Спрыгнув с осадной башни на бруствер бастиона Давида, какой-то капитан с русыми волосами — настоящий северянин, со шпагой и факелом в руках (самый известный грабитель), открыл ворота своей армии. Это было как в кошмарном сне; рыцари, которые пришли в город с лилиями и пальмами, убивали без устали. Резня продолжалась целые сутки: 65 000 приверженцев Терваганта, которого еще называют Пророком, были убиты; тела убитых лежали как на площади Соломона, так и в Templum Domini, который неверные называют Куббет-эс-Сакхра. Патриарх армянской христианской церкви Ваграм чудом избежал смерти, много и сирийских христиан погибло в ходе этого избиения. Под кровавым дождем завяли все розы в садах.
Капитан-викинг, который позднее положил начало династии королей, заставил почтенных раввинов очистить мостовую, ведущую к Храму Бога. Затем он перепродал этих евреев работорговцам -по тридцать серебреников за человека, хотя и знал Священное писание. Бедную, причитающую паству подвергали оскорблениям, сжигали в синагогах, топтали на дороге. И все же Израиль выжил. Люди вышли из нор, перевязали свои раны, стали торговать: армия нуждалась в хлебе и фураже. Спустя полвека банкиром рода Лузиньянов стал еврей. Избранный Господом народ держал в своих руках торговлю от Бейрута до Катея, и рыцари, такие же безрассудные, как и сарацины, стали прибегать к его услугам.
Возлюбленный, о возлюбленный мой!
Евреи распяли тебя на Тау…
Подходя к пригороду Силоама, Сафарус увидел, как отбивается от варваров некто белый, нагой. Он вытащил свою шпагу, которую по специальному разрешению короля Ги носил с правой стороны, и тут же был арестован проходившей мимо стражей. Это был отряд, составленный из сержантов де Лузиньяна, абиссинцев Большой Копты и сарацинов, которые во все времена и на всех планетах являются самыми отъявленными бандитами в мире.
Рыцарь Ордена Храма, Вульф Бычья Голова, командовал этим сбродом. Этот рослый баварец приподнял Сафаруса на манер халифа Мотаваккела с помощью шпаги. По восковой бледности лица, курчавой, смазанной маслом бороде, была установлена его национальность. Все пришли в неописуемую ярость: «Еврей, а носит шпагу!» Несдержанные варвары предложили его тотчас заколоть. Сарацины предлагали ванну с расплавленным свинцом или щепки кедра, загнанные под ногти, но требовалась уйма времени на подготовку таких пыток. Молодая девушка, которую Сафарус так и не смог спасти, больше не кричала. Она лежала неподвижно на мраморной плите, белая, как полотно, ее распущенные голубоватые волосы образовали своеобразный веер. Лужа крови вокруг нее все увеличивалась. Тем временем обсуждение продолжалось. Африканцы коптского патриарха были наиболее настойчивыми: они предлагали зашить жертву в мокрую шкуру, которую затем выставляют сохнуть на солнце, пока не сломаются кости жертвы.
Сафарус догадывался, что его встреча сорвалась и что «великий» заговор провалился и стал посмешищем. В Баодаде не знали людей из катакомб, а еще меньше знали Жильбера Деста. Он, Лакедем, был единственным звеном…
Дозорные уже дошли до драки, но Вульф примирил всех, решив, что еврея сбросят со стены. Этот вид казни, сохранившийся со времен римлян, обладал тем преимуществом, что не требовал много времени. Тут же два копта схватили пленника и потянули его к зубцам стен, на которых дрожали едва различимые отблески огней. В воздухе все время чувствовалось присутствие враждебной силы, действенной и могучей, но иногда во влажном мраке, насыщенном запахами жасмина и амбры, это чувство врага ослабевало. Как будто сама эта сила, очутившись на той странной планете, испытала метаморфозу, стала более чувственной. Отдать себя энергиям всегда было судьбой Земли и Анти-Земли.
Сафарус спокойно позволил палачам вести себя, зная, что он бессмертен. К тому же он был философом. Но следовавшие за ними сарацины кололи его шутки ради остриями своих пик, и он возненавидел их. Дозорные дошли до крепостной стены. Голая вершина Масленичной горы тонула в бледно-серебряном свете двух лун Анти-Земли; Сафарус представил себе, что эту, наверное, самую красивую и благородную картину и унесут под собой его мертвые веки.
