Но на уровне, который ты можешь себе представить, я чувствую мимолетность времени, хрупкость вещей, я знаю опасности, которые таятся в бесконечности. Я буду навлекать их, сама того не желая, на эту планету? О! — воскликнула она, выкручивая себе руки, напоминающие извивающиеся языки пламени, — я вижу изогнутый путь движения кометы. Я вижу, как голубая звезда становится солнцем… туманность, которая открывает завесу и лопается, как зрелый плод граната, выбрасывая в пространство раскаленные миры. Я чувствую, как происходит эта жестокая вещь: расщепление материи!
Она закусила губу, и показавшаяся на ней капелька крови засветилась фосфорическим сиянием. Затем она подтолкнула Исаака Лакедема к груде покрытых пылью свертков и глиняных табличек, некоторые из которых уже превратились в прах.
— Ищи! — закричала она. — Ищи… должно быть какое-нибудь средство, чтобы оторвать меня от этого комка глины, который я уничтожаю. Ты вызвал меня сюда, ты должен меня освободить! Послушай, мы не просто так пришли во Дворец великих раввинов: один знак, листок, заложенный в первопечатной книге патриарха, позволил мне узнать, где спрятаны запретные книги… Смотри: вот это — «Красный дракон», а вот «Трактат об арабском числе» и бесценная «Алхимия», а вот псалтырь Гермофила и «Адские силы» великого Агриппы. Из них я уже узнала некоторые незначительные вещи, которые предчувствовала раньше, но у меня нет ключа, чтобы открыть этот мир, в котором я замурована… Ищи, колдун, найди формулу!
Саламандра монотонно твердила ему одно и то же, и он с энергией отчаявшегося человека рылся в футлярах с папирусными свитками; он лихорадочно сравнивал учение жрецов Сетх-Аменти со знаниями царя Соломона, в «Черном драконе» он отыскал очень сильное заклинание, которое начиналось со слов: «Он Альфа, йа, сол, мессиас, ингодьерн…» Оно, казалось, имело высшую власть над духами и демонами, но абсолютно не действовало на Эсклармонду.
— Однако, — говорила себе Саламандра, — должен существовать ключ к великой тайне!
Повсюду хрупкие свитки папируса и заплесневевшие листы пергамента таили в себе тревогу, навязчивую идею человечества о посланцах, которые приходили то извне, то откуда-либо еще! Земля их боялась, как и Анти-Земля, и планеты в конце концов научились защищать себя.
Поиски ни к чему не приводили. Неизвестная формула очистила пески Сумерии, где, если верить табличкам, «каждая складка лавы скрывала миллион демонов». Странные существа с тремя глазами цвета серы и меди, которые спустились с неба в дельте Нила, не оставили в истории никаких следов. Однако Сафарус начинал отдавать себе отчет в следующем: в ценных манускриптах чего-то не хватало. В Зогаре, что означало «Великолепие», не было одной страницы, отсутствовал целый свиток рукописи Платона «Критиас», не хватало одного заклинания в «Великой книге тайн алхимии».
— Ты ничего не нашел? — нетерпеливо спрашивала Саламандра. — Торопись, близится рассвет, у нас почти не осталось времени.
Подняв свое лицо, по которому градом струился пот, он предложил ей прибегнуть к познанию элементов стихии по мелочам. Сафарус принес сундук с гомункулусами, который ему удалось вынести из охваченного огнем его дома в Силоаме, и открыл его перед Эсклармондой. Но бесконечно малые хлопья слиплись между собой, очутившись в руках неистовствующей Стихии, и были уничтожены огнем, оставившим лишь горсть пепла, который Саламандра рассматривала с мрачным ужасом.
Зеркало без амальгамы треснуло, как будто в него ударила молния.
— Везде, где я бываю, — сказала она очень тихо, — я сею разрушения. Я проклята.
Когда над городом стала заниматься заря, она приказала:
— Моей горничной нет. Лакедем, скорее подай мне драгоценности и платье.
Они поднялись в ее башню. Трясущимися руками он открыл платяные шкафы и вывалил на кровать гору вышитых гранатом накидок, мантий, украшенных кориндоном и хризопразом; он открыл ларчики и шкатулки и высыпал из них солнечные и марсианские драгоценные камни, бриллианты, топазы и рубины. Впервые за свою бесконечно долгую жизнь Агасверус прислуживал, стоя на коленях, неумолимой девушке-демону.
