Такое бы признание – да на полгодика раньше…
Меня вновь охватывает жалость к себе и горечь одиночества. Не говоря уж о досаде оттого, что этим чувствам, похоже, суждено сопровождать меня во всех злачных местах Лас-Вегаса.
– Что с тобой? – интересуется Иззи, на миг отвлекаясь от Митчелла.
– С ног валюсь, – вяло улыбаюсь я.
– Куда-куда ты хочешь завалиться? – навостряет уши Усатый.
– На пол! – рявкаю я. – Устала, понимаешь?
М-да, истинная леди… Языковой барьер между Англией и Америкой, оказывается, выше, чем я думала.
В зале гаснет свет.
– Леди и джентльмены! – хрипит голос из динамика. – Встречайте наших сегодняшних гостей! На сцене – Малыш Креол и «Кокосы»!
– Боже мой! Иззи, ты слышишь? – восклицаю я в восторге. – Мы же их видели на Бристольском ипподроме! – ахает Иззи.
– Да, давным-давно! Помнишь: «Энни, я тебе не отец? Обожаю!
На Носатого наши вопли не производят впечатления, пока на сцене не появляются сами «Кокосы» в разноцветных рубахах и атласных штанах в обтяжку. Малыш – в миру Август Дарнелл – выходит вперед: на нем бананово-желтый пиджак, черная рубашка, из кармашка торчит черный носовой платок Улучив момент, Иззи громко восхищается его буйной шевелюрой: по моему же скромному мнению, волосы Креола не идут ни в какое сравнение с мохнатой шерстью, что выглядывает у Митчелла из-за воротника.
Ударник у «Кокосов» вроде бы новый – классный парень! Так колотит по своим цимбалам, что кажется, будто они грохочут сами по себе. Черт возьми, а может, жизнь – не такая уж дрянная штука? Со сцены нас должно быть видно: что, если удастся перехватить его взгляд?
В этот момент Носач жестом собственника закидывает руку на спинку моего стула. Этого еще не хватало! Я отодвигаюсь. Теперь загораются глаза у Усача: он придвигается ближе и прижимается ко мне бедром. Не знаю уж, сколько он выпил, но я явно начала ему нравиться.
Не успевает Малыш и до половины допеть свою знаменитую «Джина, Джина, он просто лыжный инструктор», как я понимаю, что больше не высижу. По горло сыта этой компанией! Я объявляю, что хочу сходить в туалет.
При слове «туалет» Три Потребителя сперва непонимающе пялят глаза а затем разражаются непотребным хохотом.
– А как это называется на американском языке? Нужник? – рычу я, поднимаясь на ноги.
Остановив проходящую мимо официантку, спрашиваю, где у них тут дамская комната.
– Какая-какая комната? – удивляется она.
– Э-а… видите ли, я ищу туалет… то есть уборную…
– А, комната отдыха. Прямо по коридору и налево.
– Спасибо!
– О, не за что! – и она расплывается в широкой, белозубой, удивительно американской улыбке.
Повернув налево, вижу перед собой знак «Выход». А в «Цирке» такая роскошная мягкая кровать… Но уйти нельзя. А может, можно? Хотя бы выйти на минутку, подышать свежим воздухом…
Я выхожу на улицу: теплый бриз ласкает мне лицо, призывно шелестят пальмовые листья. Мимо проходит элегантная пожилая пара: она просматривает брошюрку, он мурлычет себе под нос популярную мелодию. На той стороне улицы пьяный героически цепляется за фонарный столб, но в конце концов совершает танцевальное па, которое сделало бы честь Джину Келли, и опускается на асфальт. Приближается гул голосов – кажется, говорят по-немецки; проходит мимо колоритная свадьба. У обоих новобрачных серьги в ушах, в носу, на губах, на бровях и бог знает где еще. Даже мать невесты – и та вся в татуировках. Что делаю здесь я, мисс Английская Скромница?
Помню, как ехидно усмехнулась Надин, когда мы с Иззи объявили, что летим в Лас-Вегас. Для женщины, с восемнадцати лет выписывающей журнал «Свадьба», Вегас – синоним преисподней: она не сомневается, что все невесты здесь идут под венец с букетами искусственных цветов, а женихи дают клятвы верности в малиновых смокингах.
Что ж, почему бы и нет? Каждому свое. Белоснежные лилии я оставлю Надин; а сама, когда настанет (настанет ли?) мой черед, гордо приколю к груди букет пластмассовых гладиолусов и скажу: «Боже, благослови Лас-Вегас!»
ГЛАВА 6
Никогда не забуду день, когда я впервые увидела «нареченных» вместе.
Надин прибыла несколькими днями раньше своего суженого, чтобы натаскать маму с папой и прошерстить домашнюю обстановку на предмет стилевых оплошностей. Приехав накануне празднества, я обнаружила, что мамины бронзовые кони ускакали со своих мест по сторонам камина: конюшней для них сделался шкаф под лестницей. Там же скрылась детская фотография Надин – с жидкими кудельками и широкой улыбкой, открывающей скобки на зубах. Из кухни исчез табурет со следами кошачьих когтей, из прихожей – акварельный закат цвета «пожар в тропиках». Снобистские замашки Надин мне претят, однако насчет акварели я с ней от души согласилась.
