– Так, значит, все уже улажено?
– Да, все улажено. Единственный раз в своей жизни я решил подумать о себе самом и сделать то, что должен был сделать уже давным-давно.
– Да, да, я понимаю, Джо. У тебя никогда и не было возможности подумать о себе. Как я вчера уже сказала, ты всегда был всецело в распоряжении других. А в последнее время даже и в моем распоряжении. Я так рада за тебя. Спокойной ночи! И… и ты позовешь меня?
– Обязательно. Спокойной ночи!
Джо подошел к столу, собрал бумаги, поставил книги на место в шкаф и направился в свою комнату. Там он принял душ, надел халат, тапочки и пошел к Дону.
Едва Джо успел закрыть за собой дверь, его уже встретила сиделка, жалуясь:
– У нас тут капризный мальчик. Он отказывается принимать таблетки. Что будем делать, мистер Кулсон?
– Зажмите ему нос. По-моему, это единственный выход.
– Это ему вряд ли понравится. – Она посмотрела на Дона и улыбнулась.
– В жизни приходится делать массу вещей, которые нам не нравятся, – заметил Джо и занял свое место у кровати больного.
Дон взглянул на него и сказал:
– Ну хорошо. Я приму эти таблетки. Ты сегодня выглядишь красивым и бодрым, Джо.
– Не знаю, как насчет красоты, а вот бодрым – это точно. Я только что принял душ.
– Твои волосы еще не высохли. Занятно, я никогда не выносил, чтобы у меня были влажные волосы. Мне всегда приходилось высушивать их феном. Помнишь?
– Да, помню.
– А как там на улице?
– Стоит чудный вечер: ни малейшего ветерка и достаточно тепло.
– Здорово! Джо, я чувствую себя таким спокойным, таким спокойным. Сестра! – Дон обернулся к сиделке: – Как вы думаете, могу я выпить чашечку горячего какао?
– Чашечку какао? Конечно, почему же нет? Но прежде вы вечером никогда не просили какао.
– Но мне же хочется, сестра.
– Хорошо, значит, получите. – Она вышла, улыбаясь.
– Горячего какао? – Джо слегка усмехнулся. – Что это вдруг – горячее какао?
– Просто я хотел кое-что сказать тебе, Джо. Время пришло. Она удалилась. Я говорил тебе, что она останется до тех пор, пока я не буду готов уйти. Ну что же ты, приятель, дорогой ты мой друг, милый брат, да, брат, не смотри так, радуйся, что я ухожу легко. Знаешь, у меня совсем ничего не болит. Можно подумать, правда, что у меня и тела нет. Но я не говорю этого. Я просто говорю, что ничего не болит, не ноет, и так уже два или три дня. Мне кажется, я становлюсь все легче и легче. И я не боюсь ни мамы, ни смерти, ни того, что будет после. Все словно успокоилось, устроилось. Пожалуйста, Джо, порадуйся за меня. Радуйся, что я умираю вот так. Я хочу, чтобы ты остался со мной сегодня ночью. Посиди вот здесь, где ты сидишь.
Прерывающимся голосом Джо проговорил:
– Надо привести Аннетту.
– Нет, нет. Я попрощался с Аннеттой. Она все знает. Я не хочу видеть, как она плачет. Тогда мне будет труднее умирать. Но с тобой, Джо, по-другому. Ты – единственный, с кем я всегда мог поговорить как следует, поговорить о том, что я думаю. Я собираюсь навсегда закрыть свои глаза, Джо, и, когда вернется сиделка, ты можешь сказать ей, что я уже сплю. Она посидит немного в своем кресле и уснет, как всегда.
– Но… но я думал, ты принял свои таблетки.
– Я научился хитрить, Джо. Можно же держать их под языком, и довольно долго.
– Дон, Дон!