Она обращалась с ним, как с рабом, как с какой-нибудь вещью. Когда выходила из бассейна и на ее розовой коже блестели капельки воды, приказывала завязывать свои котурны и смазывать волосы благовониями или эфирными маслами. Она выбрала себе гладкую золотистую тунику, и ему пришлось застегивать ее. На висках Сафаруса выступили капельки пота, он попятился назад, застонав:
— Я горю!
— Нет, — сказала она с горечью, — ты единственное существо на этой планете, которое я могла бы презирать и ненавидеть. Я люблю все на Анти-Земле, понимаешь? То есть я готова все истребить. Я люблю взрослых и лежащих в колыбели детей, подснежники под снегом и оливковые деревья, живительную воду и красную глину. Я люблю старых прядильщиц: солнце ласкает их седые волосы. Я люблю любящих друг друга людей, когда в них еще горит огонек. Я люблю львов и борзых; меня сводит с ума ящерица, что прячется в трещине скалы. А тебя я ненавижу. Поэтому ты умрешь от холода.
Украсив голову усыпанной рубинами повязкой и повесив на шею длинные ожерелья из карбункула, она с ног до головы завернулась в большой черный плащ с золотыми украшениями. Видны были лишь ее глаза. Тело пряталось под тяжелыми складками парчи.
— Меня еще можно узнать? — спросила она. — У меня есть какая-нибудь черта, которая позволяет принять меня за человека?
— Нет… нет… — бормотал Агасверус. А затем с отчаянием в голосе воскликнул:
— Как, вы хотите уйти отсюда?! Сегодня начинаются рыцарские турниры!
— Знаю, — сказала она. — Жильбер желает, чтобы я присутствовала на них… Жильбер!
Она закрыла глаза.
— Я хорошо представляю себе, что он бессилен что-либо изменить: наши судьбы связаны. Сегодня с нами должно случиться нечто ужасное.
Турнир
Над Иерушалаимом стоял звон всех колоколов.
Толпы людей с рассвета заполняли галереи, которые умельцы-мастера воздвигли напротив мечети Эль-Акса. Должностные лица носили шубы из куниц и горностаев (настоящая каторга в этом климате!), богатые горожане были одеты в длинные платья из серебристой ткани, их шлейф тянулся за ними на двенадцать локтей.
Праздники открылись мессой, которую вел на Масленичной горе его светлость епископ де Фамагуст. Затем на арены потянулся поток рыцарей. Слуги несли гербы древних и славных родов Феранции.
Люди теснились: они хотели посмотреть на принцев и легатов, словно тут собралось созвездие звезд; можно было встретить представителей всей Меропы и доброй половины Сарацинии. Послы северных стран обливалась потом под своими бесценными шубами из голубых соболей, другие, словно иконы, сверкали сапфирами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Она закусила губу, и показавшаяся на ней капелька крови засветилась фосфорическим сиянием. Затем она подтолкнула Исаака Лакедема к груде покрытых пылью свертков и глиняных табличек, некоторые из которых уже превратились в прах.
— Ищи! — закричала она. — Ищи… должно быть какое-нибудь средство, чтобы оторвать меня от этого комка глины, который я уничтожаю. Ты вызвал меня сюда, ты должен меня освободить! Послушай, мы не просто так пришли во Дворец великих раввинов: один знак, листок, заложенный в первопечатной книге патриарха, позволил мне узнать, где спрятаны запретные книги… Смотри: вот это — «Красный дракон», а вот «Трактат об арабском числе» и бесценная «Алхимия», а вот псалтырь Гермофила и «Адские силы» великого Агриппы. Из них я уже узнала некоторые незначительные вещи, которые предчувствовала раньше, но у меня нет ключа, чтобы открыть этот мир, в котором я замурована… Ищи, колдун, найди формулу!
Саламандра монотонно твердила ему одно и то же, и он с энергией отчаявшегося человека рылся в футлярах с папирусными свитками; он лихорадочно сравнивал учение жрецов Сетх-Аменти со знаниями царя Соломона, в «Черном драконе» он отыскал очень сильное заклинание, которое начиналось со слов: «Он Альфа, йа, сол, мессиас, ингодьерн…» Оно, казалось, имело высшую власть над духами и демонами, но абсолютно не действовало на Эсклармонду.
— Однако, — говорила себе Саламандра, — должен существовать ключ к великой тайне!
Повсюду хрупкие свитки папируса и заплесневевшие листы пергамента таили в себе тревогу, навязчивую идею человечества о посланцах, которые приходили то извне, то откуда-либо еще! Земля их боялась, как и Анти-Земля, и планеты в конце концов научились защищать себя.
