Он боится за собственную карьеру, за собственные заграничные поездки, язвительно думал Заур, а делает вид, что боится за меня.
Отец Вики и в самом деле думал о том, что с таким упрямым зятем, если они поженятся, с таким доморощенным реформатором хлопот потом не оберешься. Но, разумеется, отец Вики думал и о самом Зауре, о непосредственном будущем своего возможного зятя.
Через неделю Заур позвонил ей, с тем чтобы вывести ее из дому и погулять с ней. Он считал, что уже достаточно времени прошло и навряд ли милиционер, даже если и увидит их, вспомнит, кто они такие.
- А ты написал письмо? - спросила она у него.
Ах, мне ставят условия для свидания, вспыхнуло в мозгу Заура, и он задохнулся от чувства оскорбленности.
- Не писал и писать не собираюсь, - сказал Заур твердо и твердо положил трубку на рычаг. Несколько раз после этого раздавался звонок, но, Заур, приподняв трубку, давил его, нажимая на рычаг.
Недели через две он неожиданно увидел ее у кинотеатра, стоящую рядом с чернявым парнем, с которым он ее когда-то видел. Не чувствуя никакой ревности, а только чувствуя прилив нежности, он думал: никогда, никогда не поверю, что ты променяла меня на него. Он вспомнил смешное объяснение ее дружбы с этим парнем: для кино.
Через день Зауру на работу позвонил его двоюродный брат, работавший в редакции местной газеты, которую возглавлял Автандил Автандилович. Заур любил своего двоюродного брата, но не был с ним близок. Либеральные намеки в его статьях слегка раздражали Заура. Ему казалось, что брат слишком погружен в местную политическую жизнь. Он ждал от него чего-нибудь покрупней. Брат знал о его послании в ЦК, но относился к этому скептически и, увы, оказался прав. Он знал и о его вызове в обком.
- Слушай, Заур, - сказал он ему по телефону, - мой редактор сильно настроен против вашего института. Он говорил на летучке, что многие работники института заняты не своим делом. Он даже упомянул тебя лично. Что ты с ним не поделил?
- Диван, - ответил Заур.
- Какой диван? - удивился брат.
- Обыкновенный, - добавил Заур.
- Ничего не понимаю, - сказал брат, - яснее не можешь?
- Ладно, когда-нибудь потом, - ответил Заур.
- Да, кстати, ты понял, почему секретарь обкома велел разрушить адвокатскую стену? Я только сегодня узнал...
- Понятия не имею, - ответил Заур, - решил, видимо, показать, что он всё знает и в силах наводить порядок.
- Дело гораздо сложней, - ответил брат, - у него со вторым секретарем тайная война. Первого поддерживает Москва, а второго цеховики. И это почти уравнивает их силы. Твой сосед тоже связан с цеховиками. Понял, в чем дело?
- Нет, - сказал Заур.
- Разрушение адвокатской стены - это удар по сопернику. Самоутверждение. Следует ожидать ответного удара.
- Ты хочешь сказать, что стену могут восстановить?
- Не думаю, - рассмеялся брат, - надеюсь, соперник найдет другой плацдарм. Но ты на всякий случай будь осторожней... У него на подхвате милиция и медицина.
- В каком смысле? - спросил Заур.
- А черт его знает, - ответил брат, - эти люди непредсказуемы. Но и мы еще живы вместе с Абесоломоном Нартовичем. Вот тебе для настроения последний анекдот из его бессмертной жизни. Оказывается, Хрущев во время отдыха в Пицунде вдруг спросил у него: "А сколько машин в день поднимается на озеро Рица?" "В среднем тысяча двести пятьдесят машин", - не задумываясь ответил Абесоломон Нартович, и эта четкость очень понравилась Никите Сергееви-чу. Другой бы занудил: "Мы не подсчитывали. Может, подсчитать, Никита Сергеевич?" Нет, всё подсчитано, и, следовательно, вопрос не случаен. Потрясающий мужик. Пока. Если что - звякну.
Брат положил трубку, видимо довольный, что хорошо чувствует пульсацию местных событий. Зауру вдруг показалось, что он сходит с ума: его послание в ЦК, его разговор с Абесоломоном Нартовичем (та же четкость, как и эти тысяча двести пятьдесят машин), эта несчастная адвокатская стена, эти неведомые, становящиеся всесильными цеховики.
Какое-то чудовищное сплетение чудовищных глупостей и ясное сознание, что вот-вот всё рухнет и наступит хаос. Неужели наверху ничего не чувствуют? А может, всё это и есть нормальная жизнь со всеми ее противоречиями и только у него поползла крыша? Ведь, помнится, и раньше, еще при Сталине, ему казалось, что дальше так не может идти, что всё обрушится. Но вот годы идут и идут, а как-никак всё держится.