– Знаешь, мне хочется смеяться, когда ты вот так произносишь мое имя. Прямо как отец Рэмшоу. Вот уж с кем ты всегда находишь общий язык. Он тоже знал, что я частенько на ночь не принимаю снотворное. Другие таблетки и… и коричневую микстуру… да, их мне приходится иногда проглатывать. Но, как я сказал, последние три-четыре дня и они мне были не нужны. Знаешь, Джо, когда я впервые очутился в этой постели, мне было куда горше. Боже, как мне было горько! Когда меня будили после этого сна, вызванного снотворным, мне хотелось кричать. Я уже не могу вспомнить и сказать тебе, когда все изменилось. Джо, я пережил за эти несколько месяцев больше, чем за все предыдущие годы. И я знаю, что, если бы мне привелось дожить до девяноста или даже до ста лет, я не понял бы и половины из того, что мне стало ясно в эти дни. Лежа здесь, я научился очень многому. Поэтому я уже не жалею, что все это случилось. Странно, правда, услышать такое от меня: не жалею о случившемся? Я оставляю здесь прекрасную молодую жену и ребенка, но я не беспокоюсь о них. Все хорошо, Джо, все хорошо. Продолжать я не стану. Чему быть – того не миновать. Я ничего тебе не навязываю, у тебя своя жизнь. Отец Рэмшоу проболтался как-то вечером, что ты положил глаз на кого-то. Он добивался от меня, чтобы я выяснил, кто это. Но я не мог ему ответить и сейчас не спрашиваю у тебя. У каждого человека есть право изменить свое желание. И Аннетта, и ребенок в руках Бога. Он о них позаботится. Не переживай так, Джо, и ничего не говори. Пожалуйста, ничего не говори. Я все понимаю.
– Нет, не понимаешь, не понимаешь! Кем ты вообразил себя? Уже Богом?
– Джо, Джо, не смеши меня. Это просто забавно. А мне больно, когда я пытаюсь смеяться. А вот и она. Идет сюда тяжелой поступью, продавливая ковер. Возьми мою руку, Джо, и держи ее, хорошо?
Джо взял протянутую ему руку, и, когда отворилась дверь он лишь обернулся к сиделке, несущей поднос с дымящейся чашкой какао. Он не мог ничего сказать ей, потому просто подал знак, что больной заснул. Сестра пожала плечами, улыбнулась, поставила какао на боковой столик и устроилась в кресле.
Джо не заметил, когда Дон умер. Он долго сидел, держа его бледную руку. Один раз посмотрел на часы. Четверть второго. Тогда же сиделка поднялась и извиняющимся тоном проговорила: „Я, должно быть, отключилась. Спит спокойно?"
Джо кивнул. Сиделка не стала подходить к кровати, а занялась какими-то делами за столом. Затем села, что-то отметила в записной книжке и через некоторое время уже если и не храпела, то сильно посапывала во сне.
Запястья и всю кисть руки Джо свело судорогой, но он только попытался пододвинуть свой стул поближе к кровати, чтобы ослабить напряжение в плече. Через какое-то время он закрыл глаза, а потом услышал, как его окликают: „Мистер Кулсон! Мистер Кулсон!"
Джо резко открыл глаза и уставился на сиделку. Она стояла по другую сторону кровати и сжимала запястье Дона.
– Боюсь… боюсь, мистер Кулсон…
Джо посмотрел на лицо, покоившееся на подушке. Оно казалось живым и теплым, разве что чересчур застывшим. Могло показаться, что Дон просто заснул. Но это было не так.
– Он… он умер, мистер Кулсон.
– Да, я знаю. – Джо медленно поднял худую, белую руку Дона и разжал на ней пальцы.
Потом так же медленно высвободил и свою, сведенную судорогой.
– Я… я позвоню врачу.
– Да, сестра.
– И… позову его отца и жену.
– Предоставьте это мне.
Почему он был так спокоен? Как будто ему передались те чувства, о которых только что говорил Дон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57