Не забывай, Танат, что узун-кулак может донести до кого следует, на чьей совести кровь Айдынгали, и не думаю, что тебе будет легче тогда, чем теперь со мной, когда у нас действительно появилась возможность оторваться от погони...
Кулбатыр уперся глазами в глаза Танату. И взгляд его был темен.
Танат трухнул порядком и уже не помышлял возвращаться к подобному разговору.
Кулбатыр понимал, что творится в душе его давнего сослуживца. И все же этот разговор оставил саднящую зарубку на его сердце. «Слаб, слаб стал Танат. Случись трудная минута — надежда на него плоха: в любой миг метнется в сторону. Да и Раис чем-то недоволен: ворчит, дуется, прячет глаза. Оставалось надеяться только на себя. Но разве одному справиться с погоней? Надо что-то придумать».
И он придумал.
«Нет, не поедут они все вместе в Таскудук. Туда поедут под началом Таната Аккагаз и Раис. Он же отправится по ближайшим аулам, где больше всего надежды раздобыть оружие — знакомые у него везде есть. В таком плане есть еще одна выгода. Трудно сохранить в тайне его появление в аулах, а значит, рано или поздно слухи достигнут ушей тех, кто гонится за ними. Начнут их искать в степи, а они тем временем вернутся в пустыню. Послезавтра он будет уже в Таскудуке».
Так он сказал Аккагаз и остальным. Но сказал не все. На самом деле он отправлялся не только за оружием, ему нужно было во что бы то ни стало отыскать надежного товарища. Он уже знал, кого будет искать. О нем-то и думал сейчас Кулбатыр. Человек это был надежный, опытный и смелый, и если удастся его уговорить, Таната и Раиса со спокойной душой можно отпустить по домам — тогда они станут просто обузой.
На том и расстались. Трое поехали туда, куда указал им вожак, а сам Кулбатыр погнал коня совсем в другую сторону. И когда на небе взошла Утренняя звезда, он уже подъезжал к намеченному аулу.
Аул был погружен в глубокий сон. И все-таки осторожность не мешала: Кулбатыр снял с плеча карабин и прижал ногой к боку коня.
12
Баймагамбет и Киикбай всю ночь дрожали от холода. Вначале, когда выжали промокшую одежду, надели ее заново и ветер чуть подсушил ее, было еще ничего. Но ночной промозглый холод вскоре обручами сковал их тела. Наступало утро, из-за горизонта поднималось солнце, уже веяло теплом, а они все еще не могли согреться.
Лошади двигались неторопкой рысью, неся на себе усталых седоков. Они держали путь в аул Бесоба.
Сегодня ранним утром Салык снова разбил свой отряд на три группы. Нужно было побывать во всех аулах, лежащих западнее песков. По предположению Салыка, именно туда могли направиться бандиты. Ясно, что еще вчера они догадались: их хитрость не удалась — погоня идет по пятам. А значит, наверняка сменили направление, вышли из песков. Это во-первых.
Во-вторых же, они ни за что не пойдут в сторону Косагача или Каратюбе. Там им появляться нельзя: жители если сами не возьмутся за оружие, то, во всяком случае, постараются быстро сообщить кому надо. И Кулбатыру уже не уйти. Выходит, у него одна дорога — в Киндиктинскую волость. Там его мало кто знает.
Когда пески остались позади, Салык, взяв с собой Абдуллу и Сагынгали, отправился в Жанаконыс. Шанау с Куспаном двинулись в Курайлысай, а Баймагамбет и Киикбай — в Бесоба. Если там не удастся ничего узнать о бандитах, каждая группа обследует соседние аулы, а к вечеру все должны встретиться в Таласкульском аулсовете.
Таким образом, недавние преследователи опять превратились в ищущих. Салык строго-настрого предупредил каждого: если невзначай нарвутся на бандитов, ни в коем случае не ввязываться в перестрелку, а тут же отправляться в соседние аулы, поднять вооруженных активистов и осадить банду. Но главная задача — расспрашивать, постараться выяснить, куда Кулбатыр мог уйти со своими людьми.
Наконец-то поднявшееся солнце вовсю принялось разогревать землю. И Киикбай, нежась в его лучах, начал слегка подремывать. Разморенное теплом, тело мерно покачивалось в седле и, если посмотреть со стороны, казалось, не слушалось хозяина. Он то клонился вперед, то откидывался назад, съезжал на одну, на другую сторону, а голова была опущена так, что касалась груди. В конце концов он чуть не свалился.
Кажется, конь под ним споткнулся, и Киикбай едва успел схватиться за гриву. Едущий рядом Баймагамбет сиял своим единственным оком и похихикивал. Парню стало стыдно за себя: тоже джигит! Ночь не поспал — и уже расклеился. Краска бросилась ему в лицо — сна как не бывало!