В восемь вечера папа, мама, Надин и я – вместе целая семья сидели в столовой за жарким. (Только я, одинокая вегетарианка, склонилась над тарелкой салата. Надин до сих пор уверена, что я не ем мяса исключительно с целью привлечь к себе внимание.) Семейный ужин напоминал заседание военного совета.
– Я просмотрела гардероб и отобрала то, что вы наденете, – так начала брифинг Надин.
– Тебе не кажется, что костюм для отца – это немного слишком? – забеспокоилась мама. – Я хочу сказать, мы ведь собираемся жарить шашлык.
– Зато в светло-сером пиджаке папа такой представительный! – проворковала Надин, взяв отца за руку. – И потом, костюм ведь летний! Ты согласен, правда, папуля?
– Разумеется; согласен, дорогая. Все что угодно, лишь бы ты была счастлива!
Я ощущаю укол ревности. Ради меня «папуля» шагу лишнего не сделает!
– А тебе, мамуля, не советую надевать сиреневое платье – оно, знаешь ли, полнит. Лучше надень тот брючный костюм, что я приготовила. И никакой дешевой бижутерии!
Мама тяжело вздыхает. Я похлопываю ее по руке.
– Ты в любом наряде останешься красавицей, – ободряю я ее, а затем поворачиваюсь к Надин: – Что касается меня, выбор невелик; я не захватила с собой гардероба.
– Неважно. Насчет тебя я его предупредила.
– Что ты хочешь сказать?
– Джейми, не повышай голос на сестру! – хмурится папа.
Я надуваюсь и молча допиваю вино, мысленно наказывая себе подарить папе с мамой на Рождество бокалы приличных размеров. Из этих фигурных рюмочек «для особых случаев» и муха не напьется, тем более что папа вечно забывает подливать дамам. А меня при встречах с Надин всегда тянет к спиртному.
Добрых двадцать минут я мрачно молчу – чего никто не замечает. С личной жизни Надин разговор переходит на мою, вернее, на ее отсутствие. Ненавижу семейные допросы. Меня слишком легко расколоть.
– Что-о? Ни одного парня с тех пор, как тебя бросил Тревис? – Надин просто наслаждается своей ролью.
– Ни одного, – отвечаю я и с хрустом вонзаю вилку в салат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Меня вновь охватывает жалость к себе и горечь одиночества. Не говоря уж о досаде оттого, что этим чувствам, похоже, суждено сопровождать меня во всех злачных местах Лас-Вегаса.
– Что с тобой? – интересуется Иззи, на миг отвлекаясь от Митчелла.
– С ног валюсь, – вяло улыбаюсь я.
– Куда-куда ты хочешь завалиться? – навостряет уши Усатый.
– На пол! – рявкаю я. – Устала, понимаешь?
М-да, истинная леди… Языковой барьер между Англией и Америкой, оказывается, выше, чем я думала.
В зале гаснет свет.
– Леди и джентльмены! – хрипит голос из динамика. – Встречайте наших сегодняшних гостей! На сцене – Малыш Креол и «Кокосы»!
– Боже мой! Иззи, ты слышишь? – восклицаю я в восторге. – Мы же их видели на Бристольском ипподроме! – ахает Иззи.
– Да, давным-давно! Помнишь: «Энни, я тебе не отец? Обожаю!
На Носатого наши вопли не производят впечатления, пока на сцене не появляются сами «Кокосы» в разноцветных рубахах и атласных штанах в обтяжку. Малыш – в миру Август Дарнелл – выходит вперед: на нем бананово-желтый пиджак, черная рубашка, из кармашка торчит черный носовой платок Улучив момент, Иззи громко восхищается его буйной шевелюрой: по моему же скромному мнению, волосы Креола не идут ни в какое сравнение с мохнатой шерстью, что выглядывает у Митчелла из-за воротника.
Ударник у «Кокосов» вроде бы новый – классный парень! Так колотит по своим цимбалам, что кажется, будто они грохочут сами по себе. Черт возьми, а может, жизнь – не такая уж дрянная штука? Со сцены нас должно быть видно: что, если удастся перехватить его взгляд?
В этот момент Носач жестом собственника закидывает руку на спинку моего стула. Этого еще не хватало! Я отодвигаюсь. Теперь загораются глаза у Усача: он придвигается ближе и прижимается ко мне бедром. Не знаю уж, сколько он выпил, но я явно начала ему нравиться.
Не успевает Малыш и до половины допеть свою знаменитую «Джина, Джина, он просто лыжный инструктор», как я понимаю, что больше не высижу. По горло сыта этой компанией! Я объявляю, что хочу сходить в туалет.
При слове «туалет» Три Потребителя сперва непонимающе пялят глаза а затем разражаются непотребным хохотом.