Самое удивительное, что через неделю после разговора с братом он встретился в одной домашней компании со знакомым психиатром. Заур виделся с ним всего три-четыре раза, но чувствовал к нему симпатию и знал, что эта симпатия взаимна. Такого рода взаимосклонность наступает довольно быстро, когда люди угадывают друг в друге истинную близость духовного уровня. Впрочем, близость духовного уровня не обязательно совпадает с направлением духовных усилий. Это совсем другое.
Заур заметил, что во время вечеринки психиатр несколько раз бросал на него грустно-внимательные взгляды. Как-будто он что-то знал о нем. Или хотел сказать что-то сочувственное. Заур несколько раз ловил эти взгляды и вдруг, не выдержав, брякнул:
- Это правда, что у нас политических иногда сажают в психушку?
Слухи об этом ходили. Но Заур точно ничего не знал.
- Самая плохая психбольница, поверьте, лучше лагеря, - ответил тот несколько уклончиво и как-то гостеприимно.
- Да, но человек, посаженный в лагерь, по крайней мере, знает, что он наказан за свои взгляды, - вразумительно сказал Заур, - а у вас он морально унижен.
- Когда речь идет о лагере, - твердо ответил психиатр и посмотрел в глаза Заура теперь уже с выражением сурового гостеприимства, - не до жиру.
- К тому же, говорят, какие-то препараты против них используют, добавил Заур, - пытаются свести с ума...
- Всё это сплетни, - покачал головой психиатр, - поверьте, если бы мы могли нормального человека сделать шизофреником, мы бы умели и вылечить шизофреника.
- А что, не можете? - спросил Заур.
- Сейчас психиатрия сделала колоссальный скачок, - пояснил тот, появились новые лекарства. Мы можем как никогда облегчить состояние больного... А что это вас так заинтересовало? Сверхценная идея появилась?
Он расхохотался и вдруг, потянувшись через стол к Зауру и ухватив его руками за предплечья, как бы дружески потряс его. Услышав его добродушный хохот, Заур облегченно вздохнул, но одновременно ему показалось, что тот облапил его руки с каким-то врачебным оттенком. Пальцы психиатра, обхватившие его предплечья, на миг хищно и властно что-то проверили в его мышцах. Но что?
Ему вдруг показалось, что этот жест имеет какой-то отдаленный намек на удар, который он нанес милиционеру. И опять же непонятно, то ли "молодец, хорошо врезал!", то ли "да, пожалуй, мог свалить милиционера".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Отец Вики и в самом деле думал о том, что с таким упрямым зятем, если они поженятся, с таким доморощенным реформатором хлопот потом не оберешься. Но, разумеется, отец Вики думал и о самом Зауре, о непосредственном будущем своего возможного зятя.
Через неделю Заур позвонил ей, с тем чтобы вывести ее из дому и погулять с ней. Он считал, что уже достаточно времени прошло и навряд ли милиционер, даже если и увидит их, вспомнит, кто они такие.
- А ты написал письмо? - спросила она у него.
Ах, мне ставят условия для свидания, вспыхнуло в мозгу Заура, и он задохнулся от чувства оскорбленности.
- Не писал и писать не собираюсь, - сказал Заур твердо и твердо положил трубку на рычаг. Несколько раз после этого раздавался звонок, но, Заур, приподняв трубку, давил его, нажимая на рычаг.
Недели через две он неожиданно увидел ее у кинотеатра, стоящую рядом с чернявым парнем, с которым он ее когда-то видел. Не чувствуя никакой ревности, а только чувствуя прилив нежности, он думал: никогда, никогда не поверю, что ты променяла меня на него. Он вспомнил смешное объяснение ее дружбы с этим парнем: для кино.
Через день Зауру на работу позвонил его двоюродный брат, работавший в редакции местной газеты, которую возглавлял Автандил Автандилович. Заур любил своего двоюродного брата, но не был с ним близок. Либеральные намеки в его статьях слегка раздражали Заура. Ему казалось, что брат слишком погружен в местную политическую жизнь. Он ждал от него чего-нибудь покрупней. Брат знал о его послании в ЦК, но относился к этому скептически и, увы, оказался прав. Он знал и о его вызове в обком.
- Слушай, Заур, - сказал он ему по телефону, - мой редактор сильно настроен против вашего института. Он говорил на летучке, что многие работники института заняты не своим делом. Он даже упомянул тебя лично. Что ты с ним не поделил?
- Диван, - ответил Заур.
- Какой диван? - удивился брат.
- Обыкновенный, - добавил Заур.
- Ничего не понимаю, - сказал брат, - яснее не можешь?
- Ладно, когда-нибудь потом, - ответил Заур.
- Да, кстати, ты понял, почему секретарь обкома велел разрушить адвокатскую стену? Я только сегодня узнал...