Он чувствовал себя свободным от условностей. Что должно произойти, неминуемо сбудется. Предвидение всех событий дало ему такую ужасно долгую жизнь; он будет сражаться с реальностью. Сафарус не спрашивал себя, как это произойдет; он рассматривал Бога как не доступный человеческому пониманию принцип, имеющий столь же малое сходство со своими воплощениями, как и созвездие Пса с животным, которое лает.
Об этом думал он, когда чей-то голос, который он узнал бы и из тысяч, голос, в котором не было ничего анти-земного, произнес под ним с непередаваемой иронией:
— Клянусь Богом, ведь это убивают доктора Сафаруса! Остановитесь, рыцарь, именем Тау!
Сафарус снова открыл глаза. За спинами новообращенных сарацинов красные цвета пожарищ смешивались с цветом пламени в фонарях: у крепостной стены находился пользующийся дурной славой квартал. Привлеченные бесплатным спектаклем проститутки высыпали из своих трущоб у подножия Сионского холма, их зубы поблескивали, как позолоченные украшения, а губы были натерты соком анемоны; некоторые из них были накрашены хной, другие имели татуировки на обнаженных местах в виде голубых звезд. Вопреки эдиктам, которые во время поста сдерживали их деятельность, они обещали прохожим небывалые наслаждения. Вся таблица ароматических веществ осаждала трипольских всадников.
Они возвращались из собора, заехав по пути во дворец короля, где Ги де Лузиньян дал в честь будущего зятя легкий завтрак. Их сверкающие плащи с вышитыми на них золотыми единорогами, высокомерный вид призраков испугали девиц. Вульф Бычья Голова вспомнил: высокий рыцарь с лицом цвета оникса, который ехал впереди процессии, являлся принцем. Он дал знак страже остановиться, и копты спустили Сафаруса со стены на мостовую.
— Господин, — сказал Жильбер Дест, обращаясь к рыцарю-храмовнику с холодной почтительностью, которой его научила Анти-Земля, — этот человек, которого вы снимаете со стены, мой личный врач. Я потерял его в толпе. Я не знаю, какое преступление он мог совершить, но лучше всего его передать в обычный трибунал. А пока вот мой кошелек, пусть он будет моим залогом за него. Я — принц Д'Эст, граф Тулузы и хозяин Триполи.
Вульф с почтением поцеловал пальцы руки Деста и спрятал полученный залог. На узкой улочке становилось все жарче и жарче, и кольчуга рыцарей сильно нагревалась. Сафарус чувствовал присутствие чего-то враждебного, торжествующего, огромного. Он подождал, пока дозор не повернул за угол улицы, приподнялся, стряхнул с себя пыль и сказал Десту с упреком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Капитан-викинг, который позднее положил начало династии королей, заставил почтенных раввинов очистить мостовую, ведущую к Храму Бога. Затем он перепродал этих евреев работорговцам -по тридцать серебреников за человека, хотя и знал Священное писание. Бедную, причитающую паству подвергали оскорблениям, сжигали в синагогах, топтали на дороге. И все же Израиль выжил. Люди вышли из нор, перевязали свои раны, стали торговать: армия нуждалась в хлебе и фураже. Спустя полвека банкиром рода Лузиньянов стал еврей. Избранный Господом народ держал в своих руках торговлю от Бейрута до Катея, и рыцари, такие же безрассудные, как и сарацины, стали прибегать к его услугам.
Возлюбленный, о возлюбленный мой!
Евреи распяли тебя на Тау…
Подходя к пригороду Силоама, Сафарус увидел, как отбивается от варваров некто белый, нагой. Он вытащил свою шпагу, которую по специальному разрешению короля Ги носил с правой стороны, и тут же был арестован проходившей мимо стражей. Это был отряд, составленный из сержантов де Лузиньяна, абиссинцев Большой Копты и сарацинов, которые во все времена и на всех планетах являются самыми отъявленными бандитами в мире.
Рыцарь Ордена Храма, Вульф Бычья Голова, командовал этим сбродом. Этот рослый баварец приподнял Сафаруса на манер халифа Мотаваккела с помощью шпаги. По восковой бледности лица, курчавой, смазанной маслом бороде, была установлена его национальность. Все пришли в неописуемую ярость: «Еврей, а носит шпагу!» Несдержанные варвары предложили его тотчас заколоть. Сарацины предлагали ванну с расплавленным свинцом или щепки кедра, загнанные под ногти, но требовалась уйма времени на подготовку таких пыток. Молодая девушка, которую Сафарус так и не смог спасти, больше не кричала. Она лежала неподвижно на мраморной плите, белая, как полотно, ее распущенные голубоватые волосы образовали своеобразный веер. Лужа крови вокруг нее все увеличивалась. Тем временем обсуждение продолжалось. Африканцы коптского патриарха были наиболее настойчивыми: они предлагали зашить жертву в мокрую шкуру, которую затем выставляют сохнуть на солнце, пока не сломаются кости жертвы.
