Короче говоря, типичный образец города, где приезжему негде пописать.
Был уже вечер, поэтому я не стал задерживаться и направился на базу ВМФ в городе Вальпраисо. Долго я искал ее среди бетонных заборов, колючей проволоки и лагерных вышек с прожекторами, вокруг которых кружились стайки дымчатых летучих мышей (Furipteris). К моему удивлению, суровый часовой на КПП без звука пропустил меня на территорию, узнав, что «Пако разрешил».
— Где ты пропадал? — закричал Пако, когда я нашел его в столовой. — У тебя же крейсер через десять минут! Бежим скорее!
Капитан крейсера «Almirante Latorre» сеньор Рикардо скептически оглядел меня и заявил:
— Триста долларов! Фотоаппарат сдать мне на хранение на все время рейса! До выхода в море с борта никуда не отлучаться! Спать будешь в машинном отделении.
Вопросы есть?
— Есть. Сколько продлится рейс, каков маршрут и когда мы выходим?
— Это военная тайна. Давай фотоаппарат.
Я отдал ему «мыльницу», но в рюкзаке осталась запасная. К сожалению, из-за плохой погоды за весь рейс я сделал только два снимка. В море мы вышли через полчаса.
Ночью планировались учебные стрельбы, поэтому вся команда была на ногах и собралась в кубрике. За ужином, состоявшим из лангустов и макарон по-флотски, мы занялись культурным обменом. Я постарался ознакомить моряков с культурным достоянием российского флота, а именно — с нашими лучшими анекдотами: про координаты, про дырку в переборке, про окошко подлодки, про курс на Севморпуть и т. д. Чилийский флот, как выяснилось, тоже хранит прекрасные культурные традиции. Вот один из рассказанных мне анекдотов:
…Капитан крейсера стоит на мостике. Ночь, туман, дождь. Вдруг прямо по курсу появляется огонек. Капитан хватает микрофон рации:
— Судно, следующее встречным курсом! Измените курс на десять румбов влево!
— Судно, идущее встречным курсом! Измените ваш курс на десять румбов вправо! — отвечают ему.
— Я капитан первого ранга Военно-Морского Флота Республики Чили! — кричит капитан. — Немедленно измените курс!
— А я — матрос третьей категории. Измените ваш курс.
Огонек уже совсем близко. Капитан в ярости орет в микрофон:
— У меня крейсер водоизмещением двадцать тысяч тонн! Я курс менять не буду!
— А у меня маяк. Мне очень жаль…
В полночь крейсер произвел обстрел некоей условной точки в океане. Зрелище, конечно, впечатляющее. Пушки стреляют с быстротой хорошего автомата, а снаряды к ним подвозит специальный конвейер. Отстрелявшись и выпустив напоследок несколько ракет, мы взяли курс на запад. Поскольку спать в машинном отделении — удовольствие еще то, я встретил рассвет на баке. После едва ползущей баржи, на которой мы тащились на Галапагосы, крейсер казался почти самолетом. Под хмурым небом серая туша стремительно рассекала студеное море.
Поначалу вокруг попадались птицы побережья — пингвины, бакланы и олуши. Потом мы вышли из холодного течения, потеплело, вода из сероватой стала зеленой, а из птиц остались только вечные странники открытого океана — альбатросы, буревестники, тайфунники — да и те встречались очень редко. Несколько раз я видел китов — шустрых стройных полосатиков Брайда (Balaenoptera edeni) и редчайших карликовых кашалотов (Kogia breviceps) — смешных толстеньких крепышей.
На закате небо на западе ненадолго очистилось от туч, и в тот момент, когда солнце исчезало за горизонтом, море вдруг озарилось ярко-зеленым светом. К счастью, рядом никого не было, и я успел щелкнуть фотоаппаратом. На слайде зеленая полоса, поднимающаяся от солнца к небу, выглядит не так эффектно, но зато, насколько я знаю, это второй снимок «зеленого луча» в истории.
Наконец впереди появился черный силуэт острова. Архипелаг Хуан-Фернандес состоит из двух островов, которые раньше назывались Mas-a-Tierra («Ближе-к-берегу») и Mas-a-Fuera («Дальше-в-море»). Недавно правительство, чтобы привлечь туристов, переименовало их соответственно в «Robinson-Crusoe» и «Аlexandr-Selkirk». Моряк Александр Селькирк, прототип литературного Робинзона, был высажен капитаном на Мас-а-Тьерру и прожил там в одиночестве четыре с половиной года. В конце прошлого века на острове появилось постоянное население, занимавшееся заготовкой сандаловой древесины. К 1920 году сандал (Santalum fernandezianum), дерево-паразит, был полностью уничтожен. Народ занялся охотой на морских котиков, и за пять лет от их трехмиллионной популяции осталось всего несколько десятков зверей. Тогда жители островов переключились на лов омаров Jasius lalanderi. Сейчас омары тоже кончаются, и люди перешли на треску Polyprion prognatus. На сколько лет хватит трески, трудно сказать. Все это время архипелаг считается национальным парком.