Он остановил коня, сходил по надобности в заросли чия. Баймагамбет, дожидаясь его, подтянул подпругу, проверил, хорошо ли держится седло, и неожиданно заметил, как лошадь Киикбая, стоявшая в ожидании хозяина, потянулась всем телом.
— Браток! — крикнул он подходившему парню. — Твой конь потянулся — это к удаче!
— Ты веришь в приметы, ага? — пряча улыбку, спросил Киикбай и поставил ногу в стремя.
— Как не верить, если все сбывается! Не знаю, правда, насколько точен твой конь, а в моего без ошибки можно верить. В тот день, когда мы покидали Косагач, утром он ни с того ни с сего стал бить копытом землю. Тогда я и сказал самому себе: эх, долог будет наш путь! Так и выходит...
Киикбай не стал спорить. Разве переубедишь этого здоровяка? Он и в приметы верит, и над могилами молится. Пусть верит, если ему так нравится. К тому же в тот момент, когда он слушал Баймагамбета, неожиданно вспомнилось, как он чуть было не вылетел из седла. И ему опять стало не по себе.
— Ага, неужели тебе спать не хочется? — спросил он.
Баймагамбет тяжело вздохнул и сознался:
— Если правду сказать, из последних сил держусь.
Очень это успокоило Киикбая, хотя он и подумал, что, может, Баймагамбет просто подбадривает его: мол, не стыдись, со всяким бывает!
Умытая дождем, посвежевшая степь млела под веселыми лучами солнца. От облаков, которые так долго скитались над головами, пока не превратились в грозовые тучи, не осталось и следа. Небо было чистым, сияющим нежной голубизной, и сейчас уже плохо верилось, что вчера оно бесновалось молниями и громом.
Усталые кони, тоже дрожавшие всю ночь, теперь вяло перебирали ногами, и все же часа за два путники одолели около двадцати километров. Баймагамбет поднял плеть и указал вперед:
— Приближаемся к аулу Бесоба. Во-он они, пять курганов, в честь которых назвали аул.
Только теперь Киикбай обратил внимание на эти курганы. Они стояли в ряд и сквозь марево едва виднелись. Аул, должно быть, и размещался где-то неподалеку от них, но рассмотреть его пока не удавалось.
Они подстегнули коней.
Киикбай не отрываясь смотрел на курганы. В первый раз он видел такие же еще в детстве, когда однажды дед взял его с собой в какую-то поездку. Тогда они тоже наехали на курганы. Дед спешился, не торопясь обошел каждый, ведя внука за руку, помолился, потом объяснил Киикбаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Кулбатыр уперся глазами в глаза Танату. И взгляд его был темен.
Танат трухнул порядком и уже не помышлял возвращаться к подобному разговору.
Кулбатыр понимал, что творится в душе его давнего сослуживца. И все же этот разговор оставил саднящую зарубку на его сердце. «Слаб, слаб стал Танат. Случись трудная минута — надежда на него плоха: в любой миг метнется в сторону. Да и Раис чем-то недоволен: ворчит, дуется, прячет глаза. Оставалось надеяться только на себя. Но разве одному справиться с погоней? Надо что-то придумать».
И он придумал.
«Нет, не поедут они все вместе в Таскудук. Туда поедут под началом Таната Аккагаз и Раис. Он же отправится по ближайшим аулам, где больше всего надежды раздобыть оружие — знакомые у него везде есть. В таком плане есть еще одна выгода. Трудно сохранить в тайне его появление в аулах, а значит, рано или поздно слухи достигнут ушей тех, кто гонится за ними. Начнут их искать в степи, а они тем временем вернутся в пустыню. Послезавтра он будет уже в Таскудуке».
Так он сказал Аккагаз и остальным. Но сказал не все. На самом деле он отправлялся не только за оружием, ему нужно было во что бы то ни стало отыскать надежного товарища. Он уже знал, кого будет искать. О нем-то и думал сейчас Кулбатыр. Человек это был надежный, опытный и смелый, и если удастся его уговорить, Таната и Раиса со спокойной душой можно отпустить по домам — тогда они станут просто обузой.
На том и расстались. Трое поехали туда, куда указал им вожак, а сам Кулбатыр погнал коня совсем в другую сторону. И когда на небе взошла Утренняя звезда, он уже подъезжал к намеченному аулу.
Аул был погружен в глубокий сон. И все-таки осторожность не мешала: Кулбатыр снял с плеча карабин и прижал ногой к боку коня.
12
Баймагамбет и Киикбай всю ночь дрожали от холода. Вначале, когда выжали промокшую одежду, надели ее заново и ветер чуть подсушил ее, было еще ничего. Но ночной промозглый холод вскоре обручами сковал их тела. Наступало утро, из-за горизонта поднималось солнце, уже веяло теплом, а они все еще не могли согреться.