Сафарус догадывался, что его встреча сорвалась и что «великий» заговор провалился и стал посмешищем. В Баодаде не знали людей из катакомб, а еще меньше знали Жильбера Деста. Он, Лакедем, был единственным звеном…
Дозорные уже дошли до драки, но Вульф примирил всех, решив, что еврея сбросят со стены. Этот вид казни, сохранившийся со времен римлян, обладал тем преимуществом, что не требовал много времени. Тут же два копта схватили пленника и потянули его к зубцам стен, на которых дрожали едва различимые отблески огней. В воздухе все время чувствовалось присутствие враждебной силы, действенной и могучей, но иногда во влажном мраке, насыщенном запахами жасмина и амбры, это чувство врага ослабевало. Как будто сама эта сила, очутившись на той странной планете, испытала метаморфозу, стала более чувственной. Отдать себя энергиям всегда было судьбой Земли и Анти-Земли.
Сафарус спокойно позволил палачам вести себя, зная, что он бессмертен. К тому же он был философом. Но следовавшие за ними сарацины кололи его шутки ради остриями своих пик, и он возненавидел их. Дозорные дошли до крепостной стены. Голая вершина Масленичной горы тонула в бледно-серебряном свете двух лун Анти-Земли; Сафарус представил себе, что эту, наверное, самую красивую и благородную картину и унесут под собой его мертвые веки.
Он чувствовал себя свободным от условностей. Что должно произойти, неминуемо сбудется. Предвидение всех событий дало ему такую ужасно долгую жизнь; он будет сражаться с реальностью. Сафарус не спрашивал себя, как это произойдет; он рассматривал Бога как не доступный человеческому пониманию принцип, имеющий столь же малое сходство со своими воплощениями, как и созвездие Пса с животным, которое лает.
Об этом думал он, когда чей-то голос, который он узнал бы и из тысяч, голос, в котором не было ничего анти-земного, произнес под ним с непередаваемой иронией:
— Клянусь Богом, ведь это убивают доктора Сафаруса! Остановитесь, рыцарь, именем Тау!
Сафарус снова открыл глаза. За спинами новообращенных сарацинов красные цвета пожарищ смешивались с цветом пламени в фонарях: у крепостной стены находился пользующийся дурной славой квартал. Привлеченные бесплатным спектаклем проститутки высыпали из своих трущоб у подножия Сионского холма, их зубы поблескивали, как позолоченные украшения, а губы были натерты соком анемоны; некоторые из них были накрашены хной, другие имели татуировки на обнаженных местах в виде голубых звезд. Вопреки эдиктам, которые во время поста сдерживали их деятельность, они обещали прохожим небывалые наслаждения. Вся таблица ароматических веществ осаждала трипольских всадников.
Они возвращались из собора, заехав по пути во дворец короля, где Ги де Лузиньян дал в честь будущего зятя легкий завтрак. Их сверкающие плащи с вышитыми на них золотыми единорогами, высокомерный вид призраков испугали девиц. Вульф Бычья Голова вспомнил: высокий рыцарь с лицом цвета оникса, который ехал впереди процессии, являлся принцем. Он дал знак страже остановиться, и копты спустили Сафаруса со стены на мостовую.
— Господин, — сказал Жильбер Дест, обращаясь к рыцарю-храмовнику с холодной почтительностью, которой его научила Анти-Земля, — этот человек, которого вы снимаете со стены, мой личный врач. Я потерял его в толпе. Я не знаю, какое преступление он мог совершить, но лучше всего его передать в обычный трибунал. А пока вот мой кошелек, пусть он будет моим залогом за него. Я — принц Д'Эст, граф Тулузы и хозяин Триполи.
Вульф с почтением поцеловал пальцы руки Деста и спрятал полученный залог. На узкой улочке становилось все жарче и жарче, и кольчуга рыцарей сильно нагревалась. Сафарус чувствовал присутствие чего-то враждебного, торжествующего, огромного. Он подождал, пока дозор не повернул за угол улицы, приподнялся, стряхнул с себя пыль и сказал Десту с упреком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56