Остров Робинзон-Крузо — самое теплое место в Чили. Благодаря влиянию течения Ментора здесь не бывает ни холодного, ни сухого сезона. Раньше его покрывали густые субтропические леса, но потом козы частично уничтожили их, и лес теперь растет только на склонах потухшего вулкана El Unge. Вершина этой 980-метровой горы, где Селькирк когда-то разводил сигнальные костры, покрыта папоротниковой степью.
На рейде острова мы простояли целый день. Не переставая шел проливной дождь, но я все же успел сбегать на вулкан, побродить по лесу и заглянуть на последнее лежбище маленьких серых котиков (Arctocephalus philippi). Других млекопитающих здесь нет, как нет ни земноводных, ни пресмыкающихся (до берега больше 600 км).
На берегах гнездится множество морских птиц, особенно тайфунников (Pterodroma), а в зарослях древовидных папоротников Thyrsopteris водится ярко-красный колибри Sephanoides fernandensis. Все прочие островные достопримечательности — ботанические.
Из 120 видов растений острова 98 растут только здесь. Низкорослые леса состоят из Myrcigenia, Fagara и коричного дерева Drimus winteri. Среди их однообразной чащи попадаются древовидные васильки Yunquea, древовидный табак Nicotiana grandis, гигантская капуста Сedrobrassis, а на лавовых потоках — пальма Juania ausralis. Все эти редкости — остаток богатой флоры, процветавшей когда-то в теплых долинах Антарктиды.
Под вечер мы вышли в море и, едва выйдя из-под защиты острова, попали в славный шторм. Угрюмые валы раз за разом обрушивались на палубу. В кипящем, окутанном водяной пылью океане многие чувствуют себя, как дома. Альбатросы уверенно выписывают виражи над водой, мелкие тайфунники и качурки шустро снуют в «ущельях» между волнами. На одном гребне я заметил морского котика — он стоял «на хвосте», с любопытством нас разглядывая. Несмотря на шторм, крейсер уверенно шел вперед и 160 километров преодолел очень быстро.
К утру стало потише, но высадка на берег Александр-Селькирка заняла целых два часа. Столько же времени было в моем распоряжении, чтобы исследовать остров. Он почти вдвое меньше, чем Робинзон-Крузо (всего 60 км2), но в высоту достигает 1800 метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Был уже вечер, поэтому я не стал задерживаться и направился на базу ВМФ в городе Вальпраисо. Долго я искал ее среди бетонных заборов, колючей проволоки и лагерных вышек с прожекторами, вокруг которых кружились стайки дымчатых летучих мышей (Furipteris). К моему удивлению, суровый часовой на КПП без звука пропустил меня на территорию, узнав, что «Пако разрешил».
— Где ты пропадал? — закричал Пако, когда я нашел его в столовой. — У тебя же крейсер через десять минут! Бежим скорее!
Капитан крейсера «Almirante Latorre» сеньор Рикардо скептически оглядел меня и заявил:
— Триста долларов! Фотоаппарат сдать мне на хранение на все время рейса! До выхода в море с борта никуда не отлучаться! Спать будешь в машинном отделении.
Вопросы есть?
— Есть. Сколько продлится рейс, каков маршрут и когда мы выходим?
— Это военная тайна. Давай фотоаппарат.
Я отдал ему «мыльницу», но в рюкзаке осталась запасная. К сожалению, из-за плохой погоды за весь рейс я сделал только два снимка. В море мы вышли через полчаса.
Ночью планировались учебные стрельбы, поэтому вся команда была на ногах и собралась в кубрике. За ужином, состоявшим из лангустов и макарон по-флотски, мы занялись культурным обменом. Я постарался ознакомить моряков с культурным достоянием российского флота, а именно — с нашими лучшими анекдотами: про координаты, про дырку в переборке, про окошко подлодки, про курс на Севморпуть и т. д. Чилийский флот, как выяснилось, тоже хранит прекрасные культурные традиции. Вот один из рассказанных мне анекдотов:
…Капитан крейсера стоит на мостике. Ночь, туман, дождь. Вдруг прямо по курсу появляется огонек. Капитан хватает микрофон рации:
— Судно, следующее встречным курсом! Измените курс на десять румбов влево!
— Судно, идущее встречным курсом! Измените ваш курс на десять румбов вправо! — отвечают ему.
— Я капитан первого ранга Военно-Морского Флота Республики Чили! — кричит капитан. — Немедленно измените курс!
— А я — матрос третьей категории. Измените ваш курс.
Огонек уже совсем близко. Капитан в ярости орет в микрофон:
— У меня крейсер водоизмещением двадцать тысяч тонн! Я курс менять не буду!