Лошади двигались неторопкой рысью, неся на себе усталых седоков. Они держали путь в аул Бесоба.
Сегодня ранним утром Салык снова разбил свой отряд на три группы. Нужно было побывать во всех аулах, лежащих западнее песков. По предположению Салыка, именно туда могли направиться бандиты. Ясно, что еще вчера они догадались: их хитрость не удалась — погоня идет по пятам. А значит, наверняка сменили направление, вышли из песков. Это во-первых.
Во-вторых же, они ни за что не пойдут в сторону Косагача или Каратюбе. Там им появляться нельзя: жители если сами не возьмутся за оружие, то, во всяком случае, постараются быстро сообщить кому надо. И Кулбатыру уже не уйти. Выходит, у него одна дорога — в Киндиктинскую волость. Там его мало кто знает.
Когда пески остались позади, Салык, взяв с собой Абдуллу и Сагынгали, отправился в Жанаконыс. Шанау с Куспаном двинулись в Курайлысай, а Баймагамбет и Киикбай — в Бесоба. Если там не удастся ничего узнать о бандитах, каждая группа обследует соседние аулы, а к вечеру все должны встретиться в Таласкульском аулсовете.
Таким образом, недавние преследователи опять превратились в ищущих. Салык строго-настрого предупредил каждого: если невзначай нарвутся на бандитов, ни в коем случае не ввязываться в перестрелку, а тут же отправляться в соседние аулы, поднять вооруженных активистов и осадить банду. Но главная задача — расспрашивать, постараться выяснить, куда Кулбатыр мог уйти со своими людьми.
Наконец-то поднявшееся солнце вовсю принялось разогревать землю. И Киикбай, нежась в его лучах, начал слегка подремывать. Разморенное теплом, тело мерно покачивалось в седле и, если посмотреть со стороны, казалось, не слушалось хозяина. Он то клонился вперед, то откидывался назад, съезжал на одну, на другую сторону, а голова была опущена так, что касалась груди. В конце концов он чуть не свалился.
Кажется, конь под ним споткнулся, и Киикбай едва успел схватиться за гриву. Едущий рядом Баймагамбет сиял своим единственным оком и похихикивал. Парню стало стыдно за себя: тоже джигит! Ночь не поспал — и уже расклеился. Краска бросилась ему в лицо — сна как не бывало!
Он остановил коня, сходил по надобности в заросли чия. Баймагамбет, дожидаясь его, подтянул подпругу, проверил, хорошо ли держится седло, и неожиданно заметил, как лошадь Киикбая, стоявшая в ожидании хозяина, потянулась всем телом.
— Браток! — крикнул он подходившему парню. — Твой конь потянулся — это к удаче!
— Ты веришь в приметы, ага? — пряча улыбку, спросил Киикбай и поставил ногу в стремя.
— Как не верить, если все сбывается! Не знаю, правда, насколько точен твой конь, а в моего без ошибки можно верить. В тот день, когда мы покидали Косагач, утром он ни с того ни с сего стал бить копытом землю. Тогда я и сказал самому себе: эх, долог будет наш путь! Так и выходит...
Киикбай не стал спорить. Разве переубедишь этого здоровяка? Он и в приметы верит, и над могилами молится. Пусть верит, если ему так нравится. К тому же в тот момент, когда он слушал Баймагамбета, неожиданно вспомнилось, как он чуть было не вылетел из седла. И ему опять стало не по себе.
— Ага, неужели тебе спать не хочется? — спросил он.
Баймагамбет тяжело вздохнул и сознался:
— Если правду сказать, из последних сил держусь.
Очень это успокоило Киикбая, хотя он и подумал, что, может, Баймагамбет просто подбадривает его: мол, не стыдись, со всяким бывает!
Умытая дождем, посвежевшая степь млела под веселыми лучами солнца. От облаков, которые так долго скитались над головами, пока не превратились в грозовые тучи, не осталось и следа. Небо было чистым, сияющим нежной голубизной, и сейчас уже плохо верилось, что вчера оно бесновалось молниями и громом.
Усталые кони, тоже дрожавшие всю ночь, теперь вяло перебирали ногами, и все же часа за два путники одолели около двадцати километров. Баймагамбет поднял плеть и указал вперед:
— Приближаемся к аулу Бесоба. Во-он они, пять курганов, в честь которых назвали аул.
Только теперь Киикбай обратил внимание на эти курганы. Они стояли в ряд и сквозь марево едва виднелись. Аул, должно быть, и размещался где-то неподалеку от них, но рассмотреть его пока не удавалось.
Они подстегнули коней.
Киикбай не отрываясь смотрел на курганы. В первый раз он видел такие же еще в детстве, когда однажды дед взял его с собой в какую-то поездку. Тогда они тоже наехали на курганы. Дед спешился, не торопясь обошел каждый, ведя внука за руку, помолился, потом объяснил Киикбаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39