Поиски ни к чему не приводили. Неизвестная формула очистила пески Сумерии, где, если верить табличкам, «каждая складка лавы скрывала миллион демонов». Странные существа с тремя глазами цвета серы и меди, которые спустились с неба в дельте Нила, не оставили в истории никаких следов. Однако Сафарус начинал отдавать себе отчет в следующем: в ценных манускриптах чего-то не хватало. В Зогаре, что означало «Великолепие», не было одной страницы, отсутствовал целый свиток рукописи Платона «Критиас», не хватало одного заклинания в «Великой книге тайн алхимии».
— Ты ничего не нашел? — нетерпеливо спрашивала Саламандра. — Торопись, близится рассвет, у нас почти не осталось времени.
Подняв свое лицо, по которому градом струился пот, он предложил ей прибегнуть к познанию элементов стихии по мелочам. Сафарус принес сундук с гомункулусами, который ему удалось вынести из охваченного огнем его дома в Силоаме, и открыл его перед Эсклармондой. Но бесконечно малые хлопья слиплись между собой, очутившись в руках неистовствующей Стихии, и были уничтожены огнем, оставившим лишь горсть пепла, который Саламандра рассматривала с мрачным ужасом.
Зеркало без амальгамы треснуло, как будто в него ударила молния.
— Везде, где я бываю, — сказала она очень тихо, — я сею разрушения. Я проклята.
Когда над городом стала заниматься заря, она приказала:
— Моей горничной нет. Лакедем, скорее подай мне драгоценности и платье.
Они поднялись в ее башню. Трясущимися руками он открыл платяные шкафы и вывалил на кровать гору вышитых гранатом накидок, мантий, украшенных кориндоном и хризопразом; он открыл ларчики и шкатулки и высыпал из них солнечные и марсианские драгоценные камни, бриллианты, топазы и рубины. Впервые за свою бесконечно долгую жизнь Агасверус прислуживал, стоя на коленях, неумолимой девушке-демону.
Она обращалась с ним, как с рабом, как с какой-нибудь вещью. Когда выходила из бассейна и на ее розовой коже блестели капельки воды, приказывала завязывать свои котурны и смазывать волосы благовониями или эфирными маслами. Она выбрала себе гладкую золотистую тунику, и ему пришлось застегивать ее. На висках Сафаруса выступили капельки пота, он попятился назад, застонав:
— Я горю!
— Нет, — сказала она с горечью, — ты единственное существо на этой планете, которое я могла бы презирать и ненавидеть. Я люблю все на Анти-Земле, понимаешь? То есть я готова все истребить. Я люблю взрослых и лежащих в колыбели детей, подснежники под снегом и оливковые деревья, живительную воду и красную глину. Я люблю старых прядильщиц: солнце ласкает их седые волосы. Я люблю любящих друг друга людей, когда в них еще горит огонек. Я люблю львов и борзых; меня сводит с ума ящерица, что прячется в трещине скалы. А тебя я ненавижу. Поэтому ты умрешь от холода.
Украсив голову усыпанной рубинами повязкой и повесив на шею длинные ожерелья из карбункула, она с ног до головы завернулась в большой черный плащ с золотыми украшениями. Видны были лишь ее глаза. Тело пряталось под тяжелыми складками парчи.
— Меня еще можно узнать? — спросила она. — У меня есть какая-нибудь черта, которая позволяет принять меня за человека?
— Нет… нет… — бормотал Агасверус. А затем с отчаянием в голосе воскликнул:
— Как, вы хотите уйти отсюда?! Сегодня начинаются рыцарские турниры!
— Знаю, — сказала она. — Жильбер желает, чтобы я присутствовала на них… Жильбер!
Она закрыла глаза.
— Я хорошо представляю себе, что он бессилен что-либо изменить: наши судьбы связаны. Сегодня с нами должно случиться нечто ужасное.
Турнир
Над Иерушалаимом стоял звон всех колоколов.
Толпы людей с рассвета заполняли галереи, которые умельцы-мастера воздвигли напротив мечети Эль-Акса. Должностные лица носили шубы из куниц и горностаев (настоящая каторга в этом климате!), богатые горожане были одеты в длинные платья из серебристой ткани, их шлейф тянулся за ними на двенадцать локтей.
Праздники открылись мессой, которую вел на Масленичной горе его светлость епископ де Фамагуст. Затем на арены потянулся поток рыцарей. Слуги несли гербы древних и славных родов Феранции.
Люди теснились: они хотели посмотреть на принцев и легатов, словно тут собралось созвездие звезд; можно было встретить представителей всей Меропы и доброй половины Сарацинии. Послы северных стран обливалась потом под своими бесценными шубами из голубых соболей, другие, словно иконы, сверкали сапфирами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56