— Папочка! — горячо воскликнула Аманда.
Сердце Филиппа готово было растаять от нежности. Давно уже дочь не называла его папочкой…
Оливер обхватил отца за талию и рыдал, уткнувшись в его живот, словно таким образом хотел скрыть свои слезы. Но Филипп чувствовал их — слезы Оливера насквозь промочили его рубашку. К тому же Филипп ощутил, как вздрагивает тельце ребенка.
Филипп нежно обнял детей, словно своими большими, сильными руками хотел защитить их.
— Не бойтесь! Все будет хорошо… Я с вами!
Никогда прежде Филипп не говорил детям “я с вами” — ему просто не приходило в голову, что его присутствие нужно детям.
— Простите меня, — взволнованно проговорил Филипп. — Простите!
Как часто он слышал от детей, что они не любят мисс Эдвардс! Но Филипп не делал из этого никаких выводов, считая их жалобы просто капризом избалованных малышей, нежеланием учить уроки…
— Ты ни в чем не виноват, папа, — старалась утешить его Аманда.
Филипп так не считал, но решил не возражать дочери: прошлого все равно не вернешь, — а теперь, Филипп знал это, все будет по-другому.
— Я подыщу вам новую воспитательницу, — пообещал он.
— Такую, как мисс Милсби? — спросил Оливер. Он перестал, наконец, плакать и лишь иногда судорожно всхлипывал.
Филипп кивнул:
— Да, такую, как мисс Милсби.
Оливер очень серьезно посмотрел на отца:
— А мисс Бридж… мама тебе поможет ее выбрать?
— Разумеется. — Филипп потрепал его по голове. — Мама наверняка захочет высказать свое мнение, у нее же ведь всегда обо всем есть свое мнение!
Дети заулыбались.
— Я вижу, вы уже успели ее достаточно изучить! — усмехнулся Филипп.
— Да, — деловито заметил Оливер. — Она слишком разговорчивая!
— Но при этом очень умная! — добавила Аманда.
— Мне она нравится, — признался мальчик.
— И мне, — поддержала его сестра.
— Что ж, — кивнул Филипп, — рад это слышать. И я очень надеюсь, что она здесь останется.
Филипп знал, что, если Элоиза останется, все пойдет по-другому. Сколько лет он избегал общения со своими детьми, все время боясь сделать что-то не так и постоянно ожидая, что они выведут его из себя… Иногда ему даже казалось, что это правильно — держаться от них подальше. Лишь теперь Филипп понял, как он был не прав.
— Я люблю вас, — тихо произнес он. — Вы знаете, как я вас люблю?
Дети молча кивнули. Глаза их сказали Филиппу то, что он мечтал услышать.
— Я всегда буду любить вас. — Присев на корточки, Филипп притянул детей к себе. — Я всегда буду любить вас!
ГЛАВА 17

…тем не менее, Дафна, побега твоего я не одобряю.
Из письма Элоизы Бриджертон своей сестре герцогине Хастингс по поводу короткой размолвки последней со своим мужем, произошедшей через три недели после их свадьбы.
Дорога от Ромни-Холла к Май-Коттеджу была изрыта канавами и ухабами, и к тому моменту, как Элоиза ступила на порог особняка брата, настроение ее еще ухудшилось. А когда дворецкий Бенедикта, открыв ей дверь, почему-то очень странно посмотрел на нее, Элоиза к тому же еще и чертовски разозлилась.
— В чем дело, Грейвз? — резко спросила она.
— Ваш визит запланирован, мисс? — Дворецкий по-прежнему смотрел на нее с каким-то беспокойством.
— Вообще-то нет, — призналась Элоиза, пытаясь заглянуть за его спину.
Начинался дождь, а Элоиза как на грех не прихватила с собой ни накидки, ни зонта.
— Но я не думаю… — проговорила она.
Грейвз отступил назад, запоздало вспомнив о вежливости и уступая ей дорогу.
— Дело в том, мисс Бридж… леди Крейн, — поправился он, — что Чарльз серьезно болен.
Чарльз был старшим сыном Бенедикта и Софи, ему не исполнилось и шести лет.
По каменному лицу дворецкого Элоиза поняла, что дело действительно очень серьезное. Она похолодела.
— Что с ним? Он… — начала она и вдруг запнулась. Не могла же она спросить: “Он при смерти?”
— Я позову миссис Бриджертон, — вместо ответа произнес дворецкий и, повернувшись, начал быстро подниматься по ступенькам.
Войдя в прихожую, Элоиза бессильно опустилась в кресло. Какими наивными и незначительными показались ей теперь ее собственные проблемы! И она еще смела жаловаться на жизнь! Что значила ее мелкая ссора с мужем по сравнению с горем, которое, не дай Бог, может в скором времени свалиться на Бенедикта и Софи!
— Элоиза!
Она обернулась. По ступенькам спускался Бенедикт. Он выглядел осунувшимся, лицо — землистого цвета, под воспаленными глазами — темные круги. Судя по его виду, он не смыкал глаз уже как минимум двое суток.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Я не знала… — залепетала Элоиза. — Я просто решила заехать, навестить… Что с Чарльзом? На прошлой неделе с ним было все в порядке! Что случилось, Бенедикт?
Бенедикт с минуту помолчал, словно ему надо было собраться с силами, чтобы заговорить.
— Лихорадка. Мы просто не знаем, откуда… Еще в субботу утром все было нормально, а за обедом вдруг… — Бенедикт бессильно прислонился к стене. — Он весь горит! Элоиза, я не знаю, что делать!..
— Ты вызывал врача? Что он сказал?
— Ничего. — Голос Бенедикта звучал безнадежно. — Ничего дельного.
— Можно мне на него взглянуть?
Бенедикт молча кивнул, закрыв глаза.
— Тебе нужно отдохнуть! — твердо сказала Элоиза.
— Я не могу.
— Ты должен. Иначе ты и себя доведешь бог знает до чего. Софи, я полагаю, тоже все это время не сомкнула глаз?
— Час назад я заставил ее пойти поспать. У нее такой вид — краше в гроб кладут.
— Ты, честно говоря, выглядишь не лучше! — Элоиза усмехнулась, стараясь хоть чуть-чуть ободрить Бенедикта. — А ну-ка, марш спать!
Элоиза нарочно говорила повелительным тоном. От всей души сочувствуя несчастным родителям, она старалась не очень это показывать, иначе они только еще больше раскиснут. Сейчас надо действовать четко и решительно, даже, может быть, несколько безжалостно.
— Марш в постель! — приказала Элоиза брату, словно маленькому. — Живо! Даже если поспишь всего час, это пойдет тебе на пользу. Я подежурю.
Бенедикт не отвечал — он заснул, прямо стоя у стены.
Немедленно взяв ситуацию в свои руки, Элоиза велела Грейвзу отвести Бенедикта спать. Пройдя в спальню Софи и Бенедикта (больного ребенка перенесли туда, потому что эта комната могла вместить больше народу — на случай, если Чарльзу потребуется помощь), Элоиза осторожно, боясь даже дышать, посмотрела на племянника.
Лежа на огромной взрослой постели, Чарльз казался особенно маленьким и хрупким. Лицо мальчика пылало от жара. Глаза были открыты, но остекленевший взгляд явно не замечал ничего вокруг — Чарли был в бреду. С губ его слетали бессвязные слова — что-то о пони, о каких-то шалашах, о марципановых конфетах…
“Интересно, — подумала вдруг Элоиза, — о чем бы говорила я, если бы была в бреду?”
Она долго сидела у постели больного, не решаясь отойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81