не
останется и воспоминаний...
- И Аль-Харади знал об этом, когда мы с ним беседовали, - кивнул
Бутлер.
- Знать - не значит сделать, - возразил Мюррей, впрочем, без
уверенности в голосе.
- Есть мотив, есть возможность, есть орудие, - заключил комиссар.
- Утром мы вызвали на связь Аль-Харади, - сказал мне Роман, морщась,
будто проглотил дольку лимона: воспоминание было не из приятных. - Я сидел
вне поля зрения камеры, говорил Мюррей. Бортинженер и не думал отпираться.
Да, он еще вчера, во время разговора, догадался, как это могло быть
проделано. Да, промолчал, потому что хотел все обдумать. Нет, не сообщил,
потому что не успел. Нет, доказать свою непричастность он не может. Да, он
мог, в принципе, составить такую программу. Кстати, из всех, кто был на
станции, только он и мог.
1 2 3 4
разобраться с моей версией, чтобы...
- Не нужно объяснять, я все понимаю.
Муса Аль-Харади оказался крупным мужчиной лет тридцати с типично
арабскими усиками. Взгляд бортинженера был открытым и располагал к
доверительной беседе. Разговор шел на английском, чтобы понимал Мюррей,
хотя Аль-Харади наверняка знал иврит, а Бутлер прекрасно говорил
по-арабски.
- Я хочу сразу расставить все точки над i, - сказал бортинженер. - Я
могу представить, о чем думает комиссар Бутлер. Еврей и палестинец в одном
экипаже - ситуация взрывоопасная. Свои политические взгляды я никогда не
скрывал. Повторяю для вас: государство Палестина еще не достигло своих
естественных границ. Есть еще земли, оккупированные Израилем - я имею в
виду район Рамле и часть долины Арава. Но я решительный противник
насильственных действий. Только переговоры. Террор - это варварство.
Террористы своими акциями унижают палестинскую нацию. Не могу сказать, что
любил Дранкера. У нас сложились нормальные деловые отношения. Как со всеми
другими.
- Я в этом не сомневаюсь, - сухо сказал Бутлер и взглядом попросил
Мюррея продолжить допрос.
- Нас интересует техническая сторона, - обратился к палестинцу
Мюррей. - По правде говоря, возможно, когда мы опросим всех, выяснится,
что у каждого были свои причины желать смерти Дранкера. Человеческие
отношения - штука тонкая, особенно здесь, в закрытом пространстве
открытого космоса... Ваши возможные мотивы лежат на поверхности, и, скорее
всего, именно поэтому они несостоятельны... Нет-нет, сейчас нас интересует
техника. Дранкер был на борту один в течение недели. Орудие убийства не
найдено. Как мы ни обдумывали, но, если не считаться с версией пришельцев,
остается одно. Существует техническая возможность запрограммировать на
станции что-то и как-то, чтобы в нужный момент это "что-то" нанесло
удар... Причем, это "что-то" должно не вызывать никаких подозрений.
Настолько, что мы даже не обратили на эту... э-э... штуку внимания при
осмотре лаборатории. Вы понимаете, что я хочу сказать? Вы бортинженер,
знаете станцию как свои пять пальцев, в отличие от нас...
- Понимаю, - медленно сказал Аль-Харади, глядя не на Мюррея, а
куда-то поверх его головы. - Я думал об этом, поскольку другого варианта
просто нет. Если это не воля Аллаха и не пришельцы, то - кто-то из нас.
Но... вы понимаете, в каком я положении? Если такая возможность будет
обнаружена, на кого, опять-таки, падут подозрения в первую очередь? На
меня! И не только потому, что я палестинец, и на нас автоматически вешают
всех собак. Но я - бортинженер, и, как говорится, если не я, то кто же?
- Мы не столь прямолинейны, - спокойно ответил Мюррей. - Возможность
что-то сделать еще не означает реальности... Мы будем работать со всеми...
И если вы придумаете, вспомните что-то...
- Конечно, - энергично кивнул Аль-Харади.