— А у меня маяк. Мне очень жаль…
В полночь крейсер произвел обстрел некоей условной точки в океане. Зрелище, конечно, впечатляющее. Пушки стреляют с быстротой хорошего автомата, а снаряды к ним подвозит специальный конвейер. Отстрелявшись и выпустив напоследок несколько ракет, мы взяли курс на запад. Поскольку спать в машинном отделении — удовольствие еще то, я встретил рассвет на баке. После едва ползущей баржи, на которой мы тащились на Галапагосы, крейсер казался почти самолетом. Под хмурым небом серая туша стремительно рассекала студеное море.
Поначалу вокруг попадались птицы побережья — пингвины, бакланы и олуши. Потом мы вышли из холодного течения, потеплело, вода из сероватой стала зеленой, а из птиц остались только вечные странники открытого океана — альбатросы, буревестники, тайфунники — да и те встречались очень редко. Несколько раз я видел китов — шустрых стройных полосатиков Брайда (Balaenoptera edeni) и редчайших карликовых кашалотов (Kogia breviceps) — смешных толстеньких крепышей.
На закате небо на западе ненадолго очистилось от туч, и в тот момент, когда солнце исчезало за горизонтом, море вдруг озарилось ярко-зеленым светом. К счастью, рядом никого не было, и я успел щелкнуть фотоаппаратом. На слайде зеленая полоса, поднимающаяся от солнца к небу, выглядит не так эффектно, но зато, насколько я знаю, это второй снимок «зеленого луча» в истории.
Наконец впереди появился черный силуэт острова. Архипелаг Хуан-Фернандес состоит из двух островов, которые раньше назывались Mas-a-Tierra («Ближе-к-берегу») и Mas-a-Fuera («Дальше-в-море»). Недавно правительство, чтобы привлечь туристов, переименовало их соответственно в «Robinson-Crusoe» и «Аlexandr-Selkirk». Моряк Александр Селькирк, прототип литературного Робинзона, был высажен капитаном на Мас-а-Тьерру и прожил там в одиночестве четыре с половиной года. В конце прошлого века на острове появилось постоянное население, занимавшееся заготовкой сандаловой древесины. К 1920 году сандал (Santalum fernandezianum), дерево-паразит, был полностью уничтожен. Народ занялся охотой на морских котиков, и за пять лет от их трехмиллионной популяции осталось всего несколько десятков зверей. Тогда жители островов переключились на лов омаров Jasius lalanderi. Сейчас омары тоже кончаются, и люди перешли на треску Polyprion prognatus. На сколько лет хватит трески, трудно сказать. Все это время архипелаг считается национальным парком.
Остров Робинзон-Крузо — самое теплое место в Чили. Благодаря влиянию течения Ментора здесь не бывает ни холодного, ни сухого сезона. Раньше его покрывали густые субтропические леса, но потом козы частично уничтожили их, и лес теперь растет только на склонах потухшего вулкана El Unge. Вершина этой 980-метровой горы, где Селькирк когда-то разводил сигнальные костры, покрыта папоротниковой степью.
На рейде острова мы простояли целый день. Не переставая шел проливной дождь, но я все же успел сбегать на вулкан, побродить по лесу и заглянуть на последнее лежбище маленьких серых котиков (Arctocephalus philippi). Других млекопитающих здесь нет, как нет ни земноводных, ни пресмыкающихся (до берега больше 600 км).
На берегах гнездится множество морских птиц, особенно тайфунников (Pterodroma), а в зарослях древовидных папоротников Thyrsopteris водится ярко-красный колибри Sephanoides fernandensis. Все прочие островные достопримечательности — ботанические.
Из 120 видов растений острова 98 растут только здесь. Низкорослые леса состоят из Myrcigenia, Fagara и коричного дерева Drimus winteri. Среди их однообразной чащи попадаются древовидные васильки Yunquea, древовидный табак Nicotiana grandis, гигантская капуста Сedrobrassis, а на лавовых потоках — пальма Juania ausralis. Все эти редкости — остаток богатой флоры, процветавшей когда-то в теплых долинах Антарктиды.
Под вечер мы вышли в море и, едва выйдя из-под защиты острова, попали в славный шторм. Угрюмые валы раз за разом обрушивались на палубу. В кипящем, окутанном водяной пылью океане многие чувствуют себя, как дома. Альбатросы уверенно выписывают виражи над водой, мелкие тайфунники и качурки шустро снуют в «ущельях» между волнами. На одном гребне я заметил морского котика — он стоял «на хвосте», с любопытством нас разглядывая. Несмотря на шторм, крейсер уверенно шел вперед и 160 километров преодолел очень быстро.
К утру стало потише, но высадка на берег Александр-Селькирка заняла целых два часа. Столько же времени было в моем распоряжении, чтобы исследовать остров. Он почти вдвое меньше, чем Робинзон-Крузо (всего 60 км2), но в высоту достигает 1800 метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81