– А как это называется на американском языке? Нужник? – рычу я, поднимаясь на ноги.
Остановив проходящую мимо официантку, спрашиваю, где у них тут дамская комната.
– Какая-какая комната? – удивляется она.
– Э-а… видите ли, я ищу туалет… то есть уборную…
– А, комната отдыха. Прямо по коридору и налево.
– Спасибо!
– О, не за что! – и она расплывается в широкой, белозубой, удивительно американской улыбке.
Повернув налево, вижу перед собой знак «Выход». А в «Цирке» такая роскошная мягкая кровать… Но уйти нельзя. А может, можно? Хотя бы выйти на минутку, подышать свежим воздухом…
Я выхожу на улицу: теплый бриз ласкает мне лицо, призывно шелестят пальмовые листья. Мимо проходит элегантная пожилая пара: она просматривает брошюрку, он мурлычет себе под нос популярную мелодию. На той стороне улицы пьяный героически цепляется за фонарный столб, но в конце концов совершает танцевальное па, которое сделало бы честь Джину Келли, и опускается на асфальт. Приближается гул голосов – кажется, говорят по-немецки; проходит мимо колоритная свадьба. У обоих новобрачных серьги в ушах, в носу, на губах, на бровях и бог знает где еще. Даже мать невесты – и та вся в татуировках. Что делаю здесь я, мисс Английская Скромница?
Помню, как ехидно усмехнулась Надин, когда мы с Иззи объявили, что летим в Лас-Вегас. Для женщины, с восемнадцати лет выписывающей журнал «Свадьба», Вегас – синоним преисподней: она не сомневается, что все невесты здесь идут под венец с букетами искусственных цветов, а женихи дают клятвы верности в малиновых смокингах.
Что ж, почему бы и нет? Каждому свое. Белоснежные лилии я оставлю Надин; а сама, когда настанет (настанет ли?) мой черед, гордо приколю к груди букет пластмассовых гладиолусов и скажу: «Боже, благослови Лас-Вегас!»
ГЛАВА 6
Никогда не забуду день, когда я впервые увидела «нареченных» вместе.
Надин прибыла несколькими днями раньше своего суженого, чтобы натаскать маму с папой и прошерстить домашнюю обстановку на предмет стилевых оплошностей. Приехав накануне празднества, я обнаружила, что мамины бронзовые кони ускакали со своих мест по сторонам камина: конюшней для них сделался шкаф под лестницей. Там же скрылась детская фотография Надин – с жидкими кудельками и широкой улыбкой, открывающей скобки на зубах. Из кухни исчез табурет со следами кошачьих когтей, из прихожей – акварельный закат цвета «пожар в тропиках». Снобистские замашки Надин мне претят, однако насчет акварели я с ней от души согласилась.
В восемь вечера папа, мама, Надин и я – вместе целая семья сидели в столовой за жарким. (Только я, одинокая вегетарианка, склонилась над тарелкой салата. Надин до сих пор уверена, что я не ем мяса исключительно с целью привлечь к себе внимание.) Семейный ужин напоминал заседание военного совета.
– Я просмотрела гардероб и отобрала то, что вы наденете, – так начала брифинг Надин.
– Тебе не кажется, что костюм для отца – это немного слишком? – забеспокоилась мама. – Я хочу сказать, мы ведь собираемся жарить шашлык.
– Зато в светло-сером пиджаке папа такой представительный! – проворковала Надин, взяв отца за руку. – И потом, костюм ведь летний! Ты согласен, правда, папуля?
– Разумеется; согласен, дорогая. Все что угодно, лишь бы ты была счастлива!
Я ощущаю укол ревности. Ради меня «папуля» шагу лишнего не сделает!
– А тебе, мамуля, не советую надевать сиреневое платье – оно, знаешь ли, полнит. Лучше надень тот брючный костюм, что я приготовила. И никакой дешевой бижутерии!
Мама тяжело вздыхает. Я похлопываю ее по руке.
– Ты в любом наряде останешься красавицей, – ободряю я ее, а затем поворачиваюсь к Надин: – Что касается меня, выбор невелик; я не захватила с собой гардероба.
– Неважно. Насчет тебя я его предупредила.
– Что ты хочешь сказать?
– Джейми, не повышай голос на сестру! – хмурится папа.
Я надуваюсь и молча допиваю вино, мысленно наказывая себе подарить папе с мамой на Рождество бокалы приличных размеров. Из этих фигурных рюмочек «для особых случаев» и муха не напьется, тем более что папа вечно забывает подливать дамам. А меня при встречах с Надин всегда тянет к спиртному.
Добрых двадцать минут я мрачно молчу – чего никто не замечает. С личной жизни Надин разговор переходит на мою, вернее, на ее отсутствие. Ненавижу семейные допросы. Меня слишком легко расколоть.
– Что-о? Ни одного парня с тех пор, как тебя бросил Тревис? – Надин просто наслаждается своей ролью.
– Ни одного, – отвечаю я и с хрустом вонзаю вилку в салат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99