Остальные члены экипажа оказались очень умными, милыми и откровенными
людьми. Пятичасовая беседа, обошедшаяся налогоплательщикам в десятки тысяч
долларов, завершилась заключением, сделанным комиссаром Бутлером поздно
вечером, после окончания сеанса связи.
- Никаких зацепок, - мрачно резюмировал комиссар. - Прямо-таки
всеобщая любовь и во человецех благоволение... Как ни крути, только у
Аль-Харади был хоть какой-то мотив.
- Плохо, - согласился Мюррей. - Орудия нет, мотива, по сути, нет,
подозреваемых нет. Если, конечно...
- Только не говорите мне, что для пришельцев не нужен мотив, - сказал
Бутлер.
С тем и легли спать - Бутлер занял каюту Дранкера в смутной надежде,
что дух убитого подскажет ему во сне хоть какую-нибудь идею. И
действительно, что-то промелькнуло в затуманенном уже сознании, та же
самая мысль, которую не удалось ухватить, когда за иллюминатором
проплывало тело Дранкера. А ночью Бутлеру снились Эркюль Пуаро и Шерлок
Холмс, спорившие между собой о том, можно ли убить человека с помощью
заклинаний и заговоров.
Проснулся Бутлер среди ночи и едва не вылетел из спального мешка,
сделав резкое движение. Коллега Мюррей спал, дверь в его каюту была плотно
прикрыта. Комиссар проплыл, держась за поручни, в лабораторный отсек. Он с
трудом сдерживал тошноту: желудок, тем более, после внезапного
пробуждения, не желал мириться с невесомостью. Он уже знал, что искать.
Собственно, искать было и не нужно - разве вчера он не сидел у криогенного
аппарата целый вечер? Нужно лишь было разобраться - как. И ведь наверняка
та же идея пришла в голову Аль-Харади - теперь комиссару стали ясны
взгляды, которые бортинженер то и дело бросал поверх его головы.
Через час, перепробовав работу криогенной системы "Север" в различных
режимах, Бутлер не выдержал и постучал в дверь каюты Мюррея. Американец
что-то пробормотал в ответ и минуту спустя появился в лабораторном отсеке.
- О! - сказал он, увидев Бутлера за пультом "Севера". - Вы тоже
догадались... Я хотел сначала проанализировать все следствия... Итак, где?
Бутлер нажал на пульте комбинацию клавиш, сверяясь с
табличкой-инструкцией, расположенной под пластиковым покрытием прямо перед
глазами оператора. "Север" отозвался тихим шуршанием, после чего в верхней
части аппарата открылся люк, дохнуло морозным воздухом, и на приемный
лоток выпал белый брусок, по форме напоминавший лезвие топора. Если бы
лоток в ту же секунду автоматика не прикрыла крышкой, брусок,
оттолкнувшись, неминуемо поплыл бы вдоль помещения лаборатории.
- Сухой лед, - прокомментировал Бутлер.
- Да, - согласился Мюррей. - Я подумал о том же. Если увеличить силу
сброса и отключить автоматику, закрывающую лоток... А? Это ведь можно
запрограммировать? Удар получится сильным, а час спустя от "топора" не
останется и воспоминаний...
- И Аль-Харади знал об этом, когда мы с ним беседовали, - кивнул
Бутлер.
- Знать - не значит сделать, - возразил Мюррей, впрочем, без
уверенности в голосе.
- Есть мотив, есть возможность, есть орудие, - заключил комиссар.
- Утром мы вызвали на связь Аль-Харади, - сказал мне Роман, морщась,
будто проглотил дольку лимона: воспоминание было не из приятных. - Я сидел
вне поля зрения камеры, говорил Мюррей. Бортинженер и не думал отпираться.
Да, он еще вчера, во время разговора, догадался, как это могло быть
проделано. Да, промолчал, потому что хотел все обдумать. Нет, не сообщил,
потому что не успел. Нет, доказать свою непричастность он не может. Да, он
мог, в принципе, составить такую программу. Кстати, из всех, кто был на
станции, только он и мог.
1 2 3 4