- Понятия не имею, - ответил Заур, - решил, видимо, показать, что он всё знает и в силах наводить порядок.
- Дело гораздо сложней, - ответил брат, - у него со вторым секретарем тайная война. Первого поддерживает Москва, а второго цеховики. И это почти уравнивает их силы. Твой сосед тоже связан с цеховиками. Понял, в чем дело?
- Нет, - сказал Заур.
- Разрушение адвокатской стены - это удар по сопернику. Самоутверждение. Следует ожидать ответного удара.
- Ты хочешь сказать, что стену могут восстановить?
- Не думаю, - рассмеялся брат, - надеюсь, соперник найдет другой плацдарм. Но ты на всякий случай будь осторожней... У него на подхвате милиция и медицина.
- В каком смысле? - спросил Заур.
- А черт его знает, - ответил брат, - эти люди непредсказуемы. Но и мы еще живы вместе с Абесоломоном Нартовичем. Вот тебе для настроения последний анекдот из его бессмертной жизни. Оказывается, Хрущев во время отдыха в Пицунде вдруг спросил у него: "А сколько машин в день поднимается на озеро Рица?" "В среднем тысяча двести пятьдесят машин", - не задумываясь ответил Абесоломон Нартович, и эта четкость очень понравилась Никите Сергееви-чу. Другой бы занудил: "Мы не подсчитывали. Может, подсчитать, Никита Сергеевич?" Нет, всё подсчитано, и, следовательно, вопрос не случаен. Потрясающий мужик. Пока. Если что - звякну.
Брат положил трубку, видимо довольный, что хорошо чувствует пульсацию местных событий. Зауру вдруг показалось, что он сходит с ума: его послание в ЦК, его разговор с Абесоломоном Нартовичем (та же четкость, как и эти тысяча двести пятьдесят машин), эта несчастная адвокатская стена, эти неведомые, становящиеся всесильными цеховики.
Какое-то чудовищное сплетение чудовищных глупостей и ясное сознание, что вот-вот всё рухнет и наступит хаос. Неужели наверху ничего не чувствуют? А может, всё это и есть нормальная жизнь со всеми ее противоречиями и только у него поползла крыша? Ведь, помнится, и раньше, еще при Сталине, ему казалось, что дальше так не может идти, что всё обрушится. Но вот годы идут и идут, а как-никак всё держится.
Самое удивительное, что через неделю после разговора с братом он встретился в одной домашней компании со знакомым психиатром. Заур виделся с ним всего три-четыре раза, но чувствовал к нему симпатию и знал, что эта симпатия взаимна. Такого рода взаимосклонность наступает довольно быстро, когда люди угадывают друг в друге истинную близость духовного уровня. Впрочем, близость духовного уровня не обязательно совпадает с направлением духовных усилий. Это совсем другое.
Заур заметил, что во время вечеринки психиатр несколько раз бросал на него грустно-внимательные взгляды. Как-будто он что-то знал о нем. Или хотел сказать что-то сочувственное. Заур несколько раз ловил эти взгляды и вдруг, не выдержав, брякнул:
- Это правда, что у нас политических иногда сажают в психушку?
Слухи об этом ходили. Но Заур точно ничего не знал.
- Самая плохая психбольница, поверьте, лучше лагеря, - ответил тот несколько уклончиво и как-то гостеприимно.
- Да, но человек, посаженный в лагерь, по крайней мере, знает, что он наказан за свои взгляды, - вразумительно сказал Заур, - а у вас он морально унижен.
- Когда речь идет о лагере, - твердо ответил психиатр и посмотрел в глаза Заура теперь уже с выражением сурового гостеприимства, - не до жиру.
- К тому же, говорят, какие-то препараты против них используют, добавил Заур, - пытаются свести с ума...
- Всё это сплетни, - покачал головой психиатр, - поверьте, если бы мы могли нормального человека сделать шизофреником, мы бы умели и вылечить шизофреника.
- А что, не можете? - спросил Заур.
- Сейчас психиатрия сделала колоссальный скачок, - пояснил тот, появились новые лекарства. Мы можем как никогда облегчить состояние больного... А что это вас так заинтересовало? Сверхценная идея появилась?
Он расхохотался и вдруг, потянувшись через стол к Зауру и ухватив его руками за предплечья, как бы дружески потряс его. Услышав его добродушный хохот, Заур облегченно вздохнул, но одновременно ему показалось, что тот облапил его руки с каким-то врачебным оттенком. Пальцы психиатра, обхватившие его предплечья, на миг хищно и властно что-то проверили в его мышцах. Но что?
Ему вдруг показалось, что этот жест имеет какой-то отдаленный намек на удар, который он нанес милиционеру. И опять же непонятно, то ли "молодец, хорошо врезал!", то ли "да, пожалуй, мог свалить милиционера".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97